Он растратил ее доход, запугал до полусмерти проклятиями и угрозами и, наконец, разбил ей сердце.
В последнее время Пег постоянно сидела взаперти в своей комнате. За ней ухаживала пожилая, суровая и мрачная служанка-ирландка, Молли Дойл. Эта высокая, худощавая женщина была крайне религиозной. Капитан инстинктивно чувствовал, что она его ненавидит, и тоже ненавидел ее в ответ. Часто Уолшоу угрожал выставить Молли из дома, а иногда даже вышвырнуть из окна. И всякий раз, когда дождливый день запирал его дома или на конюшне и ему надоедало курить, капитан принимался ругать и проклинать эту служанку, называя ее старой ведьмой, которая наводит порчу и строит против него козни.
Но шли годы, а Молли Дойл так и оставалась в своей должности. Возможно, Джеймс думал, что место все равно кто-то должен занимать, а новая служанка может оказаться еще хуже.
Глава IIСвященная свеча
Мирился капитан и с чужим присутствием в доме, считая себя за это образцом терпения и великодушия. К Пег приходил католический священник в длинном черном одеянии с низким стоячим воротником и маленькой белой муслиновой повязкой на шее – высокий, желтоватый, с синим подбородком и темными пристальными глазами. Он имел обыкновение бродить вверх и вниз по лестнице и по коридорам дома, и капитан иногда встречал его то в одном месте, то в другом. Несмотря на свой капризный характер, Уолшоу относился к священнослужителю исключительно нейтрально и даже с угрюмой вежливостью, хотя и ворчал по поводу его визитов у него за спиной.
Не знаю, обладал ли этот священнослужитель высокой моралью, хотя выглядел суровым и сдержанным. Но думаю, капитан был не слишком хорошего мнения о нем. И если бы ему представился удобный случай, он мог бы рассказать о священнике чрезвычайно неприятные вещи, на которые трудно возразить.
Что ж, в конце концов пришло время, когда бедной Пег О'Нил – в недобрый час ставшей миссис Уолшоу – пришлось плакать, дрожать и молиться в последний раз. Доктор, приехавший к несчастной женщине из Пенлиндена, был рассеянным, как обычно, но более мрачным. Около недели он заходил к ней почти каждый день, также как и священнослужитель в длинной черной рясе. И вот наступило то последнее таинство у врат смерти, когда грешник проходит по страшным ступеням, по которым уже нельзя вернуться назад. Лицо человека навсегда отворачивается от жизни, и мы видим удаляющуюся фигуру и слышим голос, безвозвратно уходящий в страну духов.
Бедная леди умерла. Некоторые говорили, что капитан «очень сильно переживал». Не думаю, что это действительно так, просто в тот момент он сам немного приболел, поэтому выглядел скорбящим и кающимся. Печальный вид Уолшоу казался людям достойным восхищения, но на самом деле Джеймс просто был нездоров и с похмелья. В тот вечер, за неимением лучшей компании, он позвал к себе фермера Доббса, с которым выпил много бренди с содовой. Капитан поделился с ним всеми своими обидами, поведал о том, как счастливы были бы они с «бедной леди наверху», если бы не лжецы и болтуны, осуждавшие ее выбор, и все прочие, кто встал между ними. Под этими «прочими» имелась в виду Молли Дойл, которую Джеймс, став особенно красноречивым от бренди, начал ругать и проклинать с большей, чем обычно, охотой. А еще он описал свое собственное благородство и дружелюбный характер в таких трогательных выражениях, что заплакал слезами умиления от самого себя. Когда Доббс ушел, капитан выпил еще немного грога и снова принялся ругаться в одиночестве. После чего, шатаясь, поднялся по лестнице, чтобы посмотреть, какого дьявола делает эта старая ведьма Дойл в комнате бедняжки Пег.
Толкнув дверь, он обнаружил там около десяти старух, в основном, ирландок, из соседнего городка Хаклтон, сидящих за чаем, с нюхательным табаком. Вокруг тела Пег горели свечи, а сама покойница была одета в странного покроя халат из коричневой саржи. Пег тайно принадлежала к какому-то ордену – кажется, кармелитскому, но я не уверен, – и именно в такое одеяние ее и облачили для похорон.
– Что, черт возьми, вы делаете с моей женой? – хрипло воскликнул капитан. – Как ты смела напялить на нее это… тряпье, ты… ты, обманщица, старая ведьма! И что эта свеча делает у нее в руке?
Думаю, он пришел в некоторое изумление, потому что зрелище и правда выглядело пугающим. Мертвая дама была одета в странное коричневое одеяние. В ее негнущихся пальцах, как в подсвечнике, обмотанная крупными деревянными бусами с крестом, горела восковая свеча, отбрасывая белый свет на резкие черты лица. Капитан давно хотел унизить Молли Дойл, которая его ненавидела. Ведь она заявила, что «он получил по заслугам». И теперь гнев Уолшоу стал еще яростнее: он выхватил восковую свечу из мертвой руки и уже замахнулся, собираясь швырнуть ее в голову старой служанки.
– Это священная свеча, ты, грешник! – закричала та.
– Я сейчас заставлю тебя съесть ее, ты, бестия! – закричал в ответ Уолшоу.
Он понятия не имел, что это за свеча, но после окрика Молл все-таки немного приутих и сунул свечу, к тому времени потухшую, в карман.
