Петр улыбнулся Настасье, и внутри у меня все сжалось от волнения и одновременно облегчения. Мы разрушили его могилу, его покой, и он пришел. Действительно пришел, хотя я до конца и не верил своим глазам.
– Прадед… – запнувшись, пробормотал Рыжий.
Он смотрел на отпечаток памяти своего предка с открытым ртом. Их сходство было просто необыкновенным. А когда Петр обернулся к нам и взглянул на правнука, я ненароком подумал, что вот так может выглядеть Саня, когда ему стукнет лет двадцать пять.
– Прадед, – снова повторил Рыжий, глядя на Петра и будто забыв о Настасье, а потом шагнул к ним. – Это правда ты?..
В отличие от Настасьи, от Петра веяло теплом и добротой. Он словно светился изнутри. Взглянув на Рыжего, Петр улыбнулся. Саня снова шмыгнул носом и быстро-быстро утер подступившие слезы.
– Вот, значит, каким ты был… – одними губами прошептал он.
Спустя мгновение Петр отвернулся от нас и обратил свое внимание на Настасью. В его глазах лучилось тепло, но в то же время – печаль. Он смотрел на Настасью с грустью и болью. Мне вдруг захотелось разрыдаться, но я сдержался.
Петр медленно поднял руку и провел ладонью по лицу Настасьи. В следующую секунду его губы коснулись лба невесты, и на миг оба отпечатка памяти замерли в таком положении. А когда Петр отстранился, я опешил от удивления.
Не успел я моргнуть, как Настасья из гниющего трупа превратилась в обычную девушку. Подвенечное платье стало белоснежным, фата красовалась на аккуратно заплетенных косах, а не на мокрой пакле спутанных волос. На лице невесты играла ласковая и влюбленная улыбка, а не тот оскал, что мы видели ранее. Настасья была красавицей.
– Петруша, – тихо прошептала она и бросилась в объятия любимого.
Недолго думая, Кики быстро подобрал с земли брошенную бутылку со святой водой, откупорил крышку и вылил содержимое прямо на гроб. Жидкость быстро впиталась в иссохшее и потрескавшееся дерево.
Прежде чем Настасья и Петр разомкнули объятия, их оболочки стали медленно растворяться в воздухе.
– Прадед… – прошептал Рыжий, протянув руку к Петру.
Но Петр уже не слышал правнука. Спустя мгновение он и Настасья полностью исчезли вместе с туманом.
Последние закатные лучи играли на мелких волнах реки Плотинки. Проклятие Вороньего Гнезда было снято…
Когда эмоции немного улеглись, мы поняли, что наша миссия еще не закончена. Рыжий стоял возле гроба своего прадеда и поглаживал мокрую древесину. Я сочувствовал ему, но иначе у нас ничего бы не вышло. Пришлось потревожить его предка.
– Ты как? – тихо спросил я, подойдя к другу сзади.
– В полном ауте… Еще не верю и до конца не понимаю, что произошло.
– Да, я тоже. В шоке, что идея Кики сработала, но твой прадед…
– Он спас нас, – пожал плечами Рыжий. – Я не жалею, что мы именно так поступили. Просто жаль, что я раньше не расспрашивал маму о нем. Не интересовался.
Кики подошел к другу и похлопал его по плечу. Я машинально улыбнулся. Ребята всегда так делали, когда хотели поддержать друг друга, и я перенял эту привычку.
– Нужно заново похоронить его, – тихо произнес Глеб, взглянув Рыжему в глаза. – Если хочешь, иди домой, Сань, мы сами справимся.
– Все в порядке, сделаем это вместе.
Рыжий грустно улыбнулся и подхватил тележку с гробом. Кики тут же подоспел на помощь, а Зоя подошла к Рыжему и приобняла его. Мы с Глебом поравнялись с ребятами. Так и пошли. Никто не разговаривал. Мы очень устали. Но теперь эта усталость была даже приятной, ведь у нас все получилось.
Не знаю, как ребятам удалось незаметно провезти гроб через всю деревню, от кладбища до Плотинки, но теперь нас скрывала ночь, и мы были этому рады. Я не чувствовал страха, как прежде, когда с наступлением сумерек каждый из нас боялся покидать дом. Страх присутствовал, но уже не связанный с чертовщиной, а вполне нормальный – нам ведь предстояло идти на кладбище, чтобы закопать гроб с останками Петра. Но по сравнению с тем, что я испытывал до упокоения Настасьи, эта боязнь была ничем. Даже дышать как будто стало легче.
Петра Потапова похоронили во второй раз со всеми почестями. Мы извинились, каждый высказал свои соболезнования Рыжему, а затем оставили правнука и прадеда наедине. Рыжий долго сидел возле свежей могилы, что-то говорил, мы не решались его торопить. Нам теперь и не нужно было никуда торопиться, чертовщине пришел конец.
Прежде чем разойтись по домам, мы с ребятами решили убедиться, правда ли деревня больше не отделена от внешнего мира. Взявшись за руки, дошли до выезда из Гнезда и так же все вместе шагнули в неизвестность. Шли долго, пока не стерли ноги. Километра через три уже каждый поверил, что барьера нет, он исчез вместе с Настасьей, но мы не могли остановиться. Мы то шли, то бежали вперед и хохотали от счастья. У нас получилось. Мы справились! Действительно справились!
– И что теперь? – воодушевленно спросил Кики.
