Она, не переставая говорить, присела на подлокотник и продолжала говорить. А дядя Кент слушал и кивал.
Ну и ладно. Юнас порядком устал за день. Зато здоров. И самое главное: решил закончить надоевшую ему веранду именно сегодня, и закончил.
Молодец, похвалил он сам себя, зевнул и пошел к своему домику.
Лиза
Ночь на пятницу. Леди Саммертайм оставалось еще больше часа в баре «Майская поэма». Midnight hour.
Поскорей бы… она все время преодолевала желание запустить руку под свой лиловый парик и почесать голову.
Это ее последняя ночь в клубе. Хотелось бы, конечно, чтобы она прошла получше. Зал не заполнен даже наполовину, настроение у всех почему-то похоронное, никто не танцует. К тому же ее не оставляло чувство, что за ней наблюдают.
И за ней таки наблюдали. Охранники то и дело бросали на нее подозрительные взгляды – чему тут удивляться. Получили задание от Кента – не спускать с нее глаз.
Она наклонилась над микшером – надо им показать, что Леди Саммертайм так просто из седла не вышибить. Она, конечно, прекратила свои выходы в зал и пальчики не распускала. Законопослушная девушка… так, конечно, спокойнее, но былой азарт как ветром сдуло.
А в половине первого явился и сам Кент, хотя, как правило, в ночном клубе он не появлялся. Прошел к стойке и чуть ли не вспорхнул на высокую барную табуретку. Лиза всегда удивлялась, как могут эти треножники быть такими устойчивыми. За счет тяжести, должно быть.
Кент что-то заказал, поулыбался, похлопал по спине знакомых и о чем-то заговорил с двумя подошедшими парнями из охраны.
Бармен подал ему стакан минеральной воды. Кент разговаривал с подходящими, смеялся, но в ее сторону даже не взглянул. Ни разу.
Лиза занервничала. А Леди Саммертайм начала колдовать с микшером. Несколько неожиданных переходов даже привлекли внимание публики, кто-то похлопал в ладоши.
Слава богу, время.
– Спасибо и спокойной ночи, – только и крикнула она в микрофон, когда закончился последний лот.
Никто не зааплодировал. Люди потянулись к выходу кто-то допивал последние капли коктейлей.
Она с самого начала чувствовала, что настроение у гостей подавленное.
Наверное, из-за жары. Но и не только. Так всегда бывает, когда мало гостей.
Она начала собирать свои многочисленные принадлежности.
– Привет, Саммертайм!
Она подняла голову. Перед ней стоял Кент Клосс.
– Помочь?
Она замотала головой. Но он все равно пошел за ней и проводил ло ее «пассата». В воздухе то и дело с бешеной скоростью проносились маленькие черные стрелки – летучие мыши еще не закончили вечернюю охоту.
– Руки не распускаешь?
– Ни-ни. Работаю ангелом.
– Так и продолжай. Не дури.
На этот раз он был совершенно трезв. Улыбка исчезла.
– С погодой нам этим летом повезло… Все остальное пошло псу под хвост, а солнце так и продолжает жарить. – Он посмотрел на освещенный отель. – Восемь поддонов с водкой и русским шампанским… у тебя нет покупателя?
Лиза покачала головой.
Он опять улыбнулся, на этот раз устало и печально:
– Восемь поддонов… к празднику был хороший завоз, баржа пришла, как целочка, нетронутая… а тут эта дристня. Половину не продали. Не меньше двух миллионов могли заработать, без всяких налогов, если бы этот подонок не отравил воду.
Лиза промолчала и украдкой посмотрела на часы.
Третий час ночи.
– Мне надо собираться, – сказала она.
– А она с тобой говорила?
– Паулина? Говорила. – Лиза сунула ключ в дверцу машины.
– Согласна?
– Это зависит.
– От чего зависит? – В голосе Кента послышалось раздражение. Проскользнуло и тут же исчезло – он опять улыбался. Но глаза не улыбались.
Ответных козырей у нее не было.
– А потом я могу уехать?
– Как справишься, можешь ехать, куда тебе заблагорассудится… я на тебя заявлять не буду.
Лиза посмотрела на него в упор. Постаралась, чтобы взгляд вышел презрительным, но он не обратил внимания.
– И что надо делать?
– Наблюдать. Ничего больше. Наблюдать за виллой Клоссов вместе с Паулиной. Арон Фред обязательно появится, а никто, кроме тебя, не знает его в лицо.
– А вы чем будете заниматься?
– Я? Я займусь силками.
Герлоф
В пятницу после ланча он выпил кофе и вернулся в комнату. Не успел открыть дверь, зазвонил телефон. Так резко, что он даже вздрогнул.
– Лавидссон.
– Йер-лофф?
Он сразу узнал и голос, и акцент, хотя американец выговорил имя почти правильно – Иерлоф.
Но он ждал совсем другого звонка.
– Привет, Билл. Как там у вас, в Лонгвике?
– Very well… но пора прощаться. Лето кончается. Завтра домой, в Мичиган.
– Жаль… лодка почти готова, но к завтраму не успеем.
– Значит, на будущий год порыбачим.
– Вполне возможно… я так далеко не загадываю.
– Ты до ста лет доживешь, Иерлофф, – засмеялся американец.
Герлоф промолчал.
– Удачи тебе, Билл, – сказал он наконец.
