землям. «Негодяя, связанного по рукам и ногам, запихивали в брешь в береговой насыпи и хоронили там заживо. И таким образом, умирая, он становился частью берегозащитных сооружений Болотного края». — Я подняла голову. — Именно так вы поступили с Дарой Канаваном, мистер де Пейвли, верно? Связали его по рукам и ногам и похоронили в размытой стенке дамбы.
Он снова закашлялся. Когда приступ прошел, я продолжала:
— Мне непонятно, почему вы убили его. Непонятно, почему вы его ненавидели. Насколько я могу судить, вас мало что связывало.
Он долго не отвечал. По краю банки «Мармайта» ползала муха.
— Молодежи свойственно выдвигать абсурдные предположения. Допустим, я причастен к смерти Дары Канавана. С какой стати я, молчавший столько лет, теперь должен признаваться в этом вам?
— Не мне, — поправила я его, — Тильде.
Его лицо несколько утратило свое надменное, презрительное выражение.
— Тильде?
— Тильда стара и немощна, мистер де Пейвли. Она хочет узнать правду до того, как умрет.
— Ей повезло, что она была избавлена от него! Он погубил бы ее!
«Он до сих пор присылает мне цветы на день рождения». Кажется, я поняла.
— Вы любили Тильду?
— Конечно, любил. Она была прекрасна. Она была добра ко мне. По происхождению — никто, внебрачная дочь прислуги, но при этом настоящая леди.
Он улыбнулся, и я увидела сходство между ними, между Китом де Пейвли и Тильдой Франклин. Поразительно! У него, как и у Тильды, были светло-серые глаза, длинный прямой нос, высокий лоб. Только красоту чертам Тильды даже теперь, в глубокой старости, придавали энергичность и страстность. А у Кита де Пейвли те же самые черты портили озлобленность и апатия.
— В чем дело? — неожиданно спросил он. — Почему вы так смотрите на меня?
У меня это получилось невольно, и я поспешила отвести взгляд, подумав про себя, что, может быть, стоит сказать ему, что Тильда Франклин приходится ему кузиной, что они связаны узами крови. Побуждение угасло, исчезло так же внезапно, как и родилось.
Он поднялся со стула, прогнал муху с банки «Мармайта», завинтил крышку. Потом встал рядом со мной, так что его тень упала на меня, и мне впервые стало страшно.
— Ради Тильды? Что ж, я расскажу. В конце концов, мне больше нечего терять.
В возникшей тишине я услышала стук дождя по оконному стеклу.
— Я убил его, потому что он посмеялся надо мной.
Я облизнула губы. Неожиданно он напомнил мне Чарльза.
— Из-за Тильды?
— Сначала нет. — Он все так же стоял возле меня. Одна его ладонь, в лиловых старческих пятнах, покоилась на подлокотнике дивана, всего в нескольких дюймах от меня. — Весь тот день я пытался отыскать место, где вел раскопки до наводнения. Наступил вечер. Я собирался идти домой. Конечно, это было бесполезное занятие. Все вокруг было покрыто несколькими слоями ила, артефакты смыло. В общем, Дара появился, когда я укладывал свои вещи. Он был пьян. Омерзителен. Шатался. — Делясь со мной своими секретами, Кит де Пейвли понизил голос, наклонился ко мне. Я с трудом сдерживала дрожь. — Хотите знать, что он мне сказал?
Я молча кивнула. «Сумасшедший, — думала я. — Одиночество, разочарование и озлобленность лишили его рассудка».
— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?»
— И вы его ударили?
— Не тогда. Не забывайте, он был крупнее меня. Сильнее. Как животное. И гадил, как животное: я видел однажды, как он лежал в поле с какой-то девкой из деревни. Меня он считал слабаком. Высмеивал перед ребятами из ополчения. А во время наводнения отослал меня в церковь, с женщинами.
Не в силах вынести напряженный взгляд его светлых глаз, я отвернулась. Тучи затянули небо, и в комнате тоже потемнело. Тяжелые дождевые капли колошматили по пыльным оконным стеклам, стекая на наружные подоконники.
— Хотите знать, как я его убил, мисс Беннетт? Сможете написать об этом в своей книге.
И опять я кивнула. Он отошел от меня, снова сел. Я облегченно вздохнула про себя.
— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?» — но я не поддался на провокацию. Продолжал заниматься своим делом. Он постоянно прикладывался к своей фляжке, предложил выпить и мне. Я отказался, объяснил, что мой организм не принимает спиртного. А он сказал, что его организм принимает спиртное очень даже хорошо, поднимает тонус. После пары бокальчиков он становится неудержим, может заниматься любовью часами и непременно доставит огромное удовольствие даме, к которой идет на свидание.
Кит опять зашелся в кашле; я испугалась, что его дряхлые, слабые легкие вот-вот лопнут. Я вышла из комнаты и, открывая одну дверь за другой, стала искать кухню. Нашла, налила воды в чашку, принесла ему.
Краснота на его лице, вызванная кашлем, сменилась мертвенной бледностью, когда приступ прошел. «Он не только сумасшедший, — подумала я, — он едва живой». Наверно, мне следовало бы уйти, позвать врача, но любопытство возобладало.
— Вы знали, что Дара шел к Тильде? — спросила я.
