Впрочем, и сейчас с моря временами задувал прохладный бриз, и искрящаяся вода покрывалась кружевными пенными разводами.
К берегу подползли, постепенно затухая, вялые волны от катера дяди Кента. Он так и продолжал носиться взад-вперед вдоль поплавков донных сетей. Лыжи лежали в кокпите, Мате и кузены сидели на корме, свесив ноги по обе стороны сыто рокочущей «ямахи». Кент правил катером стоя, осанка идеальная. Видно, старался показать пример молодежи, как надо держаться.
Повернулся и сказал что-то ребятам, те недружно засмеялись.
– Привет, Ю-Ко! – бодро крикнул он, заметив Юнаса. Как будто вчерашнего дня вообще не было.
– Покатайся с ребятами! – Это уже тетя Вероника. Сложила ладони рупором. – Знаешь, как здорово!
Юнас посмотрел на контрастные, плохо различимые фигуры в катере. На Кента, который гнался за Петером Майером, на Матса, на двоюродных братьев, никогда не доверявших Юнасу свои секреты.
И покачал головой:
– Я здесь побуду.
Герлоф
– Я слышал, у вас человек погиб, – сказал Герлоф.
– Какой? – спросила Тильда.
– Молодой парень в автокатастрофе, – машинально сказал Герлоф и задумался. Что значит – «какой»? – А что, еще кто-то погиб?
Тильда ответила не сразу:
– У нас два трупа.
– Вот как?
Герлоф ожидал подробного рассказа, но вместо этого Тильда ответила вопросом на вопрос:
– Ты, случайно, не знаешь такого – Эйнар Балл?
– Слышал… вернее, знаю, кто это. Старый рыбак. Он же живет там у вас, к северу от Марнеса. В соседях.
– Расскажи поподробнее…
– Нечего особенно рассказывать. Он же на пенсии был, да? Я же говорю – старый рыбак, охотник, рыбой торговал, дичью… говорят, еще какими-то делишками промышлял… в общем, из тех, про кого громко не говорят.
– Уголовник?
Герлоф пожал плечами:
– Откуда мне знать… Его рыбу уважали больше, чем его самого. Я с ним никогда дела не имел… Он помоложе меня будет, ему, наверное, и семидесяти нет.
– Был, – уточнила Тильда. – Не будет, а был.
– Он что, умер?
– Кто-то позвонил в пятницу вечером – сказал, что Балл лежит мертвый в лодке. Скорее всего, в пятницу и умер. А может, за день ло того.
– Что случилось?
– А вот это я не могу обсуждать.
Спрашивай не спрашивай – все равно ни слова не скажет. Служебная тайна. У них с этим строго.
– А этот… который под машину попал?
– Племянник… да, выскочил на сто тридцать третью дорогу Прямо на радиатор. За день до того. Петер Майер.
Герлоф вздрогнул:
– Кто-кто? Какой племянник?
– Петер Майер. Двадцать четыре года. Племянник Валла. Они с дядей, судя по всему были довольно близки. Так что мы сейчас проверяем, нет ли какой связи между этими двумя смертями. Потому и тебя спрашиваю…
Герлоф решил было рассказать всю историю про Петера Майера, но удержался. Надо было пораньше спохватиться, а теперь уже поздно. Конечно, может, это и случайность, но если Юнас Клосс опознал Майера, чем черт не шутит…
– Потом поговорим, – сказал он торопливо. – Мне надо идти. Ион за мной заедет.
– Куда это вы собрались?
– Кофейку попить.
– К кому?
– К могильщику. – Герлоф перехватил изумленный взгляд Тильды и поправился: – К дочери могильщика. Бывшего. Сам-то могильщик давно помер.
Далеко не у всех на Эланде были такие роскошные виллы, как у семейства Клосс. Лочка Роланда Бенгтссона, могильщика, была замужем за стариком фермером. Лаже в лучшие времена у него было всего-то полдюжины молочных коров, два-три надела картошки и курятник в крытом соломой каменном сарайчике. Все это продали и на восточном побережье, в поселке Утвалла, купили маленький кирпичный домик с видом на загаженный морскими птицами скалистый островок.
За островом, как театральная сцена, лежало темно-синее Балтийское море, и небо над ним было похоже на нарисованный задник. А что там, за этим постоянно меняющим цвет задником, никто и думать не хотел. Может быть, вечность. А если посмотреть на карту – Россия.
Но Герлоф на море не смотрел, ему в эту минуту было не до вечных загадок жизни. Он смотрел на север. Там, совсем близко, от Утваллы в полутора километрах, не более, жил Эйнар Балл. Обойти пару заливчиков, через лес – и там.
Собственно, Герлоф сам напросился на кофе, да еще и Иона с собой притащил – у Иона машина, а без машины добираться далековато. Ничего странного: на острове, где все друг друга знают, вполне обычная история. А уж они-то с Соней знакомы с незапамятных времен.
В прихожей стояли чемоданы – старики собирались завтра лететь на Майорку. Но Майорка Майоркой, а законов гостеприимства никто не отменял.
После взаимных приветствий и объятий Герлоф спросил про Валла.
Соня покачала головой:
– Мы ничего не видели в тот вечер. И не слышали. Лаже если и было что, разве услышишь – сплошной ельник по берегу.
