Треск иссохшего дерева стал для меня лучиком надежды. Я среагировал моментально, хотя мне это было несвойственно, чаще я застывал от страха. Выхватил из рук Кики биту и стал колотить ею ветку, на которой висел Глеб. Дотягивался с трудом, второго табурета ведь не было, но мои действия стали толчком для Глеба. Не представляю, как он вообще еще мог соображать трезво, находясь на волосок от смерти, но друг стал сильнее трясти ногами и раскачиваться на удавке.
Ребята тоже подбежали к дереву. Рыжий присел на корточки под веткой, а Кики забрался к нему на плечи, чтобы быть выше, и дотянулся до нее руками. Он рывками стал пытаться сломать ветку, и, на наше счастье, она поддавалась.
– Еще немного! – выкрикнул я. – Давайте, давайте!
Попытки Глеба сломать ветку почти прекратились, это сводило меня с ума. Зоя кричала что-то, стоя возле его ног, Кики и Рыжий тоже без умолку спорили, а я все лупил битой по ветке. Пот уже застилал глаза, ладони ныли от мозолей, но мы не могли остановиться.
Только я подумал, что с нас хватит, и хотел снова схватить Глеба за ноги, чтобы он смог дышать, ветка затрещала еще сильнее и в конце концов обломилась. Друг рухнул на Зою, как набитый мешок. Оба упали на землю к моим ногам.
– Глеб! Боже мой, Глеб! – Зоя подползла к Глебу и, причитая, стала снимать с его шеи удавку. – Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Пожалуйста…
Мы с парнями бросились помогать. Глеб не открывал глаза, но дышал. Красный след от веревки на его шее вызвал во мне бурю негодования, стало до одури тошно оттого, что пришлось пережить Глебу из-за какого-то отпечатка памяти.
Я поднял голову и взглянул на Висельника. Только сейчас, казалось, он вышел из оцепенения. Мертвец смотрел на нас удивленными глазами, а когда его руки стали блекнуть и испаряться, заплакал. У меня мучительно сжалось сердце.
В момент, когда от Висельника почти не осталось следа, он взглянул мне в глаза. Улыбнулся через слезы и кивнул в знак благодарности. Я же просто сидел на корточках, не имея сил пошевелиться. У Глеба все получилось, но какой ценой… Я думал о том, что еще нам предстоит пережить, чтобы покончить с барьером и отпечатком, который его сотворил.
Из мрачных мыслей меня вырвал кашель Глеба. Друг стал приходить в себя, и я обратил все внимание на него. А когда вновь взглянул на то место, где на протяжении не одного десятилетия появлялась душа мертвеца, там стоял только тополь. Он больше не был тополем Висельника.
Глава 24Деревня с характером
Пока мы возвращались от кладбища к домам, я все думал о произошедшем. Мы с Рыжим вели Глеба, закинув его руки себе на плечи. Друг не разговаривал, не мог. Веревка так сильно пережала ему гортань, что любые попытки заговорить причиняли боль. На шее осталась большая гематома.
Обсудить случившееся, конечно, следовало, но сейчас не было ни желания, ни возможности, учитывая травму Глеба. Я злился на друга. Злился на Семена. Злился на все, что происходило вокруг.
Когда вернулся домой, вырубился настолько быстро, что едва успел коснуться головой подушки. Снов не видел, но часто просыпался ночью в холодном поту. Под утро перестал пытаться уснуть в очередной раз, встал, хотел позавтракать и пойти проведать Глеба, но погода так ухудшилась за ночь, что, казалось, надвигался конец света.
– Странно, вчера жара стояла, – пробормотал себе под нос.
Но бабушка услышала и ответила:
– Дождь – это хорошо, хоть землю смочит. Только ветер уж очень сильный, боюсь, как бы растения не попортил.
– Наверное, нужно прикрыть все пленкой?
– Нет, Славушка, опасно. Из-за ветра и шифер может в голову прилететь. Будь уж как будет, а мы лучше дома непогоду переждем.
– Но я к Глебу хотел сходить.
– Пережди немного, – заворчала недовольно она. – Вечно тебя куда-то несет. У меня сейчас мясо с картошкой подоспеет, поедим.
Я кивнул и уселся обратно в кресло. Уставился в окно на сад и улицу. Ливень хлестал так сильно, срывал листья с кустов и деревьев, прибивал траву. Ветер гнал мусор и разные предметы. Я заметил, как мимо пролетела чья-то футболка, видимо, до дождя оставленная на веревке сушиться.
Во время жары хотелось немного дождя, но меня удивило, как быстро переменилась погода. Я любил и ливень, и пасмурное небо, но после июня, когда произошла трагедия с Катюхой, стал опасаться дождя. Он теперь ассоциировался у меня с проблемами и печалью.
Наступил вечер, а за окном все так же бушевала непогода, и я оставил надежду навестить Глеба. Ветер качал деревья, обламывал ветки. Если выйти на улицу, действительно можно было получить шифером по голове, и не только. Спать мы с бабушкой отправились часов в девять, потому что из-за бури отключили свет. Бабушка предположила, что оборвалась линия электропередачи и придется сидеть без света весь следующий день, но меня больше заботило то, что ураган может сорвать крышу с дома. Без света еще куда ни шло, а вот без крыши над головой было бы туго.
