Они молчали довольно долго.
– А дети? – тихо спросила Полина. – Дети-то ни при чем. Они не должны страдать от подлости взрослых. Ты ведь это понимаешь?
Арон продолжал молчать. Это была идея дочери – заблаговременно вывезти детей с виллы. Она проникла в их домики и усыпила хлороформом.
А потом сообщила отцу код отключения сигнализации.
– Я понимаю.
Лети… сколько детей он сделал несчастными в тридцатые годы… восемнадцати-, семнадцатилетние… иногда еще моложе. Применял «особые методы», выбивал признания, отправлял в лагеря… А сколько детей он, не моргнув глазом, оставил сиротами…
– Где ты их запер? Детей?
– На западном берегу. В рыбарне Валла.
Полина кивнула:
– Завтра позвоним и расскажем, где они. И с моей подругой все в порядке.
– Какая еще подруга?
– Ее зовут Лиза…
В ночном лесу было тихо, безветренно и совсем не страшно. Сосны высились, как колонны в храме, в их кронах перешептывались ангелы.
Буквально через несколько секунд Арон услышал ровное, легкое дыхание дочери.
Но сам он заснуть не мог – никак не мог найти удобное положение. Где-то, то ли в животе, то ли в пояснице, пульсировала тупая боль.
В конце концов он все же задремал, потому что, когда открыл глаза, низкое солнце светило ему прямо в лицо. Сухая хвоя на лужайках между соснами стала огненно-оранжевой, будто раскаленной. Начинался еще один жаркий летний день. Полина, не просыпаясь, повернулась на другой бок.
Он прищурился и начал медленно застегивать рубашку.
Наконец и Полина проснулась. Посмотрела на отца еще слепыми спросонья топазовыми глазами и сказала по-русски:
– С добрым утром.
Протерла глаза, отпила немного воды из бутылки. И повернула ключ.
В Бюкселькруке на горизонте опять появилась сверкающая полоса моря. Они остановились около отеля в гавани – выпить кофе. Официантка, почти не глядя на них, принесла заказ.
Их уже наверняка разыскивают. Вероника, конечно, сообщила в полицию. Но полицейских на острове было слишком мало, чтобы ловить преступников. Поэтому все силы наверняка брошены в Боргхольм. Кальмарский мост, скорее всего, перекрыт.
Внизу, в гавани, Полина увидела телефон-автомат:
– Иди и позвони ей, папа. Расскажи, где искать детей.
Он кивнул, пошел в будку приложил к уху трубку и набрал несколько произвольных цифр. Но не шесть, а пять.
Он не мог понять, откуда эта странная боль. Посмотрел на живот – фланелевая рубашка разорвана. Совсем небольшая дырка, а вокруг – запекшаяся кровь. Свободной рукой приподнял рубашку и посмотрел на живот. На самом верху, в подреберье, – круглая кровоточащая ранка. Потрогал – и ему показалось, что нащупал кусочек свинца.
Значит, первый выстрел Кента Клосса все же попал в цель.
Он сделал вид, что говорит по телефону – очень коротко. Чтобы сообщить Веронике, где дети, много времени не надо. Повесил трубку и пошел к машине.
Достал аптечку и заклеил ранку хирургическим пластырем. Лома он никогда не возил с собой аптечку, но на острове… он прекрасно понимал, что на острове аптечка может пригодиться.
Итак, его подстрелили. Первый раз в жизни. В этом есть что-то комичное, решил он. Обойдется.
Живот болел по-прежнему, но Полине знать не обязательно.
Она допила кофе и вернулась к машине.
– Порядок, – сказал он.
Полина снова завела машину, и они двинулись к конечной цели. Гавань в Наббелунде, откуда ходили регулярные паромы на Готланд, была совсем недалеко.
– А что ты сделал с оружием?
Арон молча мотнул головой в сторону багажника.
Холщовая сумка, еще вчера набитая шашками аммонала, была почти пуста.
– Выброшу в море.
Большой залив Гранкуллавикен почти со всех сторон окружен сушей. Если бы не узкая горловина на севере, соединяющая залив с морем, его можно было бы считать озером. В залив вдавалось бесчисленное количество густо поросших лесом мысков, тут и там попадались маленькие острова. У самого входа в лагуну стоял большой маяк по прозвищу Эрик – предупреждал лоцманов о меляках. Многие называли залив лагуной – и не без оснований: несмотря на величину, Гранкуллавикен очень неглубок.
Но сейчас, на пороге третьего тысячелетия, функции лоцманов выполнял компьютер. Не глядя на маяки, бакены и створы, компьютер прокладывал единственно верный извилистый путь по лагуне, и паром, пришедший час назад с Готланда, уже был готов принять пассажиров.
Они оставили старый «форд» на парковке и пошли к пирсу.
Сегодня не так тихо, как накануне, хотя ночью то и дело принимался дуть ветер. Начинаются августовские ветра.
Полина уже заказала все билеты на обратный путь. Паром приходит в Висбю, оттуда летают небольшие самолеты в Стокгольм. А там, в аэропорту Арланда, пересадка на регулярный авиарейс Стокгольм – Москва.
Пора домой. Но возвращение не входило в планы Арона. Он мечтал, отомстив, умереть дома, на Эланде. В несуществующем хуторе на самом берегу залива в Стенвике.
