тично возмещены без каких-либо возражений. Вопросов относительно того, что стало с мебелью и другим личным имуществом, которое они со слугами вынесли из конфискованного дома, тоже ни у кого не возникало.
Репутация замка с привидениями – ибо в те дни в чудеса верили не только дети – обеспечила маленькой семье уединение, в котором они так нуждались. Один-два раза в неделю старый Лоуренс на низеньком лохматом пони совершал тайную вылазку в город Лимерик, отправляясь туда до рассвета и возвращаясь с покупками под покровом ночи. Кроме того, приходил иногда украдкой при лунном свете приходской священник – отслужить в старом замке полуночную мессу для маленькой общины, объявленной вне закона.
Когда тревога и поиски мятежников улеглись, отец Уны и Алисы время от времени стал наносить им краткие визиты. Сначала каждая такая встреча длилась всего одну ночь и проводилась с большими предосторожностями, но постепенно визиты становились более длительными и менее напряженными. И все же Ультор всегда оставался, как говорят в Мюнстере, начеку. У его кровати обычно лежало заряженное ружье, а в замке он предусмотрел места для укрытия на случай неожиданностей. Но никаких попыток досаждать семье никто так и не предпринял, потому Ультор вскоре почти успокоился.
В конце концов дошло до того, что де Лейси стал проводить в замке по два месяца. И все-таки потом уходил так же внезапно и таинственно, как и появлялся. Думаю, Ультор постоянно вынашивал какие-нибудь многообещающие авантюры, а голова его была полна хитроумных заговоров. Он по-прежнему продолжал питать заманчивые, но тщетные надежды.
Маленькая семья, тайным образом уединившаяся в потрепанных временем развалинах, приписывала себе обладание сверхъестественными силами, чтобы отпугивать людей. Так не заключалась ли некая высшая справедливость в том, что в итоге ей самой пришлось испытать влияние этих сил на себе?
Самым первым результатом таинственного вмешательства было прекращение секретных визитов старого священника. Однажды ночью он оставил свою кобылу на попечение старого ризничего в маленькой деревушке. После чего отправился пешком по извилистой тропинке среди серых скал и папоротников, окаймлявших долину, собираясь, как обычно, навестить прекрасных затворниц замка. Но странным образом заблудился.
Луна в ту ночь светила тускло – чуть больше четверти ее оставалось на небе, да и ту скрывала длинная череда медленно плывущих по небу траурных облаков. Блеклое сияние ночного светила порой и вовсе пропадало на несколько минут. Когда священник добрался до того места в долине, где обычно находилась лестница замка, он не смог ее найти. Посмотрев вверх, он не обнаружил ничего похожего на башни замка. Несколько озадаченный, пастор продолжил путь вверх по ущелью, удивляясь, почему прогулка кажется ему сегодня такой долгой и утомительной.
Наконец он все-таки увидел замок настолько ясно, насколько это было возможно, и заметил одинокую полоску света от свечи в башне – там, как обычно, ожидали его визита. Но священник все равно не смог найти лестницу, и ему пришлось с немалыми усилиями карабкаться среди камней и древесных зарослей. Когда же пастор добрался до вершины, то не обнаружил там ничего, кроме голой пустоши. Облака снова скрыли луну, и священнослужитель с большими трудностями двинулся вперед. В какой-то момент ему опять показалось, что он видит довольно четкие очертания замка на фоне неба. Но теперь это оказалась огромная масса облаков с зубчатыми краями на горизонте. Еще через несколько минут священник внезапно оказался возле огромной стены, серой и тусклой в слабом свете. И только ударив по ней дубовой тростью, он обнаружил, что это всего лишь одна из диких скал, которые живописными ярусами возвышаются тут и там вдоль склонов уединенных гор.
Так несчастный блуждал всю ночь до рассвета через лужи и овраги, преследуя мираж замка, едва не падая от усталости.
Другой ночью, проезжая по долине, насколько позволяла ровная дорога внизу, он собрался привязать свою клячу к дереву, которое обычно использовал для этого. Внезапно на вершине крутых скал над его головой послышался ужасный визг. Что-то похожее на гигантскую человеческую фигуру упало перед ним, кувыркаясь и скользя вниз по камням. Затем со страшным ударом о землю оно рухнуло прямо под копыта лошади, оставшись лежать огромной бесформенной массой. Лошадь перепугалась, как, впрочем, и ее всадник. Но потом это, казалось бы, безжизненное существо вскочило на ноги, раскинуло руки, преграждая им путь, и приблизило к ним свое белое гигантское лицо. И лошадь в ужасе рванулась с места, чуть не сбросив священника, и помчалась прочь в бешеном неуправляемом галопе.
Нет нужды перечислять все странные и разнообразные злоключения, с которыми честный священнослужитель столкнулся, стремясь посетить скрывающихся обитателей крепости. Таких попыток было достаточно, чтобы истощить любую решимость и заставить смириться кого угодно. В дневное же время пастор благоразумно воздерживался от визитов в замок, дабы не вызвать расспросов и подозрений. Так что священник в итоге вовсе перестал туда приходить.