– Попытаемся жить как нормальные люди, – пожал плечами Глеб, не пряча улыбки. – Можно задуматься о поступлении в колледж, о переезде…
– Ты хочешь уехать? – удивился я.
– А ты нет?
– Я – другое дело, городской, забыл? Мне хоть как придется вернуться домой.
– Ну а я еще не решил, где мой дом, – усмехнулся Глеб. – Но зато теперь я могу выбирать. Это сводит меня с ума. Я готов кричать от счастья!
Мы снова рассмеялись. Когда шли обратно, каждый уже строил планы на будущее.
– А я все равно останусь в деревне, – сказал Кики. – У меня тут семья, дед, за которым нужно ухаживать. Да и нравятся мне здешние просторы.
– А ты городские-то просторы хоть раз видел? – хмыкнул Рыжий. – Я вот теперь точно посмотрю. Будешь ждать меня в гости, Слав?
– Буду ждать каждого из вас.
– И я тоже, – подключилась Зоя. – Поеду домой, постараюсь вернуться к нормальному образу жизни в городе… Но я уже не смогу без вас, ребята. Давайте и дальше дружить.
– Конечно, Зойка! – ободрительно крикнул Кики. – Ты же свой в доску пацан!
От смеха уже сводило скулы, но мы не могли и не хотели останавливаться. Все для нас сейчас было новым. И если я попал в ловушку Гнезда всего на два месяца, то ребята были в заточении намного дольше. Они и в мыслях-то, наверное, боялись планировать и мечтать, не то что вслух.
Медленно мы возвращались в деревню, время перевалило далеко за полночь, но никто из нас не выглядел сонным. Заснуть после всех сегодняшних событий, казалось мне, будет крайне сложно. Но теперь повод для волнения был приятный. Перед нами открылись новые горизонты, которые мы непременно покорим.
Глава 33Вместо эпилога
Папа приехал сюрпризом прямо на следующее утро. Он выглядел таким взволнованным и даже разбитым, что от его вида мне сделалось дурно. А когда я увидел их встречу с бабушкой, все встало на свои места. Папа обнимал бабушку и так горько плакал… Я не смог смотреть, сердце ныло от несправедливости, с которой они столкнулись.
Через несколько часов после приезда отца я застал его сидящим на лавочке в саду. Он затягивался папироской, которую держал дрожащими пальцами, хотя никогда до этого не курил. По кашлю отца я понял, что был прав. Решил больше не отгораживаться, подошел к нему и подсел рядом.
– Бабушка так взволнована, присесть не может. Она зовет к столу, приготовила борщ. Он у нее такой вкусный, пальчики оближешь.
– Я помню, – сквозь слезы улыбнулся отец.
– Ты в порядке?
Еще ни разу в жизни я не видел отца таким. Он всегда казался мне холодным и даже временами суровым. То, что происходило с ним теперь, было для меня в новинку.
– Я плохой сын. Просто ужасный. А мама… готова простить мне столько лет разлуки лишь за одну улыбку. – Папа всхлипнул. – Она так сильно изменилась за эти двадцать лет. Похудела и постарела. Я все пропустил.
– В этом нет твоей вины, – тихо проговорил я дрогнувшим голосом.
– Только я и виноват, Слав, кто же еще? Помню, как очнулся в больнице после операции – мне удалили аппендицит – и решил не возвращаться в Воронье Гнездо. У меня ничего с собой не было, кроме документов, но и это не остановило меня… Я даже не думал о возвращении. Как такое возможно?
Я проглотил ком в горле и прокашлялся. Не мог же я рассказать отцу про отпечатки памяти и барьер в Вороньем Гнезде.
– Самое страшное, осознание того, что мама не вечна, пришло ко мне только сейчас. Как я мог спокойно жить все эти годы? Что же я за человек?
– Нормальный ты человек, пап!
Я разозлился, но обхватил отца за плечи и прижался к нему. Слов здесь было недостаточно, они бы не помогли. Как успокоить человека, если у него своя правда? Без мистики, без отпечатков памяти, без чертовщины…
Папа закрыл лицо руками и снова заплакал, словно ребенок. Я похлопал его по спине и быстро-быстро заморгал, чтобы прогнать накатывающие слезы. Но их уже ничто не могло остановить. Так мы и сидели какое-то время, пока бабушка не постучала в окно и не помахала нам, призывая к обеду. Одну руку она держала на сердце, а губы ее подрагивали. Даже через стекло я заметил в бабушкиных глазах застывшие бисерины слез. И ей, и папе было невыносимо тяжело, и только я знал настоящую причину их разлуки. Это давило на меня даже сильнее, чем ранее проклятый барьер.
– Главное, теперь ты здесь, пап. Все наладится, все будет хорошо… Пойдем к столу.
Я знал, что больше подобного разговора не повторится и папа возьмет себя в руки, но на душе все равно скребли кошки. Его боль я чувствовал как свою.
Весь оставшийся день папа ворковал с бабушкой, словно не было этой долгой разлуки. Я понял, что он действительно любящий сын, который был отлучен от матери. Даже удивительно, что он не приезжал в Воронье Гнездо столько лет. Казалось, никакие отпечатки памяти или проклятие не могли повлиять на отношение отца к его матери. Но, видимо, помимо барьера, было что-то еще…
Только упокоив Настасью и поговорив с отцом, я понял, почему мой папа и мама Катюхи смогли покинуть Гнездо. Папа заболел и находился без сознания, когда за ним приехала скорая, а Катюхина матушка лишилась рассудка. Видимо, только люди в сознании и здравом уме были зап