— До встречи в Москве! — хором повторили Надежда с Дмитрием.
Великая княгиня повернулась к Саше:
— Так вы едете в Россию в следующий понедельник?
— Да.
— Тогда в воскресенье увидимся в церкви. Вас там давненько не было видно.
Саша улыбнулся. По русской традиции перед дальней дорогой следует исповедаться и получить отпущение грехов.
— Я обязательно приду, — уверил он великую княгиню.
— Надеюсь на это, — ответила она, поднимая бокал.
За соседним столом поднялась Анна.
— Хочу поблагодарить всех присутствующих за то внимание, которое они нам оказали. К нам редко попадают столь ценные вещи, и я рада, что статуэтка вызвала у вас такой интерес. Мы рады, что к нам пожаловали представители Дома Романовых, чьим придворным ювелиром был Фаберже. Рады видеть Сашу, представителя семьи, для которой была изготовлена эта вещь. Мы приветствуем всех пришедших коллекционеров и музейных работников, которые собирают и хранят изделия Фаберже. Для нас большая честь принимать вас здесь. В такие моменты все наши проблемы кажутся легко разрешимыми. За всех вас и за будущих владельцев Снегурочки!
Подняв бокал, она осушила его до дна.
Все зааплодировали. Матушка Бетси повернулась к Саше:
— Представители дома Романовых? Я вдруг почувствовала себя в дореволюционной России. Неужели я так стара?
Улыбнувшись, Саша сжал ее руку.
Обед прошел быстро. Дмитрий был чрезвычайно оживлен, но Надежда совсем завяла после того, как великая княгиня выразила свое отвращение к этим вульгарным новым русским, этому сброду, который вытягивает из России последние соки. Конечно, она не имела в виду присутствующих, но Надежда обиделась, и Саша был огорчен резкостью княгини.
Когда все встали из-за стола, Саша подошел к Анне:
— Спасибо за приглашение. Очень жаль, что так получилось, но вы с Джоном нашли самый лучший выход из положения. Я решил пока съездить в Россию. Это частная поездка, но я все же покопаюсь в московских и петербургских архивах. Во всяком случае, здесь мне делать нечего.
Анна холодно посмотрела на него:
— Надеюсь, ты хорошо проведешь время. Можешь не помогать Геннадию. Он прекрасно справится и один.
— До свидания, Анна. Желаю тебе успехов. Пятнадцатого жду вас со Снегурочкой в Москве.
— Саша, а как прошел твой ужин с отцом? — вдруг спросила Анна, когда он уже уходил.
— Боюсь, что не совсем удачно.
— Жаль. До встречи в Москве.
Вернувшись домой, Саша сразу прошел на кухню и вынул из холодильника бутылку с водой. Он чувствовал себя уставшим и каким-то не совсем чистым.
Горячий душ вернул его к жизни. Завернувшись в халат, он подошел к телефону и набрал петербургский номер.
Там сразу ответили:
— Слушаю!
Дальнейший разговор происходил по-русски.
— Геннадий Алексеевич? Это Саша Озеровский из Нью-Йорка.
— Саша! Рад тебя слышать. Куда ты пропал? Почему не звонил? Когда к нам приедешь?
Саша улыбнулся. У него было такое ощущение, словно он говорит со своим дедушкой.
— Уже совсем скоро.
— Ура! Леонида! К нам едет Саша. Когда ты прилетаешь в Питер? Я пошлю кого-нибудь в Пулково, чтобы тебя встретили. Остановишься у нас. И никаких разговоров.
— Не создавайте себе лишних сложностей. Я закажу номер в «Астории». Приглашаю вас обоих на ужин.
— Хм. У них блины, как подметки. Лучше приезжай ужинать к нам.
Саша улыбнулся. Геннадий был типичным петербуржцем — образованным, живым и радушным скептиком с потрясающим чувством юмора.
— Когда ты прилетаешь?
— Десятого. У нас большие неприятности. Меня даже временно отстранили от работы.
— Знаю. Анна и ваш юрист прислали нам сегодня факс и просили ничего не говорить тебе о потенциальных покупателях в России.
— Серьезно? Они так меня боятся?
— Они боятся всего. И все же я скажу тебе, кто интересуется Снегурочкой. Никто.
— А почему?
— Когда президент в любую минуту может объявить войну, прикрыть банки или заняться реставрацией дворцов, а правительство перетряхивают чуть ли не каждый час, кого волнует какой-то Фаберже?
— В восемнадцатом году люди думали иначе.
— Ну и что с ними сталось? Послушай, голос у тебя какой-то кислый.
— Я просто устал. И скучаю без вас.
— Конечно, скучаешь. Иначе зачем тебе тащиться в такое гиблое место? Душа тепла просит. Возвращайся на родину предков, Саша. Здесь ты быстро излечишься от хандры. Я сейчас провожу кое-какие исследования для Русского музея, и мне нужна твоя помощь. Все документы на английском и французском. А потом мы поедем в Москву. Я тебя приглашаю в Кремль на презентацию. Звучит неплохо?
— Великолепно. Геннадий, ты настоящий друг. Спасибо за все.
— Чепуха. Это просто взаимная поддержка. Это ведь ты устроил меня в «Лейтон», помнишь? Благодаря тебе я могу кормить семью и учить детей за границей. Ты практически спас мне жизнь. А я лишь приглашаю тебя на родину. Для американца ты слишком русский, Саша. Помнишь эту строчку из Сент-Экзюпери? «Мы в ответе за тех, кого приручили». Я считаю, что я за тебя в ответе. Приезжай скорей в Россию. Мы тебя очень ждем.
