Точно не знаю почему, но я испытывал необъяснимое нежелание описывать ночные кошмары моему другу. Возможно, причиной тому послужила странная изысканность моих мучений и глубокие впечатления от этой фантасмагории. Я просто сказал ему, что меня преследуют отвратительные сны. Верные здравому материализму медицины, мы с Томом попытались рассеять мои ужасы не экзорцизмом, а с помощью тонизирующего средства.
Отдам должное этому снадобью и откровенно признаю, что проклятый портрет сократил количество посещений под его влиянием. Можно ли сделать из этого какой-то вывод? Было ли необычное видение реальностью или только следствием плохой работы моего бедного желудка? Другими словами (пользуясь современной терминологией), субъективно оно, или это воздействие некой внешней враждебной силы? Дальнейшие события показали, что положительный эффект снадобья – еще не основание для выводов. Злой дух, завладевший моими чувствами через портрет, находился все так же близко и был по-прежнему силен и злобен, хотя я его не видел. О чем говорит нам моральный кодекс богооткровенной религии по поводу ухода за собственным телом, трезвения, воздержания и прочего? О наличии очевидной связи между материальным и невидимым. Здоровая нервная система и энергичность могут защитить нас от влияний, которые в противном случае владели бы нами сполна. Врачи терпят неудачу в среднем у девяти пациентов из десяти – точно так же неудачу может потерпеть и злой дух. Для создания определенных духовных феноменов необходимы особые условия в физическом теле. Иногда операция проходит успешно, а иногда нет – вот и все.
Впоследствии обнаружилось, что у моего скептически настроенного приятеля тоже имелись проблемы. Но поначалу я об этом не знал. Однажды ночью, когда я на удивление крепко спал, меня разбудили шаги, а затем оглушительный грохот в вестибюле за дверью комнаты. Оказалось, что Том Ладлоу со всей силы бросил через перила большой медный подсвечник, который с дребезжанием полетел вниз по лестничному пролету, стукаясь об стены. Через секунду чрезвычайно возбужденный Том распахнул дверь и влетел в комнату, двигаясь задом наперед.
Я вскочил с кровати и схватил его за руку, еще сам толком ничего не соображая. Мы замерли перед открытой дверью, уставившись сквозь большие старые перила напротив, на окно вестибюля. Сквозь его стекла пробивался болезненный свет затянутой облаками луны.
– В чем дело, Том? Что с тобой? Что, черт возьми, происходит, Том? – требовательно восклицал я, нетерпеливо встряхивая кузена.
Он глубоко вздохнул, прежде чем ответить, после чего начал объяснять не очень связно:
– Это ничего, совсем ничего… Я что-то говорил? Что я сказал? Где свеча, Ричард? Здесь темно, а я… У меня была свеча!
– Да, здесь темно, – согласился я. – Но что случилось? В чем дело? Почему ты молчишь, Том? Ты что, с ума сошел?
– В чем дело? О, все уже прошло. Наверно, это был сон – всего лишь сон… Правда? Это не могло быть ничем иным, как сном.
– Конечно, – подтвердил я, чувствуя необычайное волнение, – это только сон.
– Мне показалось, – продолжил брат, – что в комнате был человек, и… и я вскочил с кровати. И… и… где свеча?
– Скорее всего, в твоей комнате, – ответил я. – Мне принести ее?
– Нет, оставайся здесь, не уходи. Неважно… Не надо, говорю тебе, все это только сон. Запри дверь, Дик. Я останусь с тобой – нервы совсем расшалились… Ну же, Дик, будь хорошим парнем, зажги свечу и открой окно – мне ужасно плохо.
Я сделал, как он просил. Завернувшись в одно из моих одеял, брат сел в кресло возле кровати.
Каждому известно, насколько заразителен любой страх, особенно такой, что испытывал в тот момент бедный Том. Я не узнал тогда, что ему привиделось, но, думаю, если бы и узнал, не стал бы рассказывать всем подряд подробности отвратительного видения, ошеломившего его.
– Не стоит зацикливаться на бессмысленном сне, Том, – подчеркнуто небрежно заметил я, хотя на самом деле был в панике. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне совершенно очевидно: этот грязный старый дом нам обоим не подходит. Хоть вешай меня – я не хочу здесь оставаться, чтобы продолжать мучиться из-за несварения желудка и… и… плохих ночей. Так что нам лучше поискать другое жилье, как считаешь? И немедленно.
Том сразу согласился и после паузы сказал:
– Я вот что подумал, Ричард: давно уже не навещал я отца. Съезжу-ка к нему завтра и вернусь через день или два. А ты тем временем можешь снять для нас комнаты.
Я ожидал, что его намерение, очевидно, продиктованное страхом от ночного видения, исчезнет наутро вместе с сыростью и тенями ночи. Но я ошибся. На рассвете Том уехал в деревню. Мы договорились, что как только я найду подходящее жилье, то напишу письмо в дом моего дяди Ладлоу.