– Балл непростой был мужик, – вставил ее муж. – Рыбу, конечно, продавал, дичь и все такое… но, думаю, еще чем-то приторговывал. Какие-то люди к нему приезжали на машинах не из наших краев. И люди-то… никто не кивнет, рукой не помашет… Ничего хорошего о них не скажу.
– И пил он, как губка, – добавила Соня. – Оттого, должно быть, и помер. Сердце не выдержало.
– Инфаркт?
– Я слышала, да. Сидел в своей лодке и квасил, а жара такая – здоровому плохо станет.
Они помолчали, прихлебывая кофе. Герлоф затеял разговор о Балле для затравки. На самом деле его интересовало совсем другое.
– А знаешь ли, Соня, что я мальчишкой подрабатывал у твоего отца Роланда?
– Ла что ты? Когда же это было?
– В тридцать первом году. Там еще один мальчишка работал, Роланд его тоже пригрел. Арон звали. Арон Фред.
Соня с мужем переглянулись. Герлоф понял – имя им знакомо. Хорошо знакомо.
– Родня. Отец о нем заботился.
– Значит, и ты родня с Ароном?
– Дальняя… он, вернее сказать, даже не отцовский был родственник. Со стороны матери. Короче, моя мать и его мать, Астрид, были то ли двоюродные, то ли троюродные сестры.
Астрид Фред, черкнул Герлоф в записной книжке.
– Господи, все уже поумирали. Астрид в семидесятых, она тогда уже съехала из Рёдторпа. И сестра у Арона была, Грета. Тоже померла. В доме престарелых в Марнесе. Упала, подошли – а она уже все. Ударилась, что ли…
– В каком отделении?
– Не помню, как называлось… «Токарь», по-моему.
Герлоф понимающе кивнул и попытался припомнить этот случай. Впрочем, отделение «Токарь» помещалось на первом этаже, он мог и не знать. Назвали так, потому что какой-то меценат подарил старикам новенький токарный станок, он так и стоял в мастерской. А падают старики то и дело. К сожалению. Он уже приучил себя остерегаться чересчур тщательно натертых полов и незакрепленных ковров.
– А где это – Рёдторп? Где-то здесь, поблизости?
– Ну нет… это там, у вас, на западном берегу. На земле Клоссов. Астрид и Грета там жили до конца тридцатых. А приемный отец увез Арона в Америку.
А вот это было неожиданностью: оказывается, Свен не родной отец Арона.
– Ты сказала – приемный отец?
Соня опять поглядела на мужа.
– Свен приехал в начале двадцатых. Нанялся батраком. Арон и Грета к тому времени уже родились.
Интересно… почему она не называет имени настоящего отца?
Помолчали.
– И куда они потом делись? Я имею в виду в Америке?
– Понятия не имею. Герлоф! – усмехнулась она. – Ты не забыл? Семьдесят лет прошло!
– А письма? Они не писали домой?
– Не писали…. Погоди-ка. – Соня поднялась со стула. – Где-то в отцовских бумагах была открытка. Погоди, поищу…
Она вернулась минут через пять с темно-зеленым альбомом в кожаном потертом переплете. Но позолоченное тиснение выглядело так, будто его сделали вчера. АЛЬБОМ ПОЧТОВЫХ ОТКРЫТОК.
– Отец получил этот альбом от деда, – улыбнулась Соня. – Они оба собирали эти открытки, и отец, и дед. Много не насобирали. Мыто обязательно посылали… вот там, в конце, все это наши. С Майорки.
Герлоф медленно листал альбом, начал с конца. Он любил открытки. Все моряки любят открытки. Сколько он их послал жене! Считай, из каждой гавани, где они швартовались.
Карточки из Испании в конце альбома были очень яркими: голубой блеск моря, яркое солнце, пальмы. А в начале открыточки поскромнее, многие еще черно-белые. «Эспланада в Иевле». «Гранд-отель в Хальмстаде».
Но одна открытка отличалась от других. Герлоф задержался и прочитал текст на лицевой стороне. «Шведско-американская линия, пароход «Кастельхольм». Carte postale». На фотографии – величественный корабль с тремя трубами, из которых валит черный дым. Ему иногда встречались такие на Балтике.
– Наверное, это она. – Соня осторожно достала открытку из прорезей по углам.
На обороте – коротенькое письмецо, карандашом.
Спасибо за все, дядя Роланд. Мы уже на корабле. Корабль, сам видишь, огромный. Скоро отплываем в Америку, но обязательно вернемся. Твой Арон.
Типичное, ничего не говорящее письмо будущего эмигранта. Арон писал довольно грамотно. Послана открытка, скорее всего, из Гётеборга. Штемпель почти стерся, но две последние цифры на марке можно различить – тридцать первый год.
Герлоф аккуратно вставил открытку на место:
– Арон пишет, что вернется.
– Они все так писали, – вздохнула Соня. – Но мы о них больше не слышали. Я иногда навещала Грету Фред – она тоже ничего не получала. Полное молчание.
Если Грета говорила правду, подумал Герлоф, а вслух сказал вот что:
– Чаще всего слышишь о тех, кто чего-то добился. Те посылали домой доллары, знали, каково здесь приходится. А если сам живешь в лачуге и еле-еле сводишь концы с концами, о чем писать… И хорошо, если сводишь. Им там нелегко жилось.
Соня печально кивнула:
– Наверное… хотя хуже, чем здесь было, и придумать трудно. Лом у них… одно название. А у Свена никогда денег не было. Он же полуинвалид, с разбитой ногой. Надеюсь, там им все же полегче было.