И в какой-то момент она поняла – больше не выдержит. В свои двадцать четыре года Лиза хорошо знала свое тело.
Дрожащими руками поставила самый длинный лот из альбома Beach Boys – Here Comes the Night, почти одиннадцать минут, и, стараясь не бежать, пошла к выходу.
В панике растолкала очередь в дамский туалет. Над раковиной склонилась совсем молодая девушка в белой блузке и с еще более белым лицом. Ее неудержимо рвало. Точно такие же звуки доносились из кабинок. Господи, что же они так напились… Блюют хором. Такого никогда не было.
Она с трудом удержала рвотный позыв.
– Простите, мне нужно срочно…
Она с таким же успехом могла обратиться к стенке. Словно всех поразила загадочная болезнь. Сальмонелла. Женщин начинало рвать прямо в очереди. Вскоре весь пол покрылся вонючими лужами.
Она побежала к выходу Первый же кустик, машина, за которой можно спрятаться… Нет, не успеть.
В глазах потемнело. Внезапно она увидела дверь с надписью VIP и рванула туда.
– Эй, куда? – крикнул кто-то за спиной.
Охранник, чтоб ему пусто было… Она влетела в комнату. За столом сидели какие-то люди в костюмах, но ей было все равно. Она приметила самое главное – корзину для бумаг. Согнулась над ней в три погибели и открыла рот.
Мерзко, стыдно, но какое облегчение… Просто открыть рот и дать выход всей этой дряни.
Beach Boys замолкли. Наступила тишина.
Черт знает что, подумала Леди Саммертайм. Непрофессионально.
А Лизе было все равно. Она подняла голову, посмотрела сквозь слезы на сидящих за столом и вновь склонилась над корзиной.
Юнас
Юнас проснулся ночью от странных звуков в соседнем домике. То ли хрюканье, то ли полузадушенные стоны. Он прислушался. Хлопнула дверь, и опять мучительные стоны вперемешку с кашлем.
В соседнем домике жил Мате. Что с ним – заболел?
Юнас попробовал заснуть. Повертелся в постели, но было слишком жарко. К тому же его разбирало любопытство.
Он встал и открыл дверь. Ни ветерка. Над проливом сияет узкий месяц.
– Мате? – полушепотом позвал он.
Спустился с крыльца и увидел старшего брата. Тот сидел на корточках в кустах между гостевыми домиками, голова бессильно, как у тряпичной куклы, упала на грудь. Похож на игрока команды, которая только что пропустила решающий гол. Странно – при виде Матса Юнас почувствовал себя сильным и здоровым.
– Что с тобой? Заболел?
Мате медленно поднял голову:
– Можешь принести водички, братишка? Из виллы?
Юнас побежал в кухню, нашел бутылку минеральной воды и вернулся к Матсу:
– Ты что, пива перепил?
Мате медленно покачал головой:
– Траву стриг в «Эландике»… не знаю, что это такое…
И побрел в свой домик. Лаже спасибо не сказал.
Как же! – подумал Юнас. Траву он стриг… наверняка налакался с приятелями.
Но это поклеп. Мате был совершенно трезв. Утром выяснилось, что заболели все. К завтраку вышли только служанка Паулина и Юнас.
Двери в спальни закрыты. На вилле полная тишина – в кои-то веки.
Дядя Кент появился в кухне чуть позже, Юнас уже жевал бутерброд с сыром.
Они уставились друг на друга. Юнаса подмывало спросить дядю, доволен ли тот, как он, Юнас, вел себя на допросе, но почему-то не решился. Полицейские исчезли и больше не появлялись. Значит, все обошлось?
– С добрым утром, – сказал Кент после долгой паузы.
Это «с добрым утром» прозвучало так тихо и жалобно, что Юнас сразу понял: дяде тоже нездоровится. Ровный загар только подчеркивал сероватую бледность лица.
Кент подошел к холодильнику достал бутылку грейпфрутов ого сока и поднял ее к свету, словно сомневался в содержимом. Потом все же сделал два небольших глотка.
Зазвонил телефон на стене. Кент взял трубку:
– Ла?
Он довольно долго слушал, не произнося ни слова.
– Ты шутишь. – устало сказал он под конец. – Шутишь, да?
На другом конце провода, очевидно, вновь последовал длинный монолог.
– О'кей. – Кент покачал головой. – У меня тоже что-то с кишечником… Прямо «месть Монтесумы»[15] какая-то… надо искать людей. Кто-то же должен быть здоров, черт их всех подери!
Опять пауза.
– Хорошо, ищи всех, кого найдешь. Кто подменял, кто замещал… всех. У нас есть договор с ассенизационной фирмой? – Кент помолчал, потом вытер пот со лба. – Хорошо, сейчас приду.
Он вылил в раковину остатки сока.
– Ю-Ко, если тетя придет, скажи, что тут черт знает что творится. Весь «Эландик» блюет и дрищет Эпидемия. И персонал, и гости… все. Канализация забита. Я пошел разбираться, пусть позвонит мне на мобильник.
Юнас осторожно кивнул.
– Мате тоже болен. Его всю ночь рвало.
– Все больны. Все поголовно. А ты, Ю-Ко? Как ты себя чувствуешь? Ты не заболел?
Юнас покачал головой.
– Значит, заболеешь.
