Глеб целиком ушел под воду, и мы с парнями бросились следом за ним. Настасья осталась позади, но никто уже не обращал на нее внимания, мы пытались спасти друга. Стало так страшно. Я не верил в то, что произошло. Не мог поверить.
– Глеб! Пожалуйста!
Голоса дрожали, наши движения были хаотичными, в них чувствовался ужас и безысходность. Я молотил руками по воде с такой силой, что отбивал ладони. Но Глеба нужно было найти! Он не мог погибнуть вот так! Он не должен был умирать…
– Верни его! – послышалось сзади. – Верни!
Зоя кричала, разрывая связки. Я обернулся и сквозь ливень увидел ужасающую картину. Зоя, наша бойкая, но хрупкая Зоя мертвой хваткой вцепилась в Настасью и трясла ее из последних сил. Внутри у меня в очередной раз все оборвалось.
И пока происходил весь этот ужас, время утекало сквозь пальцы, подобно воде, в которой мы бултыхались. Все наши усилия оказались бесполезны. Настасья была непреклонна даже под натиском Зои, а Глеб все так же покоился под бушующей рекой…
Утонешь ты, дева, утонешь ты, дева,
Утонешь ты, дева, в день свадьбы своей,
Утонешь ты, дева, в день свадьбы своей…
Глава 30Наказание – смерть
Сквозь шум дождя и наши крики снова пробилась уже знакомая мелодия. Я полностью промок, вода затекала в глаза, и отросшая челка липла ко лбу и векам, мешая смотреть, но я все же смог увидеть это. Там, где мы оставили Зою, река неистово бушевала, и я с ужасом подумал, что могу потерять и девушку. Свою девушку…
– Зоя… – одними губами пробормотал я, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. А потом закричал что было сил: – Зоя!
Потеряв надежду помочь Глебу, я бросился к Зое. Но прежде чем вошел в водоворот – а река и правда закрутилась воронкой на том месте, где минуту назад находилась Настасья, – увидел в стороне цепляющуюся за ветку ивняка Зою. Она смотрела на всплески реки широко распахнутыми глазами. Я проследил за ее взглядом, и сердце бухнуло в груди от волнения и… толики облегчения.
За стеной ливня и порывами ветра я смог разглядеть Семена, который кружил вокруг Настасьи и отвлекал ее внимание на себя. Мертвячка пристально следила за Семеном, смотрела исподлобья и скалилась, как волчица. Они оба словно слились в смертельном танце, в ураганном бушующем вальсе.
А затем дождь резко кончился, и все утихло. Ветер стал слабее, мелодия – отчетливее. А в нескольких метрах от меня вдруг послышался всплеск, и из воды вынырнул Глеб. Он кашлял и махал руками, пытаясь отбиться от невидимых злых сил. Мы с парнями метнулись к другу настолько быстро, насколько это возможно было сделать, находясь по пояс в воде.
Чтобы успокоить Глеба, я перехватил его лицо ладонями. Еще ни разу я не видел лидера таким напуганным, его взгляд был безумным от страха. Когда наши глаза встретились, Глеб притих. Силы его покинули, и друг рухнул нам на руки.
Мы с Кики подхватили Глеба и поволокли его к берегу. Рыжий тоже пытался помочь, но больше мешал. Я ничего ему не говорил, понимая, что мы все в панике и времени препираться нет. Нужно было сматываться, ведь никто не знал, как долго Семен сможет отвлекать Настасью.
Только я об этом подумал, как по округе пронесся истошный вопль Семена. Он заполонил собой пространство, в этом крике было столько боли, что я машинально заскулил. Уже на берегу оглянулся и пришел в ужас. Семен стоял на коленях перед Настасьей, запрокинув вверх голову, а что-то невидимое выдирало из его тела сгустки энергии. Словно слой за слоем с Семена сначала стягивали кожу, затем мышцы и сухожилия. Меня передернуло.
Сбросив Глеба на Рыжего и Кики, я вернулся к воде. Не представлял, что можно сделать, но хотел как-то отвлечь Настасью и дать Семену шанс спастись. Именно она делала это с ним, я ни капли не сомневался в своей догадке. Настасья стояла прямо за спиной Семена и все так же не шевелилась. Но то была ее сила…
Найдя под ногами камень размером с ладонь, я быстро поднял его и запульнул в мертвячку. Он пролетел в миллиметре от нее, но реакции не последовало. Зато Семен наконец-то шире открыл глаза и посмотрел на меня.
– Уходите, п-пока не поздно… – прошептал он.
Я на секунду замер, а затем снова подобрал с земли камень и занес над головой руку.
– Нет. Спасайтесь.
Семен поморщился, секунды тянулись мучительно долго, затем он улыбнулся сквозь боль и повторил:
– Спасайтесь, пока м-можете. Уходите!
Он растворялся на глазах, но это было непохоже на упокоение. Я прекрасно понимал, что Семен не чувствует умиротворения, наоборот, в данную минуту он пребывал в агонии. Его душа исчезала бесследно, ее разрывали на кусочки, и это была наша вина. Я не мог сдвинуться с места, понимая, что Семен жертвует собой ради нас.
– Уходим, Слав!