Но как бы мне ни хотелось сменить квартиру, случилось так, что из-за ряда мелких проволочек и случайностей прошла почти неделя, прежде чем мне удалось заключить сделку и отправить письмо Тому. За это время со мной произошли два небольших приключения, которые усугубили мое чувство одиночества и жажду съехать отсюда.
Через пару ночей после отъезда брата я сидел у камина в спальне. Дверь была заперта, и на столе передо мной лежали ингредиенты для стакана горячего пунша с виски, ибо это лучший способ защитить себя от:
Черных духов и белых,
Синих духов и серых…
Из-за страха, в котором проходили мои ночи, я завел практику, популярную у предков, и «поддерживал свой дух, устраивая возлияния духам». Отложив в сторону учебник по анатомии, я стал лечить себя своим волшебным средством, готовясь ко сну. Прочитав полдюжины страниц журнала «Спектэйтор», я услышал шаги на лестнице, ведущей с чердака. Пробило два часа ночи, и на улицах стояла тишина, как на церковном кладбище, так что шаги звучали совершенно отчетливо. По узкой лестнице сверху кто-то спускался. Кто-то медленно шел тяжелой поступью, характерной для пожилых и неторопливых людей. И что делало звук еще более странным – ноги, издававшие его, явно были совершенно босыми. Они ступали по лестнице, очень неприятно шлепая.
Я прекрасно знал, что наша служанка ушла много часов назад и в доме нет никого, кроме меня. Человек, спускавшийся по лестнице, не имел ни малейшего намерения скрывать свое присутствие – напротив, он как будто желал производить шума больше, чем необходимо. Когда шаги достигли подножия лестницы возле моей комнаты, они, казалось, затихли. Каждую секунду я ожидал, что дверь самопроизвольно откроется и впустит оригинал ненавистного портрета из моих снов. Однако через несколько секунд пришло облегчение, потому что незнакомец точно так же продолжил спуск по лестнице, ведущей в гостиные. Оттуда после еще одной паузы он двинулся вниз по следующему пролету и прошел в холл. После чего шаги стихли, и наступила тишина.
Итак, к тому времени, когда эти звуки прекратились, я был взвинчен до предела. В болезненном возбуждении я прислушивался, но ничего не слышал. И тогда собрал все свое мужество для решительного эксперимента: открыл дверь и громовым голосом заорал через перила:
– Кто там?!
Не последовало никакого ответа, кроме эха в пустом старом доме. Ни одного движения, ничего, что дало бы повод бояться чего-то конкретного. При таких обстоятельствах звук собственного голоса, тщетно звенящего в тишине, вызывает гнетущее разочарование. Этот звук только удвоил чувство одиночества. А когда я увидел, что дверь, которую, кажется, оставил открытой, захлопнулась, мои опасения усилились. Боясь, что мне будет отрезан путь к отступлению, я поспешно вернулся в спальню и бодрствовал там, запершись, до самого утра.
Следующей ночью моего босоногого соседа по квартире не было слышно. Но через ночь, находясь в постели, в темноте – полагаю, примерно в тот же час, – я снова отчетливо услышал, как старик спускается с чердака.
Теперь я был к этому готов. Моральный дух моего внутреннего гарнизона взлетел до небес. Я вскочил с кровати, схватил кочергу возле остывающего камина и через мгновение оказался в холле. Звук шагов уже прекратился, и меня обескуражили темнота и холод. И представьте мой ужас, когда я увидел черное чудовище, силуэт то ли человека, то ли медведя. Оно стояло спиной к стене и лицом ко мне, тускло сияя парой больших зеленоватых глаз.
Теперь я должен откровенно признаться, что там находился шкаф с расставленными в нем тарелками и чашками. Но в тот момент это вылетело из моей памяти. Однако сколько я ни уговаривал себя, что это лишь игра воображения, поверить в это так никогда и не смог. Видение немного изменило форму, как будто начало некую трансформацию, но затем передумало. И стало, казалось, наступать на меня в своем первоначальном облике. Повинуясь скорее инстинкту самосохранения, чем храбрости, я со всей силы швырнул кочергу ему в голову, а затем под музыку ужасного грохота помчался в свою комнату и запер дверь на два замка. Затем, еще через минуту, я опять услышал, как ужасные босые ноги спускаются по лестнице, и этот звук, как и в прошлый раз, прекратился в холле.
Пусть видение этой ночи было порождением моего объятого ужасом разума, играющего с темными очертаниями нашего буфета. Пусть ужасные глаза существа – не что иное, как пара перевернутых чашек. Но я испытал удовлетворение от того, что запустил в него кочергой. Утром, конечно, я нашел там осколки чайного сервиза. И все же попытки извлечь утешение и мужество из этих свидетельств не помогали. Как тогда объяснить топот ужасных босых ног, которые прошагали по лестнице в пустом доме с привидениями, в час, когда человек наиболее беспомощен? Черт возьми! Все это было отвратительно. В мерзком настроении, со страхом я ожидал приближения ночи.
Она пришла, зловеще сопровождаемая грозой и унылыми потоками дождя. Улицы раньше обычного опустели. В полночь безмолвие нарушал лишь неуютный стук дождевых капель.
Я устроился поудобнее, насколько это было возможно. Зажег две