– Ты чертовски хорошо знаешь, что не имеешь никакого права проворачивать свои к-к-колдовские штучки с моей бедной женой без моего разрешения, – заикаясь, огрызнулся он. – И будь добра, сними эти к-коричневые тряпки и уложи ее в гроб в приличном виде, или я брошу твою сатанинскую свечу в умывальник.
С этими словами капитан гордо направился к выходу.
– Теперь ее бедная душа в тюрьме! И ты, негодяй, виноват в этом! Так пусть твоя собственная душа будет заперта в фитиле этой свечи, пока она не догорит, ты, дикарь! – выкрикнула Дойл.
– Я бы за два пенса заставил тебя ползать на коленях, ведьма! – взревел Уолшоу и спустился по лестнице, держась за перила, в холл. Дверь комнаты, где лежала покойница, тяжело захлопнулась. Капитан прошел в гостиную. Там он некоторое время рассматривал священную свечу с пьяной серьезностью и даже с чем-то вроде благоговения к тайному, которое нередко возникает у повес и мошенников. Потом подошел в задумчивости к шкафу и запер свечу в ящике, где хранился всякий старый хлам – грязные колоды карт, негодные трубки, сломанные пороховницы, его ржавая шпага, темная пачка табака и прочее.
Больше Джеймс не беспокоил покойную леди и в комнату ее не входил. Будучи человеком непостоянным, он, вполне вероятно, уже начал составлять более веселые планы на ближайшее будущее.
Глава IIIМой дядя Уотсон приезжает в Уолинг
Итак, бедную леди похоронили, и капитан Уолшоу много лет прожил в Уолинге в одиночестве. Прожив более сорока лет вдовцом, он тоже в конце концов умер, имея лишь несколько гиней в кошельке.
Более сорока лет – это приличный срок, который не может не сказаться на организме. Годы сильно подействовали на некогда веселого капитана Уолшоу. Его мучила подагра, питавшая его вспыльчивость так же сильно, как его развлечения. Она сделала изящные руки капитана бугристыми во всех мелких суставах и медленно превратила их в искалеченные клешни. Джеймс располнел, это мешало ему вести подвижный образ жизни, и в конечном счете он стал очень тучным. Капитан страдал от того, что мистер Холлоуэй[17] называет «больными ногами», и его катали в большом кресле с кожаной спинкой. С годами его недуги продолжали накапливаться.
К сожалению, я никогда не слышал, чтобы Уолшоу раскаивался или всерьез задумывался о будущем. Напротив, капитан по-прежнему предавался любимым грехам, его шутки и ругательства становились все непристойнее, а характер – все более свирепым. Но в старческое слабоумие он не впал. Учитывая телесные немощи Уолшоу, можно было только удивляться, откуда в нем столько силы и злобы. Но в конце концов его жизнь подошла к завершению. Но и на пороге смерти капитан не унимался. Он сквернословил – да так, что порядочные люди приходили в ужас. Каждое слово Уолшоу старался превратить в удар. А если не был уверен, что слова попали в цель, хватал свой костыль и замахивался на обидчика или даже колотил его, а то и швырял ему в голову стакан или флакон с лекарством.
К этому времени капитан Уолшоу возненавидел почти всех. Мой дядя, мистер Уотсон из Хадлстоуна, был двоюродным братом капитана и его законным наследником. Но дядя ссудил ему деньги под залог своего поместья, и они заключили договор о продаже. Причем условия и цена были согласованы в «статьях», которые, по словам юристов, все еще оставались в силе.
Думаю, неотесанный капитан затаил на дядю обиду за то, что тот богаче его, и хотел сделать ему что-то плохое. Но как-то навредить он был бессилен, по крайней мере, пока был жив.
Мой дядя Уотсон являлся методистом[18] и, как это у них называется, «классным руководителем», а кроме того, просто хорошим человеком. Сейчас дяде около пятидесяти, он серьезен, как и подобает представителю его профессии, несколько суховат и, возможно, даже суров, но справедлив.
В Хадлстоуне дядя получил письмо от врача из Пенлиндена, в котором сообщалось о смерти старого злобного капитана и предлагалось присутствовать на похоронах. А также его просили присмотреть за делами в Уолинге. Добрый Уотсон признал разумность этого, поэтому немедленно отправился в старый дом в Ланкашире, прибыв туда как раз к похоронам.
Моего дядю, имевшего представления о капитане Уолшоу по рассказам матери, помнившей его стройным, красивым юношей в шортах, треуголке и кружевах, поразили размеры гроба с бренными останками. Но крышка была уже завинчена, и Уотсон не видел ни тела капитана, ни одутловатого лица старого грешника.
Глава IVВ гостиной
То, что расскажу сейчас, я услышал из уст моего дяди – человека правдивого и не склонного к фантазиям.
День, когда хоронили капитана, выдался ужасно дождливым и ненастным, поэтому доктор с адвокатом убедили Уотсона остаться на ночь в Уолинге.
Никакого завещания не осталось – адвокат был в этом уверен. Враждебность капитана постоянно обрушивалась на новых людей, и он никак не мог окончательно решить, как лучше всего излить злобу, направление которой все время менялось. Юрист получал инструкции по составлению завещания множество раз, но процесс снова и снова останавливался завещателем.