Девицу за стойкой и мужчину в углу связывала некая понятная лишь им двоим шутка; ставя Элинор чашку, девица глянула на него с легкой полуулыбкой; он пожал плечами, и она хохотнула. Элинор подняла голову, но девица изучала свои ногти, а мужчина вытирал хлебом тарелку. Может быть, кофе отравлен — во всяком случае, его вид наводил на такую мысль. Элинор твердо вознамерилась исследовать Хиллсдейл до самых глубин, поэтому попросила еще и пончик. Девица стряхнула пончик на блюдце и поставила на столик. За это время они с мужчиной еще дважды обменялись взглядами, и девица снова хохотнула.
— Уютный у вас городок, — сказала Элинор. — Как называется?
Девица вытаращила глаза — видимо, никто еще не награждал Хиллсдейл лестным эпитетом «уютный», — покосилась на мужчину, словно ожидая подтверждения, и ответила:
— Хиллсдейл.
— Давно вы здесь живете? — спросила Элинор. Я не буду упоминать Хилл-хаус, заверила она далекого доктора Монтегю, я просто хочу потратить впустую еще чуточку времени.
— Да, — ответила девица.
— Приятно, наверное, жить в таком тихом месте. Я приехала из большого города.
— Вот как?
— Вам тут нравится?
— Да ничего, — сказала девица и снова поглядела на мужчину. Он внимательно слушал. — Скучно только.
— А много у вас тут людей?
— Да не особо. Хотите еще кофе? — Вопрос адресовался мужчине, который постукивал чашкой по блюдечку. Элинор судорожно отпила буроватую жидкость и удивилась, что тому захотелось повторить.
— Часто к вам приезжают? — спросила она, когда девица принесла мужчине кофе и вернулась к полкам. — Я хотела сказать, туристы?
— А чего им приезжать? — С минуту девица смотрела на Элинор пустым — немыслимо пустым — взглядом, затем угрюмо покосилась на мужчину и добавила: — У нас даже киношки нет.
— Холмы очень красивые. Горожане часто приезжают в такие вот поселки и строят дома в холмах. Подальше от людей.
Девица хмыкнула.
— У нас не строят.
— Или покупают и ремонтируют старые…
— Подальше от людей… — Девица снова хмыкнула.
— Просто странно, — заметила Элинор, чувствуя на себе взгляд мужчины.
— Ага, — сказала девица. — Даже если киношку сделают.
— Я, наверное, поезжу по округе, — осторожно проговорила Элинор. — Старые дома обычно дешевы, а перестраивать их очень интересно.
— Только не здесь, — объявила девица.
— Так у вас тут нет старых домов? — спросила Элинор. — В холмах?
— Нет.
Мужчина встал, вынул из кармана мелочь и заговорил впервые с тех пор, как вошла Элинор.
— Народ отсюда бежит, — сказал он. — Отсюда, а не сюда.
Дверь за ним закрылась, и девица глянула на Элинор почти укоризненно, словно та спугнула его своей болтовней.
— Так и есть, — сказала она наконец. — Кому повезло, тот уезжает.
— А вы почему не уедете? — спросила Элинор.
Девица пожала плечами.
— А где лучше-то? — Она равнодушно приняла у Элинор деньги и отсчитала сдачу. Потом стрельнула глазами на пустые тарелки в дальнем конце стойки и почти улыбнулась. — Он каждый день приходит.
Элинор тоже улыбнулась и открыла было рот, но девица уже принялась греметь чашками на полке. Элинор, поняв, что разговор окончен, с облегчением встала, взяла со стола ключи и бумажник.
— До свидания, — сказала она, и девица, не оборачиваясь, ответила:
— Всего доброго. Желаю вам найти свой дом.
Дорога от бензоколонки и церкви действительно была вся в выбоинах и камнях. Автомобильчик Элинор дергался и подпрыгивал, не желая забираться глубже в безрадостные холмы. День, казалось, быстро гас под мрачными деревьями по обе стороны дороги. Редко же тут ездят, подумала Элинор с горечью, круто поворачивая баранку, чтобы не налететь на особенно коварный валун. Шесть миль по такой дороге не пойдут автомобилю на пользу; впервые за несколько часов она вспомнила про сестру и рассмеялась. Теперь сестра с мужем уже точно поняли, что она угнала машину, но не знают куда; наверняка оба сейчас ошарашенно говорят друг другу, что никак не ждали такого от Элинор. Я сама такого от себя не ждала, подумала она, продолжая тихонько хихикать. Все теперь другое, я — новый человек, очень далеко от дома. «Полно медлить. Счастье хрупко… Тот, кто весел, пусть смеется…» Она ойкнула, потому что автомобильчик налетел на камень и со зловещим скрежетом в районе днища чуть не пошел назад, но тут же героически превозмог себя и продолжил подъем. Ветки хлестали по лобовому стеклу, быстро темнело. Умеет себя подать Хилл-хаус, отметила Элинор, интересно, бывает ли тут вообще солнце? Наконец машина последним рывком преодолела кучу палой листвы и сучьев на дороге и оказалась на поляне перед воротами.
«Зачем я здесь? — беспомощно подумала Элинор в ту же самую секунду. — Зачем я здесь?» Между деревьями уходила каменная стена с высокими угрюмыми воротами; даже из машины Элинор видела большой висячий замок и пропущенную сквозь прутья цепь, которой он был обмотан. За воротами дорога продолжалась и поворачивала в тени высоких неподвижных деревьев.