— Он обхаживал ее многие годы. Никак не хотел оставить в покое. Я его спросил. Он ответил. Вот тогда-то он… — на лбу у Кита де Пейвли выступила испарина; он промокнул пот носовым платком, — тогда-то он и догадался, что я ее люблю. Стал надо мной смеяться. И я ударил его лопатой. Первым ударом оглушил его, он упал. Потом ударил еще раз.
Он заулыбался. Его улыбка была особенно отвратительной.
— Все оказалось проще простого, — продолжал Кит де Пейвли. — Он был пьян, даже подумать не мог, что я на него нападу. Считал меня тряпкой, слабаком. А у меня сильные руки, мисс Беннетт. Я ведь много копал.
— Вы ударили его лопатой и убили?
Он подавил кашель. Дождь все еще барабанил по окнам, из щелей в рамах текла вода.
— Еще… не… тогда. — Он глотнул воды. — Сначала я растерялся. Хотел бежать за помощью, а потом понял, что нам всем будет лучше без него. Тильде… Джосси… мне… всем. Он был распутник, никчемный человек. У меня с собой был фонарь. Помнится, я поднял голову и увидел незалатанную брешь в дамбе. И подумал: это же идеальная могила. Конечно, я читал ту книгу. Дара Канаван не заботился о земле, как следовало. Я предупреждал его за много лет до того, что Болотный край особенный. Он меня, естественно, не послушал. Он был без сознания, я связал его по рукам и ногам шнурками от ботинок. Это были добротные кожаные шнурки — те свои ботинки я купил на Крите в тридцать шестом, специально для работы в поле, он не смог бы их порвать. Потом я приволок его к бреши в береговой насыпи. Я не знал, жив он или мертв. Это не так просто определить, как кажется. Но, когда я начал забрасывать его землей, я увидел, что он шевельнулся. Его нога дернулась. Я продолжал закапывать.
Он умолк. Меня тошнило. Страх исчез: Кит де Пейвли был всего лишь жалким обезумевшим стариком. Мне хотелось бежать из его грязного затхлого дома, где издавна поселились ненависть, зависть и ревность.
Но он снова заговорил. Возможно, слишком долго храня свою тайну, он был рад исповедаться.
— Я думал, его найдут. Весь следующий день я ждал стука в дверь. Ждал недели, месяцы. Думал, его найдут. Мне снились кости в траве. Снилось, как я рою канаву и натыкаюсь на череп. Я больше не мог заниматься раскопками. — Он рассмеялся. — Какие уж тут раскопки! По ночам, когда я оставался один, — а я всегда был один — мне представлялось, как в дом ко мне стучат, я открываю дверь и вижу его. Он стоит на пороге, отряхивая с одежды землю.
Мне пришлось встать и подойти к окну, хотя пыль и струи дождя на стекле не пропускали в комнату свет.
— Вы сожалеете о своем поступке?
— Вовсе нет! Вы только подумайте, сколько горя он бы еще принес. Подумайте о бедной Джосси.
— Джосси любила Дару. А как же Кейтлин? Неужели вы не понимали, как тяжело она будет переживать смерть отца?
Он что-то неслышно пробормотал. Тишину нарушали лишь жужжание мухи и стук дождя.
— Как вы намерены поступить, мисс Беннетт? — спросил он. — Пойдете в полицию? Ко мне приходили следователи. Я им солгал — притворился, будто ничего не знаю. Как вы намерены поступить?
Я покачала головой.
— Не знаю.
— Не надейтесь, что будет громкий судебный процесс. Что о вас напишут в газетах. Я умираю, мисс Беннетт, потому сейчас и рассказал вам все это. Иначе бы откровенности вы от меня не дождались. У меня рак. Легкие гниют изнутри. Говорят, мне осталось полгода, но вряд ли я столько протяну. До Нового года я не доживу. — Он обвел взглядом убогую комнату. — Я пережил свое время. Нынешний мир мне незнаком.
Он встал.
— Сколько, говорите, человек присутствовали на погребении Дары Канавана?
— Пятеро, — ответила я.
— А на моих похоронах, как вы думаете, сколько будет?
Этот вопрос он задал мне вдогонку: я уже шла по коридору к выходу. Когда я открыла дверь, он сказал напоследок:
— Мисс Беннетт, передайте от меня привет Тильде. Напомните ей обо мне.
Я покинула его дом и пошла через поле к дамбе. Тонкое платье и пиджак, что были на мне, промокли насквозь, но я радовалась дождю. Дождь смыл с меня грязь. По береговой насыпи я взобралась на вершину дамбы. Дождевые капли расходились концентрическими кругами на черной поверхности воды. Стоя в мокрой траве, я глянула на видневшийся вдалеке Холл, квадратный на фоне серого неба, и поняла, что мне нужно сделать. Я стала собирать последние полевые цветы, что росли на берегу: дербенник, поповник, лапчатку. С букетом цветов в руке я зашагала в деревню. На церковном кладбище я опустилась на корточки у могилы Джосси и поставила цветы в металлическую вазу. Я не верю в Бога, но помолилась за Джосси, чье детство прошло в страхе перед одним мужчиной, а взрослая жизнь — в мучительной любви к другому. Теперь любимый, которого она потеряла, лежал рядом с ней, а значит, ее душа должна упокоиться. Я выпрямилась, прижала ладони к своему плоскому животу. Я знала, что сохраню своего ребенка: в этой истории было слишком много потерянных детей, я не вправе потерять еще одного. Я бросила последний взгляд на фотографии сестры Тильды и ее возлюбленного и пошла к своей машине.