Дверь с дополнительной звуковой изоляцией. В углу – столик с патефоном, когда нужно, сотрудники меняют иголки. Набор пластинок всегда одинаковый – бодрые советские марши. А вместо сердца – пламенный мотор. Владу эта музыка нравится куда больше «Весны священной». По крайней мере, поднимает настроение.
Человек впервые осознает, что его ждет, когда ему предлагают встать на белый квадрат у гипсовой стены. С той стороны – еще одна гипсовая плита, а промежуток между плитами засыпан песком, в нем застревают пули. Четыре-пять секунд – и все кончено. Палач лелает шаг вперед и стреляет приговоренному в затылок.
Патефон не умолкает.
Влада все чаще отвлекают от работы следователя. Он стреляет лучше всех – научился еще в лагере. Выстрел в шею, снизу и косо вверх. Почти нет крови, жертва умирает мгновенно. Другим, чтобы прикончить, требуется два, а то и три выстрела. Кровь, нервы, запои, истерики… Но Влад работает четко и профессионально.
Иногда бывает и так – расстрел неуместен. Требуется умертвить осужденного другим способом – если, скажем, требуется предъявить тело какому-нибудь заграничному дипломату. Тогда – маска с хлороформом и инъекция яда. Но Влад в этом не участвует.
После смены надо прибраться. Пол после расстрелов моют заключенные, а чаще – сами следователи.
– Знаешь, Влад? – Трушкин мыл стену, но замер и повернулся к другу.
– Что?
– Знаешь, кто мы такие?
– Кто?
– Мы маленькие винтики огромного комбайна. Ты знаешь, что такое комбайн?
Влад молча качает головой.
– Потрясающая машина. Они сейчас уже появляются в колхозах. Прощай, серп! Прощай, коса! Я в прошлом году под Москвой видел один такой.
– И что она делает?
– Все! – заверяет его Трушкин и несколько раз проводит тряпкой по стене. – Эта машина делает все. Все, что могла бы сделать сотня… или даже две сотни крестьян. И никогда не устает.
Арон представил огромное человекоподобное чудище.
– А из чего она сделана, это твоя машина?
– Как из чего? Из чего машины делают? Железная. Стальные швеллеры, колеса там…
– И серпы? Как она жнет-то?
– Ножами. Там такой барабан с ножами, он вертится и подает урожай в бункер. Там у нее внутри бункер с молотилкой. Представляешь: запустил такую машину, зачерпнул зерна – и хоть сейчас хлеб пеки.
– Сначала смолоть надо, – буркнул Влад.
Ему не понравилось, что Трушкин знает что-то, о чем он и понятия не имел.
– Вот именно! Мы с тобой – только ножи в этом барабане. А управляет комбайном сам товарищ Сталин.
Сталин и есть главный мельник. Когда он перемелет все зерно, тогда и настанет время печь хлеб.
В конце июля Трушкина награждают путевкой в санаторий НКВД на Черном море. Заслужил – он и вправду неутомим. Но пока его работа ложится на Влада.
– На какое государство вы работаете?
– Какова ваша шпионская кличка?
– Кто вас завербовал?
Это, наверное, никогда не кончится. Не говоря о бесчисленном количестве бумаг.
Единственное утешение – что борьба с капиталистическим отребьем не может продолжаться вечно. Когда-нибудь настанет мир. И тогда он вернется на хутор на другом берегу Балтийского моря, к матери и сестре. Но только когда последний враг будет уничтожен.
Но до этого, кажется, еще далеко. В ночь на пятое августа в подвал приводят арестованного с мешком на голове. Влад не удивляется мешку: в Ленинграде ночи все еще очень светлые, и мешок надевают, чтобы прохожие или соседи случайно не опознали арестованного.
– Номер тридцать четыре девяносто восемь, – сообщает машинистка и заправляет в машинку лист бумаги.
Влад устал, но работа есть работа.
Он срывает мешок с головы арестованного и теряет дар речи.
Трушкин.
Андрей Трушкин, парень, которого он считал своим другом.
Андрей молчит. Из разбитой губы сочится кровь. Молчит и смотрит на Влада. Глаза совершенно пусты – в них нет ни страха, ни мольбы, ни ярости.
Арон отворачивается и смотрит на машинистку:
– Я не понимаю.
– Что вы не понимаете? – резко спрашивает машинистка. Она в звании лейтенанта, выше Влада по чину.
– Не понимаю, почему он здесь. Зачем мы должны…
– Подследственный номер тридцать четыре девяносто восемь вступал в контакты с родственниками осужденных. Писал им письма. На это имеет право только начальник тюрьмы. Если, конечно, посчитает нужным.
Влад поперхнулся, закашлялся и посмотрел Андрею в глаза. Тот знал, что его ждет, – мучительный и страшный путь к признанию своей вины.
– Что-то еще? – не глядя на машинистку, спрашивает Влад.
– Много чего… планировал переворот в органах. Создал шпионскую сеть, вербовал агентуру для иностранной разведки… Паучья сеть, одним словом. Думаю, сегодня мы узнаем много новых имен.
Арон кивнул. В ушах у него звенело. Ему было очень жалко Андрея.
– Вы ведь знакомы?
– Кто?
– Вы и арестованный? Вы же даже в рестораны вместе ходили, насколько мне известно. Друзья?
Арон… нет, не Арон, уже Влад качает головой:
– Это не так.
Он, внутренне сжавшись, ждет, что Андрей начнет возражать – ну как же, ты что, не помнишь?..
Но Трушкин молчит. Смотрит на него без упрека.