– На удачу я не жалуюсь. – Билл похохатывал чуть не после каждого слова. – Кстати, нашел ты этого американца, которого искал?
– Нашел… но он оказался не американцем. Приехал из Советского Союза.
– Вот тебе и раз, – удивился Билл. – А зачем он туда поперся?
– А ты зачем? Наверное, искал лучшей жизни. В стране рабочих и крестьян.
– Как Освальд?
– Какой Освальд?
– Ли Харви Освальд. Он сбежал в Советский Союз в конце пятидесятых, но потом вернулся. С русской женой и дочкой.
Прошло несколько секунд, прежде чем Герлоф сообразил, о ком идет речь. Выстрелы в Далласе.
– Ты имеешь в виду убийцу?
– Убийцу президента, – уточнил Билл значительно. – Надеюсь, что твой возвращенец не планирует никаких таких ужасов.
– Нет, что ты! – быстро ответил Герлоф.
Повесил трубку и вслушался в эхо своего ответа. Уверенности в нем не было.
Возвращенец
Арон устроился как можно более удобно: несколько одеял, тонкий матрас… ему много не надо было. За последние дни он выспался и отдохнул.
Здесь было безопасно. Он чувствовал себя как орел на вершине дерева.
Над заливом толклись причудливой лепки облака. Одно напоминало человеческую голову, но уж через несколько секунд изменило форму и сделалось похожим на свирепого дракона.
Лети учились плавать под присмотром инструктора. Отдыхающие заплывали по возможностям далеко и вылезали по никелированной лесенке на дощатые мостки. Иногда в воде даже образовывалась небольшая очередь – кому первому вылезать.
По береговой дороге сновали машины.
В поселке многие уже закрывали свои бунгало и уезжали.
Календарное лето продолжалось, вовсю пекло солнце, но лето отпускное подходило к концу.
Море, сияя серебряной рябью, медленно катило к пляжу широкие плоские волны. Море всегда в движении, даже если простым глазом не видно.
Он мечтал умереть здесь, у пролива, чтобы в последние свои секунды посмотреть на воду – и заснуть навсегда, в умиротворении и покое.
Может быть, и удастся, если он постарается все оставшееся ему время держаться поближе к воде. И подальше от врагов – пока не придет решающий час.
Но он должен быть начеку. Все уже готово.
Арон осторожно спустился по узкой лесенке. Машину он спрятал в роще неподалеку.
Надо последний раз поговорить с Герлофом Лавидссоном. Ближайший телефон-автомат в Марнесе. Он поставил себе за правило – не звонить с одного телефона дважды.
Земля обетованная, 1940-1945
Битва с контрреволюцией затянулась.
Влад очень устал.
Сколько людей ушло… Ему уже не кажется разумным приказ: каждый враг народа должен назвать несколько имен, соучастников преступной группы. А те, в свою очередь, еще несколько.
Правда, в последнее время жернова чуть поутихли.
Но сколько людей ушло!
Трушкин расстрелян.
Учителя и врачи.
Инженеры и военные. Некоторые из них, говорят, выдающиеся. Не ему судить.
Поэты, дворники, священники…
Его первый начальник, тот, кто принимал его на работу, майор Рузаев, расстрелян. Заковский, их главный шеф, расстрелян по приказу Ежова. А Ежов пришел на место Ягоды, которого тоже расстреляли. Подумать только – Ягода, народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности, оказался вредителем и шпионом! А потом и Ежова расстреляли. Теперь всем командует Берия. Интересно, надолго ли?
Новый начальник Крестов, майор Рыбаков, пока держится. Мрачный тип, Влад его побаивается. Лет пятидесяти с хвостиком, старый солдат, воевал еще в Первую мировую. Молчаливый, тихий, всегда с записной книжечкой. Говорят, он все записывает – слухи, сплетни, кто что сказал.
Влад и не думал никогда, что у молодого социалистического государства окажется столько врагов. Столько предателей.
Он уговаривал себя, что ему бояться нечего: о троцкистах он впервые в жизни услышал в лагере. Фрол, который чуть его не выдал, называл их «трокцисты». В партию вступил недавно, так что ни в какую уклонистскую группу попасть не мог – просто по времени.
Он чист.
И все равно его мучает бессонница. И страх. Что там пишет Рыбаков в своем блокноте? А если он, Влад, в один прекрасный день придет, как всегда, на работу и все будут отводить глаза? И никто не обратится к нему, как обычно: «Доброе утро, товарищ Шевченко». Он же когда-то был иностранцем, и иногда ему кажется, что и он шпион. Как сказал когда-то настоящий Володя Шевченко: «А ты уверен, что ты не шпион?»
Он же видит, что происходит у них в подвале, он все подмечает, все запоминает – зачем? Может, он и есть шпион какой-нибудь иностранной державы, а его шефы просто-напросто пока еще не вступили с ним в контакт? На курсах им рассказывали о так называемых «спящих» шпионских ячейках. А может, и Свен был шпионом. Откуда ему знать?
Днем он об этом не думает. Мрачные мысли приходят поздно вечером, перед сном. Он долго не может заснуть, прислушивается: не подъехала ли машина? Не слышны ли шаги на лестнице? Шаги соседа по коммуналке он уже умеет отличать – тот всегда приходит за полночь, пьяный, и начинается ругань с женой, а то и драка.