Засыпал я под дикие завывания снаружи. Иногда казалось, что это голос неведомого зверя, и тогда я вспоминал письмо Федора Ильича про перевертышей. С тех пор как я, только приехав в деревню, увидел за стеклом лицо, окно было занавешено шторой, но сознание все равно рисовало жуткие картины, будто снаружи караулят призраки и пытаются проникнуть в дом.
В итоге я укутался в одеяло с головой и все же кое-как уснул. Ночью меня ничего не тревожило, но проснулся я резко, будто что-то толкнуло. Встал с кровати с головной болью и разыгравшейся тревогой, но при виде бабушки, хлопочущей возле печки, мне полегчало.
– Света все еще нет?
– И сегодня, похоже, не будет, – вздохнула она, а затем улыбнулась. – Но когда это пугало деревенских? Печурка родная не даст нам с голоду помереть. Только принести бы дров, Славушка. Я стопила уже те, что были в сенях.
– Конечно, ба, принесу.
– Да бери те, что в поленнице под навесом уже сложены, а не те, что наколол. Они сухие.
Я кивнул и вышел в сени. Сразу повеяло холодом, хотя дождь уже закончился. Мурашки пробежали по спине, но на улице так вкусно пахло свежестью, что я невольно улыбнулся. Стоял плотный туман. В Гнезде часто по утрам было туманно, но в это утро – особенно.
Я вышел во двор и направился в сторону навеса, где лежали сухие дрова. Он находился за баней, и нужно было пройти через сад. На баню я все так же косился с опаской и лишний раз к ней не приближался, вот и в этот раз решил обойти стороной. Вышел за ворота дома, прошел по тропинке вдоль забора и вдруг понял, что не могу сообразить, где нахожусь.
Туман стал плотным, почти осязаемым. Он обволакивал руки, грудную клетку, забирался внутрь. Я вдруг почувствовал себя потерянным и таким одиноким, что захотелось кинуться обратно в дом, к бабушке. Так бы и сделал, но, когда обернулся, ничего не увидел. Ни забора, ни проклятой бани, ни бабушкиного дома…
В живот словно пнули, от страха затошнило, я задышал чаще и стал оглядываться по сторонам, хоть в этом и не было толку. Я вдруг осознал, что туман, как и вчерашний дождь, был не простым погодным явлением. Мы упокоили очередной отпечаток памяти, продвинулись в своем расследовании, и теперь то, что отвечало за барьер у выхода из Гнезда, взбесилось. Головоломка сложилась, и стало ясно, что происходит.
Я связал нынешний ливень с туманом и погодные аномалии у выезда из деревни не просто так. Вспомнил, что про него говорила Инга: «Ехали, ехали, а вернулись обратно». Хотелось верить, что туман не хранил в себе опасностей, но интуиция говорила обратное. Руки покрылись мурашками, я прислушался.
– Нет, нет, нет… – тихо прошептал я. – Почему снова я? Почему только со мной такое постоянно происходит?..
Я не знал, куда идти, но предполагал, что если пойду, то обратно уже не вернусь, поэтому решил просто остаться на месте. Крутился по сторонам, ничего толком не видел, кроме плотной белой пелены тумана, и дрожал, как котенок. Уже смирился, что придется проторчать на улице весь день, перебрал в голове тысячу мыслей о том, что будет с бабушкой, если она пойдет меня искать. Но все равно не решался двинуться с места. Мне казалось, если я сделаю хоть шаг, точно заблужусь. Или еще чего хуже… угожу в болото за бабушкиным домом.
– Слав…
Звук собственного имени заставил меня содрогнуться всем телом. Я резко обернулся, но рядом никого не обнаружил.
– Сла-а-ав…
Этот замогильный шепот пробрал до новых мурашек, колким страхом осел где-то в районе желудка и сковал спазмом внутренности. Я снова обернулся, выставив перед собой кулаки. Затем обернулся еще раз. И еще.
– Ты не герой, Слав.
– Кто здесь?!
Ответом мне послужила тишина, такая же плотная, как туман. Сердце за ребрами колотилось с бешеной скоростью. Один вдох, затем выдох – четыре удара. Мое дыхание стало настолько шумным, что я не услышал бы, если бы кто-то подкрался ко мне. Но я не мог его унять, не мог успокоиться.
– Хватит, умоляю, – жалобно протянул я.
За моими словами последовал смех, жуткий и протяжный. Это оказалось гораздо хуже голоса. Смех не прекращался, проникал под кожу, ледяными щупальцами опутывал все нервные окончания в моем теле. Мне показалось, что я схожу с ума. В мозг будто воткнули тысячи раскаленных иголок, настолько этот смех был зловещим.
Я упал на колени и схватился за голову, ощущая полнейшую безысходность и беспомощность. Сложно сосчитать, сколько раз в Вороньем Гнезде я уже испытывал эти чувства. Но рядом всегда были друзья, а сейчас все происходило со мной одним.
Мне вспомнился тот ночной кошмар, когда я искал бабушку в саду. Но грань реальности и фантазии была настолько размыта, что я до конца так и не понял, что со мной тогда происходило. Вот и сейчас у меня закралась мысль о том, что, возможно, это все мне чудится. Но стоило мне об этом подумать, как я почувствовал на своих плечах чьи-то ледяные руки.
Я завопил так, что кровь застыла в жилах. Упал на ягодицы и задергался, пытаясь скинуть с себя призрачные ладони. Пока ползал по земле, нащупал палку. Схватил ее и выставил перед собой, хоть и знал, что она мне ничем не поможет.