Он посмотрел на него так, будто это Юнас виноват в разразившейся эпидемии, пожал плечами и пошел к машине. Как-то вяло, не бодрым, спортивным шагом, как обычно.
Юнас намазал себе еще один бутерброд. Странно – все больны, а он нет. Он себя чувствовал прекрасно. Сейчас поест и пойдет к Кристоферу.
Завтра начинается новая рабочая неделя. Веранда закончена – отшлифована и пропитана китайским маслом, отчего доски казались прозрачными. Кент обещал заплатить. А потом он будет работать у тети Вероники. Там ни могильника, ни дяди Кента.
От этой мысли ему стало легче. Что-то не так было на вилле в это лето. Что-то похуже, чем этот всемирный понос.
Герлоф
«Ласточка» понемногу приобретала былые очертания. Долго и тщательно соскребали старую краску, заменили трухлявые доски обшивки, проконопатили, прошпаклевали, ошкурили, дважды проолифили. Лодка приятно пахла семечками. Лидере принес ведро нитрокраски («лучше не бывает», сказал он), и они с Ионом начали красить. Герлоф налил в чашку кофе из термоса.
Ион посмотрел на него подозрительно:
– А ты хорошо прокипятил воду?
Термос остановился в воздухе.
– Что?
– Воду надо кипятить, Герлоф.
– С чего бы это?
– Все побережье поносит. Кое-кого даже в больницу пришлось отправить. Эпидемия. Ты что, газет не читаешь?
– Сегодня не читал. – Герлоф налил полную чашку. – У меня с животом все в порядке.
– В Стенвике не так много случаев. А там, у Клоссов, черт-те что. Я же говорю – настоящая эпидемия.
– Что значит – у Клоссов? В «Эландике»?
– Ну.
– Плохо дело. – Герлоф отхлебнул кофе. – В разгар сезона, надо же… катастрофа, можно сказать.
– Ну. – Это «ну» у Иона могло означать все что угодно. Иной раз он заменял им целые фразы. – Канализация забилась. Вот это, я называю, понос… Люди уже разбирают палатки. Кемперы уезжают.
Собственно, Ион должен бы потирать руки – все-таки конкуренты. Но то, что плохо для одного кемпинга, какой бы он ни был, плохо для всех. Люди после такого возвращаются домой и твердят: «На Эланд больше ни ногой».
Герлоф отхлебнул кофе и закрыл глаза, наслаждаясь предзакатным ветерком с пролива. Последние деньки… Через пять дней придется вернуться в свою комнату в доме престарелых в Марнесе, а это значит – лето для него кончилось. Там не разгуляешься.
Жаль. Кто знает – может, это его последнее лето в Стенвике.
Он отогнал севшую на щеку муху и посмотрел на юг. Все спокойно. У мостков купальщиков почти нет, но на пляже полно солнцепоклонников.
На скале курган. Вспомнил, как он сказал Юнасу – никакой это не курган. Это декорация.
Он пригляделся. Что-то привлекло его внимание, хотя он не сразу сообразил что именно. Но все же сообразил.
Потом понял.
– Лверь открыта, – сказал он.
Ион замер с кистью в руке:
– Что?
Герлоф показал на другой конец залива, на заброшенную каменоломню:
– Лверь в старый бункер… Она же всегда закрыта?
– Ну. – Ион присмотрелся. – И правда открыта. Там же замок висячий. Здоровенный. Военные бог знает сколько лет назад повесили.
Герлофу показалось, что он увидел какое-то движение в двери, но поручиться не мог – слишком далеко.
Он вспомнил рассказ Юнаса Клосса – у кургана появился старик, а потом исчез, как сквозь землю провалился.
– Кто знает… может, и впрямь привидение. Какого-нибудь солдата.
Возвращенец
Он вышел из бункера и запер стальную дверь на позаимствованный у Валла висячий замок.
Спина ныла. Он больше часа простоял, согнувшись и чуть не упираясь головой в низкий бетонный потолок. Словно вернулся на стройку того бесконечного канала.
Работа шла очень медленно. Под каждым камнем, который он выворачивал, оказывались два других, еще больше. На Эланде камней больше, чем земли.
Поднять лом, воткнуть в стену, освободить камень, выворотить его, отскочить в сторону, чтобы не ударило и не засыпало землей. Эта процедура повторялась раз двести за вечер. А может, и больше. Лом и лопата… как землекоп в лагере, только вверх. Косо и вверх.
Руки болели, по телу струями катился пот.
Он спустился с откоса, несколько раз потянулся, чтобы расправить затекшую спину, и посмотрел на юг. «Эландик» отсюда не виден, но он живо представил тихое жужжание электромотора. Старый насос сделал свое дело.
Глянул в другую сторону. На берегу почти никого не было, хотя тут и там попадались энтузиасты-купальщики. Может, пришли из «Эландика», чтобы не видеть всю эту суету.
На другой стороне залива рыбарня, рядом возятся старые рыбаки – красят лодку.
Более мирного занятия не придумать. Возвращенец вспомнил, как дед вечно возился с лодками и канатами, которые он называл «шкотами» и «фалами».
Он дорого бы дал, чтобы пойти к этим рыбакам, поговорить с ними, послушать их истории и рассказать свою. Хоть на несколько минут испытать забытое чувство покоя и умиротворения.
Но нет. Влад всегда начеку.