На пароме у самого трапа были кафетерий и киоск со всякой ерундой. Оттуда открывались двери в большой пассажирский зал. Они сели в самом углу, чтобы их никто не слышал.
Каждое движение причиняло ему боль. Внимательно посмотрел на юг, будто отсюда можно было увидеть устроенный им хаос, и вздохнул.
– Я делаю черную работу, – сказал он. – Я ассенизатор.
– Уже нет, папа. – Ее топазовые глаза сияли, налились теплым, невинным светом. – Твоя работа окончена.
Арон посмотрел на свои руки.
– Я ассенизатор, – повторил он. – Это единственное, что я умею делать. За это меня в юности хвалили и продвигали, и больше ничего я в жизни не делал. Это большое счастье, что я встретил твою маму и что у нас выросла такая замечательная дочь.
– Хватит уже. – Она дотронулась до его небритой щеки. – Едем домой. Отдохнешь, поешь как человек. Я сделаю пирог с грибами. А если хочешь – пельмени. Эта страна мне изрядно надоела. Пусть живут как хотят. Бог им судья.
Как всегда. Добрая девочка, но деловая и энергичная. Чего стоило получить работу у Клоссов! Последние часы она прожила на сплошном адреналине, но уже сейчас Арон угадал в ее тоне готовность все забыть и всех простить.
Он тоже попытался расслабиться, но безуспешно. Небольшой пирс опустел. Посадка закончилась. Он посмотрел на парковку – его старый синий «форд» стоял в гордом одиночестве. Они оставили его открытым, с ключами в замке. Кто угодно может сесть и уехать – пожалуйста. Никаких возражений.
Арон медленно поднялся.
– Я проголодался, – соврал он. – Мы уже целую вечность ничего не ели. Тебе купить что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я бы еще поспала.
Он потрепал ее по щеке, задержав руку на несколько секунд дольше, чем требовалось для стандартного поощрения. Взял сумку, постаравшись, чтобы она не заметила, и вышел из салона.
Матрос уже готовился убрать трап. Он поднял руку – подожди, мол, я раздумал – и сошел на пирс. Тот молча кивнул. Мало ли что, наверное, старикан забыл выключить плиту или что-то в этом роде.
До отплытия оставалась одна минута. Арон спустился по трапу на берег и отошел в сторону, чтобы Полина не увидела его из окна.
На пирсе стоял рабочий гавани с чалкой в руке.
– Раздумали? – спросил он с удивлением.
Он молча кивнул. Здесь, на пирсе, ему уже не надо было притворяться, что все в порядке. Сильно болел живот, и с каждым часом все сильнее.
Матрос на борту принял чалку, и паром начал медленно отходить от пирса. Полоска воды между ним и пирсом становилась все шире. Уже не перепрыгнуть… а теперь и подавно.
Он увидел в окне парома темные волосы Полины. Она не смотрела в окно. Слава богу. Надо надеяться, переживет. Остаться сиротой страшно, но ему все равно не жить.
Он был совершенно уверен, что уже никогда не увидит дочь. Но у нее в сумке более чем достаточно, почти миллион крон – это те деньги, что он взял на «Офелии». Грязные деньги. Впрочем, деньги не бывают грязными – все зависит от того, в чьих они руках. Арон изо всех сил убеждал себя, что ей удастся наладить свою жизнь. К тому же она вот-вот выйдет замуж, так что одиночество ей не грозит. Он много лет прожил в одиночестве и знал, что это такое.
Солнце затянуло облаками. А на горизонте опять, как несколько дней назад, клубились тяжелые облака, предвещая скорую непогоду Приближалась осень.
Он повернулся спиной к лагуне. Времени у него достаточно. Паром идет несколько часов.
Семеня, добрался до парковки – попробовал идти побыстрее, но каждый шаг отдавался в животе острой болью.
Бросил сумку на заднее сиденье – раздался металлический лязг.
Сел за руль. В сидячем положении боль стала терпимой. Он привычно думал о своем оружии. Но и о Веронике Клосс. Арон буквально видел перед собой ее холодное, надменное лицо. С другими она, впрочем, была мила и приветлива. А сейчас он представил, как она идет победным шагом по газону в отеле «Эландик».
Он понимал, что умирает, хотя, конечно, не знал, сколько ему отпущено часов или дней. Скоро он исчезнет – а Вероника Клосс останется.
Позволить ей жить?
«Нет, – подал голос давно забытый Влад. – Ни под каким видом».
А Арон повернул ключ в замке зажигания. Мотор послушно заурчал. Он бросил взгляд через плечо на сумку с оружием и отпустил педаль сцепления.
Развернулся на небольшой площадке перед причалом и взял курс на юг.
Юнас
Второй раз за это лето Юнас проснулся в рыбарне. Голова болела и кружилась, в пересохшем рту – отвратительный сладковатый привкус. Он лежал не в кровати, а на сложенной в несколько раз рыболовной сети, пахнущей смолой и мягкой от старости. За толстыми каменными стенами тихонько подвывал ветер, а откуда-то издалека доносилось крикливое, но довольно вялое переругивание чаек.
И он был не один. У стены напротив лежали Каспер и Урбан, его двоюродные братья. Почему-то в пижамах. Он опустил голову – он тоже в ночном белье.