У Саши сдавило грудь, и на глаза навернулись слезы. Почему в Нью-Йорке у него нет таких друзей? Пора заканчивать, иначе он совсем раскиснет.
— Будем прощаться, а то уже поздно. Я сообщу тебе дату вылета по электронной почте.
— Самый лучший вариант. На телефон надеяться нельзя. Мы послали человека в космос, но телефон у нас по-прежнему работает кое-как, — рассмеялся Геннадий. — До встречи в Питере. Пока. Наплюй на этих ублюдков.
— Я так и сделаю. Спасибо, Геннадий.
Повесив трубку, Саша рухнул в постель и заснул как убитый.
Утром он принял душ, чтобы встряхнуться. В церкви надо быть в одиннадцать. Саша надел темный костюм и в виде исключения повязал неброский галстук.
На улице было холодно, но он решил идти пешком. До собора Покрова Богородицы было совсем недалеко. Церковь и синод помещались в большом неогеоргианском особняке на углу Девяносто третьей улицы.
Войдя во двор, Саша поднялся по широкой мраморной лестнице. Собор располагался в бывшем танцевальном зале. Открыв застекленную створчатую дверь, Саша вошел в храм, поражавший красотой внутреннего убранства. Несмотря на светский характер здания, собор напоминал домашнюю церковь в одном из дворцов Санкт-Петербурга.
Стены украшала богатая лепнина в стиле рококо довольно легкомысленного вида, но Саше все эти завитки напоминали лишь о пальмовой ветви, с которой Христос вошел в Иерусалим. Для него этот собор был святым местом и частью России.
В этих стенах он впервые почувствовал себя русским. Окруженный эмигрантами нескольких поколений, Саша с детства привык слышать здесь русскую речь самого разного свойства: от изысканного и безупречного языка, на котором говорил его дед, до советского варианта, принесенного последней волной эмиграции. Здесь же звучал мелодичный церковнославянский, на котором служили литургии, — язык его предков в те времена, когда они приняли христианство.
В церкви Саша впервые услышал русскую музыку и соприкоснулся с русской культурой, которую так любила его мать. Конечно, в детстве он не мог оценить всей ее красоты и величия, но позже, приехав в Россию, остро ощутил свою к ней причастность. С тех пор всякий раз, когда Саша входил в православную церковь, где бы она ни находилась, ему казалось, что он переносится в Россию.
Подойдя к прилавку рядом с дверью, Саша купил свечки и под размеренное чтение Священного Писания поставил их перед иконами сегодняшнего праздника и всех святых заступников их семьи. В углу прихожане исповедовались священнику, и Саша присоединился к ним. Совершив обряд, он вернулся в толпу молящихся. Церковная служба всегда напоминала ему о матери, но сегодня все его мысли занимала предстоящая поездка в Россию.
Посмотрев по сторонам, Саша встретился взглядом с великой княгиней, которая приветливо ему улыбнулась. В толпе было много знакомых лиц. Многие кивали Саше, довольные, что в церковь приходит молодежь.
Длинная служба прошла незаметно. Выходя из церкви, Саша столкнулся с великой княгиней. Они заговорили по-русски.
— Я же обещал, что приду.
— Ничуть в этом не сомневалась. Перед дальней дорогой надо обязательно помолиться вместе со своими близкими. Кто знает, доведется ли вернуться, — улыбнулась княгиня. — Желаю приятного путешествия и счастливого возвращения домой.
— Спасибо за доброе напутствие.
На улице шел снег. Саша поспешил домой. Он думал об отце и предстоящей поездке. Дай Бог, чтобы все удалось утрясти. После церковной службы будущее уже не казалось таким безнадежным.
Сворачивая к дому, Саша с удивлением заметил, что думает по-русски.
Ночью Саше приснился странный сон. Он стоял на улице перед петербургским дворцом, где до революции жила семья его матери. В одном из окон он увидел мать, смотревшую на Неву поверх его головы. Сердце у Саши отчаянно забилось, он хотел закричать, чтобы она его заметила, но из груди не вырвалось ни звука. Он увидел, что мать отходит от окна, но по-прежнему не мог произнести ни слова. Дом окутал туман, и розовые стены шермановского дворца на Английской набережной исчезли за его завесой.
Проснувшись, Саша стал готовиться к отъезду. Приняв душ, он оделся по-дорожному, перекрестился, как некий тургеневский странник, сел на свой багаж, сложенный в холле, и помолился за благополучное путешествие в Россию и возвращение в Нью-Йорк.
Ленинград, 1945 год
Сидя в грязном автобусе, где пахло выхлопными газами и немытыми детскими телами, Геннадий смотрел в окно. Прижавшись лицом к стеклу, он пытался разглядеть Московские ворота, за которыми находился его дом. Но увидел лишь человека, едущего на санках, которые вез другой человек. Приглядевшись, он понял, что никаких санок нет. Просто прохожий тащил на ковре труп.
В дымном воздухе стоял какой-то странный запах. Поначалу Геннадий подумал, что это жгут мусор, но, посмотрев вокруг, почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Это был не мусор. По всему Невскому горели костры, на которых жгли трупы.