Поскольку ворота были очевидно заперты — на висячий замок, на засов и на цепь (интересно, кто так хочет сюда прорваться?), — Элинор не стала вылезать из машины, а нажала на клаксон. Деревья и ворота вздрогнули и чуточку попятились от гудка. Через минуту она засигналила вновь, и наконец на дороге показался человек, такой же мрачный и неприветливый, как замок. Он угрюмо оглядел ее через прутья.
— Чего вам надо? — Голос у него был злой, резкий.
— Я хочу въехать. Пожалуйста, откройте ворота.
— С какой стати?
— Ну… — Она осеклась и не сразу нашла слова. — Мне надо попасть внутрь.
— Зачем?
— Меня ждут.
Или нет? — внезапно промелькнуло в голове. Быть может, на этом все и закончится?
— Кто?
Элинор, конечно, понимала, что он нарочно измывается над нею, демонстрируя власть, как будто, открыв ворота, потеряет свое крохотное временное преимущество. А какое преимущество у меня? — подумала она, я ведь за воротами. Поскандалить, что она позволяла себе крайне редко из страха проиграть, означало бы только одно: он уйдет, а она останется ни с чем. Она даже предвидела, какое лицо он сделает, когда его позже станут ругать, — злобная усмешка, расширенные пустые глаза, обиженно-визгливые нотки в голосе: я бы ее впустил, я собирался ее впустить, но откуда мне было знать наверняка? Я человек подневольный, что мне сказали, то я и делаю. А если бы я впустил кого не положено, кто бы отвечал? Элинор даже вообразила, как он пожимает плечами, и, вообразив, рассмеялась, чего сейчас ни в коем случае делать не следовало.
Не сводя с нее глаз, человек попятился от ворот.
— Приезжайте попозже, — сказал он и с видом торжествующей праведности повернулся к ней спиной.
— Послушайте, — крикнула она вслед, стараясь не выказать раздражения, — я приехала к доктору Монтегю, он ждет меня в доме… Пожалуйста, послушайте!
Человек обернулся и злорадно объявил:
— Никто вас там не ждет, потому что, кроме вас, никто пока не приехал.
— Вы хотите сказать, в доме никого нет?
— А кому там быть-то? Разве только моя жена прибирается. Так что и ждать вас там некому, согласитесь.
Она откинулась на сиденье и закрыла глаза, думая: Хилл-хаус, в тебя так же трудно попасть, как в рай.
— Надеюсь, вы понимаете, во что влезаете? Вам ведь сказали там, в городе? Вы что-нибудь слыхали про это место?
— Меня пригласил сюда доктор Монтегю. Пожалуйста, откройте ворота, чтобы я могла въехать.
— Я открою, я открою. Я просто хочу убедиться, что вы понимаете, куда собрались. Вы бывали здесь прежде? Может, родственница? — Теперь он вновь смотрел на нее, и его желчное лицо между прутьев было такой же преградой, как замок и цепь. — Я не могу вас впустить, пока не буду знать наверняка, верно? Как, вы сказали, вас зовут?
Она вздохнула.
— Элинор Венс.
— Значит, не родственница. Вы что-нибудь про это место слыхали?
Это мой шанс, подумала она, мой последний шанс. Можно развернуть машину перед воротами и уехать, никто меня не осудит. Каждый вправе сбежать. Она высунулась в окошко и сказала со злостью:
— Я Элинор Венс. Меня ждут в Хилл-хаусе. Немедленно откройте ворота.
— Ладно-ладно.
Он с нарочитой медлительностью вставил ключ, повернул, открыл замок, размотал цепь и открыл ворота ровно настолько, чтобы в них могла проехать машина. Элинор медленно тронулась с места, однако поспешность, с которой человек отскочил к обочине, рождала нелепую мысль, будто он прочел мелькнувшее у нее мстительное желание. Она рассмеялась и тут же затормозила, потому что человек приближался — осторожно, сбоку.
— Вам тут не понравится. Вы еще пожалеете, что я отпер ворота.
— Отойдите, пожалуйста, — потребовала она. — Вы и так надолго меня задержали.
— Думаете, кто угодно согласится отпирать эти ворота? Думаете, кто другой проработал бы здесь с наше? Мы тут, значит, живем, следим за домом, отпираем ворота всяким там городским умникам, а теперь еще и слова не скажи?
— Пожалуйста, отойдите от машины.
Элинор не решалась признаться себе, что напугана, из страха, что незнакомец почувствует ее состояние. Он стоял вплотную к дверце, и в такой близости было что-то гадкое. Сила его неприязни казалась совершенно необъяснимой. Неужто он считает дом и сад за воротами своей собственностью? В памяти всплыла фамилия из письма доктора Монтегю, и Элинор спросила с любопытством:
— Вы Дадли, сторож?
— Да, я Дадли, сторож, — передразнил он. — А кто еще, по-вашему?
Честный слуга семьи, подумала она, гордый, верный и с отвратительным характером.
— Так здесь живете только вы и ваша жена?
— А кто еще, по-вашему? — повторил он свою похвальбу, свое проклятье, свой рефрен.
Элинор отпустила сцепление и легонько вдавила педаль газа, надеясь, что Дадли поймет намек и посторонится.
— Я уверена, что вы с супругой чудесно нас тут разместите. А сейчас я хотела бы как можно скорее попасть в дом.