– Это не так, – повторяет Влад. – Мы никогда друзьями не были.
Вполне может быть, что подвал прослушивается.
– Ну что ж, – говорит Влад, заглушая в себе скулеж Арона. – Тогда начнем.
Нет, Андрей не прав. Мы не ножи в барабане комбайна. Мы жернова огромной мельницы, управляемой Великим мукомолом. Но мельница работает, только если дует ветер, а сейчас в стране поднялся такой ураган, что никто не остановит. Лаже Великий мукомол, мудрый товарищ Сталин.
Он косится на три ведра с ледяной водой в углу и резиновую дубинку.
– Ну что ж, – повторяет Влад. – Начнем допрос.
Юнас
Веранда – как новая, решил Юнас, полюбовавшись на свою работу. Лядя Кент будет доволен. С понедельника начнет работать у Вероники, но сначала пусть дядя с ним расплатится.
Деньги.
Он все откладывал этот разговор. Как-то неудобно с родственником. Но сейчас, ближе к вечеру, решился.
В большой комнате еле-еле светилось только одно окно.
Он отодвинул стеклянную дверь. Внутри было жарко, темно и душно. Вентиляторы работали на полную мощность, но толку от них было мало.
Странно – на полу валяется спортивная одежда вперемешку со счетами, сумка с клюшками для гольфа лежит у дверей.
Он прислушался – тишина, только еле-еле мерцает экран телевизора в дальнем углу. Юнас сразу вспомнил фильм «Полтергейст» – девочка сидит у пусто мерцающего экрана и слышит голоса. Там, в кино, алчные строители выстроили дом на старом кладбище, и дом кишит привидениями.
Призрак могильника] Он в панике потянулся к выключателю.
– Не надо. Не включай.
Дядя Кент. Все-таки лучше, чем призрак, тем более дядя Кент ему и нужен.
– Как дела, Ю-Ко?
– Хорошо… я закончил веранду.
– Молодец… подойди сюда.
Юнас медленно подошел поближе. Дядя Кент приподнялся в кресле и достал из заднего кармана шорт бумажник. На столе – ополовиненная бутылка виски.
Кент, улыбаясь, отсчитал несколько стокроновых ассигнаций. Штук, наверное, пятнадцать.
– Подойди же поближе!
Юнас подошел и взял деньги.
– Спасибо, – тихо сказал он.
– Заработал, – опять улыбнулся Кент и посмотрел на него долгим, слегка плавающим взглядом. – Скажи-ка, Ю-Ко… тебе здесь нравится?
Юнас медленно кивнул. Одним словом на этот вопрос не ответишь.
– Хорошо… очень хорошо. В этом и смысл – чтобы на вилле Клоссов людям было хорошо. Я всегда любил это место. Какие мы пиры здесь закатывали! Никлас, и я, и наши приятели… привозили девушек из Стокгольма, шампанское… У меня тогда был водяной матрас, большой, как бассейн. Не знаю даже, когда мы спали. Так, вздремнешь немного после завтрака и опять на берег с шампанским.
Он положил руку Юнасу на шею и помедлил.
– И я должен сказать тебе кое-что, Ю-Ко. Кое-чему я научился за эти годы. Надо всегда помнить, что за праздником следует мытье посуды. И чем веселее праздник, тем больше посуды. Запомни это.
Юнас кивнул. У него почему-то перехватило дыхание.
– Вот и хорошо. – Кент снял руку с его плеча. – Ты думаешь, я не понимаю, сколько ты передумал по поводу того случая… на шоссе? У меня он тоже не выходит из головы. Но я ведь только хотел поговорить с Майером! В предыдущем сезоне он проворовался, мы его, само собой, уволили из «Эландика». А теперь эта история с баржей… Забрался на нашу баржу, запер экипаж в трюме и отчалил…. Так что я хотел с ним поговорить, но он удрал, выскочил на шоссе и попал под машину.
Кент посмотрел в окно. Юнасу показалось, что он смотрит на все эти новые причиндалы – сигнализация, сенсоры и все такое.
– Тут, конечно, кое-какая заваруха разыгралась в последние недели… но запомни, Ю-Ко, все будет хорошо. Жизнь меня научила: если драка неизбежна, надо бить первым. Кто нас обидит, трех дней не проживет. – Он подмигнул и весело улыбнулся.
Юнас промолчал, попятился назад и вспомнил пистолет, который забрал у него дядя Кент.
Кент опять опустился в кресло, рядом со столом. Юнас пошел к лвери, мимо смятых счетов и клюшек.
Кент повернулся к нему:
– Ты куда, Ю-Ко?
– На воздух. Здесь душно.
– Только не выходи за участок. Пока. Здесь, в вилле Клоссов, спокойнее.
Юнас раздвинул двери и нос к носу столкнулся с тетей Вероникой.
– Ты еще не лег, Юнас? Смотри-ка, поздняя пташка. Завтра ты у меня, да? Мне очень нужна твоя помощь.
Юнас кивнул. Он ничего не имел против. Поработать у тети – одно удовольствие.
Вероника увидела в глубине комнаты брата и понизила голос:
– Как он?
– Нормально… думаю, нормально.
– Досталось ему в последние дни.
– Да уж…
– Пришла навестить… ладно, пока, Юнас.
Юнас остановился на только что отшкуренной и пропитанной китайским маслом веранде. Здесь горело несколько небольших лампочек. Он подошел к окну и заглянул. Тетя подошла к брату, взъерошила ему волосы и что-то сказала – что именно, Юнас не расслышал.