Официант смотрит на него с иронией, но не возражает.
– Водка остывать будет. Теплая пока…
Акцент… Влад вздрогнул – акцент напомнил ему товарища Берию. И еще одного, с похожей фамилией, – коменданта сибирского лагеря, майора Беридзе.
Первый раз в жизни он напился допьяна. Арон не переносит спиртного, но Влад заказал еще сто граммов.
Аппетитные пряные колбаски давно съедены, он пьет без закуски. Рядом с ним садится посетитель с добрыми карими глазами. Андрей? Андрей Трушкин?! А вон тот, за соседним столиком, вылитый Свен, только очень постарел.
Он пьет рюмку за рюмкой. Шашлычная начинает кружиться… наверное, так же чувствует себя спутник в космосе.
От этой мысли ему становится смешно. Вот так. Вот так это и происходит – быть на свободе и чувствовать себя осужденным…
Он падает на выходе. Владу кажется, что его толкнули в спину, и он угрожающе оборачивается – за спиной никого нет. Надо бы встать, так недолго и замерзнуть, мелькнула мысль, и мир погрузился в темноту.
Когда он пришел в себя, обнаружил, что лежит на тротуаре. Закрыл глаза и хотел было снова уснуть, но почувствовал, как кто-то трясет его за плечо. Тонкая женская рука.
– С вами все в порядке?
– Людмила Сорокина, – представилась она и тут же прыснула: – Чего там… все зовут меня Милой. Я помогу вам дойти домой. Вы далеко живете?
По пути он заплетающимся языком стал убеждать ее, что вообще-то не пьет, такое случилось с ним первый раз в жизни.
Она, разумеется, ему не верит.
– Но вы мирный. Другие буянить начинают.
Он, разумеется, очень мирный. И совершенно не опасен. И он клянется, что никогда больше в рот не возьмет спиртного.
Мила провожает его домой и заботливо укладывает в постель. Только сейчас он ее разглядел. Темноволосая, синеглазая. Красивая.
– А где вы работаете?
Ни Арон, ни Влад не знают, что ответить.
– Ну… в госучреждении. А вы?
– Медсестра.
– А я могу еще раз с вами встретиться? Вы москвичка?
– Мама москвичка. – Она покачала головой. – И я, но… работаю я… в другом месте.
Значит, и у нее какая-то секретная работа. Как и у него.
– Мне пора.
– Но увидеться-то можно?
Она оглядывает комнату и смотрит на него с удивлением:
– У вас телефон? Не так часто в однокомнатных…
– Мне иногда звонят со службы. Срочная работа, ну… в общем, в этом роде.
Мила лукаво улыбается:
– Я оставлю вам мамин номер. Поговорите с ней сначала, а там посмотрим, разрешит она нам встречаться или нет.
Лиза
Вид у Кента помятый, будто с похмелья, но запаха нет. Он мерил шагами Лизин кемпер – пять шагов туда, пять назад. Вагончик отзывался жалобными стонами.
– Он был здесь ночью. Там, у бункера. Я слышал шаги, но он скрылся… сегодня ты будешь со мной. Мы его возьмем.
Мы? Она что, тоже входит в группу захвата?
Но спрашивать не стала. Молча сидела и слушала возбужденный монолог Кента Клосса. Молчала и Паулина. Она устроилась на откидной табуретке у самого входа.
А Кент прямо-таки излучал энергию. Сжимал и разжимал кулаки, вдруг начинал прислушиваться, останавливался на секунду потом снова начинал трясти кемпер.
Он принес с собой черную холщовую сумку.
– У него есть один день… Может быть, два… А потом его везению конец.
Лиза, конечно, слышала – в «Эландике» найдено тело убитого охранника. И она почти уверена – это тот самый парень, который остановил ее в первый день. И застрелил его тот самый старик в рыбацком свитере, которого она видела. Она до сих пор помнила странный звук, как будто кто-то сломал большую ветку. Она не стала рассказывать Кенту этот эпизод. Вместо этого спросила:
– А что он там делает, в это бункере?
– Шпионит. Он все время шпионит за мной и моей семьей. А в бункере у него оперативная база…
Он продолжал что-то говорить, то и дело вставляя военные термины. Оперативная база… Лиза вспомнила коротконогого старика из бунгало. Какая у него может быть оперативная база?
Сидела и молча слушала. Паулина тоже не произнесла ни слова.
Кент потянул молнию на холщовой сумке и достал два небольших пластмассовых приборчика:
– Сегодня ночью это вам понадобится.
Уоки-токи. Кент – человек современный, он любит всякие технические усовершенствования. Гаджеты.
Он посмотрел на часы:
– Через час стемнеет. Сбор на дороге около моего дома в десять ноль-ноль. Тогда и узнаете задание. У вас будет уоки-токи и карманные фонарики… Вопросы?
Типичный армейский командир.
Возражений не последовало.
Впервые за много лет Лизе вдруг захотелось увидеть полицейских. Разве это не дело полиции – расследовать такие вещи, тем более когда в деле появился труп.
Но Кент даже слышать не хотел про вмешательство властей. То, что он собирался предпринять, вряд ли укладывалось в рамки закона.
– Все, – отрубил он. – До встречи. Оденьтесь потеплее, ночью может быть холодно.