Голос Рыжего привел меня в чувство, но и вызвал гнев. Я не хотел бежать, не хотел, чтобы Семен исчез навсегда.
– Нет! Мы же только выяснили причину его смерти! Мы выяснили… – Я взглянул в почти прозрачные глаза Семена, меня распирало от боли и чувства несправедливости. Поэтому я набрал в грудь больше воздуха и прокричал: – Ты умер, спасая детей из огня! Ты герой!
Семен не ответил. Его хватило только на то, чтобы подарить мне улыбку в последний раз, а в следующий момент он испарился, словно его никогда и не было. Из-за этого мне сдавило грудь, и воздуха стало не хватать.
Рыжий больно сжал мне запястье и потянул. Я со злостью оттолкнул от себя друга, но, увидев перед собой лицо Зои, тут же притих.
– Нужно уходить, Слав, иначе мы будем следующими, – дрожащим голосом произнесла она.
Я взглянул на почти бесчувственного Глеба, затем на дымку возле Настасьи – эта дымка минутой ранее была Семеном – и с ноющим сердцем последовал за ребятами.
Мы бежали, шлепая по сырой от дождя земле, а в голове у меня стучала одна-единственная мысль: «Из-за нас погиб Семен».
Когда добежали до асфальтированной дороги и немного отдышались, глядя на реку вдалеке, решили быстро разойтись по домам. Почти не разговаривали, обменялись дежурным «до завтра» и попрощались. Время близилось к сумеркам. Кики и Рыжий пошли провожать Глеба, который был как выжатый лимон, а я, взяв за руку Зою, потянул ее за собой. Шли молча.
Обсуждать случившееся не было никакого желания, но это нужно было сделать. Хоть мы и отодвинули этот неизбежный момент, завтра все равно придется признаться вслух, что мы погубили невинную душу. И неважно, что Семен был мертв уже не один десяток лет, он все равно был реальным и, не побоюсь этого слова, живым. Как и Катюха. Но, в отличие от Катюхи, Семену не суждено было отправиться на тот свет. И это наша вина. Наша…
– Слав… – тихо позвала меня Зоя, когда мы стояли на крыльце ее дома, а я уже собирался уходить. – Мне так жаль.
Я взглянул ей в глаза и не нашел в себе силы ответить. Мне тоже было жаль. Бесконечно жаль… Но что это меняло?
Вместо ответа я лишь кивнул, а затем ушел. Может быть, Зоя не хотела оставаться одна, но я не мог сейчас находиться в компании. Хотелось убежать ото всех и как следует все обдумать. Думать… вот что нам следовало делать, прежде чем принимать опрометчивые решения.
– Славушка, что-то случилось? Что-то ты понурый совсем.
Бабушка присела во второе кресло возле кухонного стола и участливо взглянула на меня. Перед сном она налила мне кружку горячего киселя, но я отпил совсем немного. Желудок был пуст и недовольно ворчал, что я не поел, но кусок не лез в горло. И даже глоток.
– Просто голова болит, ба. Ничего страшного.
– Ты слишком задумчив, что-то бормочешь постоянно… Может, она поэтому и болит? Выкинь ты пустые мысли и иди спать. Утро вечера мудренее.
Я через силу улыбнулся. Знала бы бабушка, как тяжело выкинуть из головы мои мысли… Одна была хуже другой. Мы не смогли упокоить Семена, вместо этого он исчез в агонии, а мертвячка с Плотинки – отпечаток памяти, отвечающий за барьер в Вороньем Гнезде. И только чудо поможет нам справиться с ней, но чудес уже не предвиделось. Я прекрасно понимал, что второго такого Семена не будет. Никто больше не придет на выручку и не пожертвует собой. А мы понятия не имеем, как упокоить ту, которая не желает покидать мир живых.
– Ба, ты наверняка знаешь песню про невесту? Начинается она с того, что у реки гуляет казак… Как-то там… эм-м-м… не очень хорошо помню, но невеста потом тонет.
– По Дону гуляет казак молодой?
– Да, именно!
– Печальная песня, – нахмурилась бабушка.
– Спой мне ее.
Бабушка пристально посмотрела на меня, но все же кивнула. Она откашлялась и медленно запела. В тишине ее пение разносилось по всему дому. Мелодия отлетала от стен, проникала внутрь и дрожала на струнах моей души. Мне хотелось заплакать. Но вместо этого я включил диктофон на заранее приготовленном телефоне – связи так же не было, я просто листал фотографии в галерее из той, прошлой жизни, которая осталась в городе, – и тщательно вслушивался в слова.
По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой,
По Дону гуляет казак молодой.
А там дева плачет, а там дева плачет,
А там дева плачет над быстрой рекой,
А там дева плачет над быстрой рекой.
Бабушка смотрела в окно и постукивала пальцем по столу в такт. В ее исполнении песня казалась еще трагичнее. Бабушка обладала хорошим голосом, я понял это, еще когда она пела мне колыбельную. Вот и сейчас она вытягивала последние ноты, и мелодия текла подобно реке.
О чем, дева, плачешь, о чем, дева, плачешь,
О чем, дева, плачешь, о чем слезы льешь,
О чем, дева, плачешь, о чем слезы льешь?
А как мне не плакать, а как мне не плакать,
А как мне не плакать, слез горьких не лить,