Вышел и уверенно захлопнул за собой дверь.
Лиза выждала несколько секунд и открыла окно: в тесном вагончике сильно пахло туалетной водой. Дорогая, наверное, но запах – двести лошадиных сил.
– Бред, – сказала она. – С чего бы? Ни одной холодной ночи не было.
Она посмотрела на свой уоки-токи. Черно-оранжевый, похож на игрушечный автомобиль. Наверняка работает. Кент говорил очень серьезно.
Подняла глаза на Паулину. Литовка встретила ее взгляд твердо и серьезно, но ничего не сказала. Она так и просидела все время, сцепив руки на коленях.
– Значит, вперед, – сказала Лиза, чтобы что-то сказать, молчание Паулины ее тяготило.
Паулина кивнула.
– Зачем? Тебе-то зачем? – Лизе и вправду было интересно.
– Ради больной матери.
– Твоей больной матери?
Кивок.
– Значит, он хорошо платит? Кент Клосс?
– Да.
– И сколько?
– Тысячу.
– Тысячу крон?!
– Долларов.
Паулина достала из сумки чайную баночку украшенную изображением красивой китаянки с цветком в волосах.
– Сотню уже получила в задаток.
Она открыла банку. Там зеленели двадцатидолларовые бумажки.
– Ну что ж… неплохо.
– А ты? Ты-то ради чего?
Лиза не сразу нашлась что ответить.
– Одному моему родственнику очень нужны деньги…
– Родственнику?
– Отцу… Он живет в Стокгольме, и ему не хватает денег на лекарства.
– Как это? В Швеции же всем хватает денег на лекарства? Я слышала, есть закон – ты платишь за таблетки только до определенного предела, по-моему, тысячу крон в год. А дальше все бесплатно.
– Это правда… Беда только в том, что он наркоман…
Она быстро встала.
– Пора. У нас совсем немного времени.
Она уже пожалела, что рассказала про Силаса. Больше всего ей хотелось прямо сейчас сесть в машину и уехать с проклятого острова.
Но, к сожалению, она не может это сделать.
Уоки-токи молчал. Зато, не успела Паулина выйти из кемпера, а сама Лиза прилечь на несколько минут, заверещал мобильник.
Она знала, кто звонит.
Долго смотрела на дисплей, не нажимая на кнопку.
Восемь сигналов. Девять, десять…
Она отвела глаза и посмотрела в окно на залив, где над самой водой висел огромный оранжевый шар заходящего солнца.
Телефон замолк.
Через полчаса она встала, оделась во все темное, натянула на светлые волосы черную бейсболку и, оглядевшись по сторонам, вышла из кемпера.
Солнце уже исчезло, начинает темнеть.
Пора.
Герлоф
Всю неделю Герлоф выслушивал истории про Веронику Клосс – какая она замечательная, какая добрая, как заботится о стариках. Никто из обитателей дома престарелых не только дурного слова про нее не сказал – наоборот. Все от нее в восторге.
И не только обитатели.
Невероятная энергия – мнение персонала. Никогда не сдается. Умеет не только говорить, но и слушать. Может часами сидеть со старушками и читать им вслух.
Тогда почему Вероника в это лето ни разу не приехала навестить ветеранов… ветеранов чего? – мысленно спросил себя Герлоф и тут же нашел ответ: ветеранов жизни.
Он, конечно, знал, что у семейства Клосс серьезные неприятности – кому и знать, как не ему? Но все же, все же… Ни разу.
Прошлым летом она появлялась здесь чуть не каждую неделю. Эта медсестра-заместительница рассказала, что особенно она опекала Грету Фред, но и других тоже.
Потом, в конце лета, Грета упала в ванной и умерла, и Вероника больше не приезжала.
Герлоф поговорил со многими, особенно в отделении «Токарь». Все очень скучали по Веронике и мечтали, что она опять их навестит.
И все же – почему? Может быть, для нее была важна только Грета?
Дверь в комнату Ульфа Валла часто была приоткрыта. Герлоф заглядывал потихоньку, но у Ульфа всегда, даже в солнечный полдень, царил полумрак. Он, судя по всему, вообще никогда не открывал жалюзи. Герлоф почти ничего про него не знал – только что Ульф лет на пять его старше и что он, скорее всего, отец охотника и торговца оружием Эйнара Валла. И еще – его комната соседствовала с комнатой покойной Греты Фред.
В последний день июля он решился.
Сунул голову в дверь и дал о себе знать.
– Алло?
– И что? – услышал он после недолгого молчания.
На такой вопрос вряд ли найдется разумный ответ, поэтому Герлоф молча прошел в прихожую. Как и у Греты, комнатка Ульфа, вернее, квартирка была точной копией его собственной – тот же «Добро пожаловать», коврик в прихожей, тот же цвет стен, та же мебель. За исключением одного – тяжелый, застоявшийся, неподвижный воздух.
И Ульф Балл тоже не двигался. Он сидел в кресле у самого окна, закрытого рулонной гардиной. На плечи накинута видавшая виды серая шерстяная кофта.
– Герлоф Давидссон.
Старик в кресле уставился на него и долго не произносил ни слова.
– И что? – повторил он. – Я знаю, кто ты.
– Вот и хорошо.
– Ты недавно опозорился в газете.