Таким образом, юные леди стали более одиноки, чем раньше. Их отец теперь оставался с ними подолгу, однако о предполагаемом отъезде во Францию говорить перестал и сердился при любом намеке на эту тему. Девушки начали опасаться, что он вообще решил отказаться от намеченного плана.
Глава IVСвет в колокольной башне
Однажды, вскоре после прекращения визитов священника, старый Лоуренс ночью, к своему удивлению, увидел тусклый свет, льющийся из окна колокольни. Сначала это был всего лишь дрожащий красный луч, разгоравшийся на несколько минут и затухавший снова. В конце концов свет последний раз вспыхнул в окне и затем рассеялся в темноте. Окно этой башни находилось в углу замка, расположенном точно напротив комнат, в которых обосновалась маленькая община, объявленная вне закона.
Вся семья была встревожена появлением красного луча из комнаты в колокольной башне. Никто не знал, чего ожидать. Но Лоуренс, который участвовал в итальянской кампании вместе со своим старым господином, дедушкой юных леди – да упокоит господь его душу! – был полон решимости разобраться с этим делом. Поэтому взял большие седельные пистолеты и поднялся по лестнице, ведущей в башню. Но все его поиски источника света оказались тщетны.
Этот свет вызвал у «заключенных» сильное беспокойство. Им, безусловно, было неприятно подозревать, что в стенах того же старого здания, где они прятались, появился еще один неизвестный им и, возможно, опасный обитатель. А может, даже целая компания.
Очень скоро свет в той же комнате появился снова и теперь горел ярче и дольше. Старый Лоуренс схватил пистолеты, яростно ругаясь про себя, и двинулся в колокольную башню, на сей раз настроенный всерьез выследить незваных гостей. Юные леди в тревожном напряжении наблюдали за происходящим из большого окна в своей башне, вглядываясь в темноту двора. Но по мере того как Лоуренс поднимался по лестнице в башне напротив, зловещий красный луч тускнел и в конце концов совсем исчез – всего за несколько секунд до того, как из сводчатого окна послышался голос слуги: «Куда все подевалось?».
В последующие ночи это свечение из Колокольной башни стало появляться регулярно. Именно там давным-давно, во времена прошлых бед и опасностей, жившие в прошлые века де Лейси судили по феодальным законам плененных противников. И, как гласит предание, часто давали им времени на исповедь и молитву не больше, чем требовалось для восхождения на зубчатую стену замка. Башня, возвышавшаяся над замком, на которой пленных немедленно вешали, должна была служить предупреждением для всех людей, замышляющих зло.
Старый Лоуренс в тревоге следил за появлением таинственного мерцания и придумывал, хотя и безуспешно, множество разных хитростей, пытаясь застать врасплох дерзких злоумышленников. Однако общеизвестно, что любое явление, каким бы зловещим и странным оно ни казалось поначалу, повторяясь достаточно регулярно и без каких-либо ужасных последствий, перестает в конце концов пугать и даже удивлять.
Так что семья наших беглецов смирилась с этим таинственным светом. Никакого вреда он не приносил. Старый Лоуренс, покуривая в одиночестве трубку в заросшем травой дворике, бросал на красный луч встревоженный взгляд, когда тот мягко струился сквозь темное отверстие, и бормотал молитву или ругательство. Но попытки выяснить причину появления этого света Ларри оставил, убедившись в безнадежности сего предприятия. Старая же Пегги Салливан, когда случайно – поскольку добровольно в сторону башни с привидениями она никогда не смотрела – ловила краем глаза слабый отблеск тусклого сияния, тут же осеняла себя крестом или перебирала четки. На ее лбу собирались глубокие морщины, а лицо становилось бледным и встревоженным. И даже легкомыслие и презрительная фамильярность, с которыми молодые леди, переставшие бояться призрака, говорили и даже шутили про башню, не могли полностью успокоить старых слуг.
Глава VЧеловек с родимым пятном
Едва прежнее волнение из-за красного луча улеглось, старая Пегги Салливан устроила новый переполох: она торжественно поклялась, что видела худощавого мужчину с уродливым родимым пятном, «бордовой меткой», во всю щеку. Он выглядывал из того же окна, откуда шел свет, как раз на закате, перед тем как юные леди вернулись с вечерней прогулки.
Девушки решили, что старой женщине все привиделось. Однако если утром им легко было об этом шутить, то по вечерам, когда огромное заброшенное здание окутывала тьма, их все же охватывало неприятное волнение. Затем маленькая искра подозрения внезапно превратилась в твердую уверенность.
Старый Лоуренс, не склонный к мечтаниям и обладавший холодным, ясным умом и ястребиным зрением, увидел ту же фигуру, когда последний ровный отблеск заката окрашивал вершины башен и верхушки высоких деревьев.
Слуга как раз вошел во двор через большие ворота, как вдруг услышал резкое тревожное чириканье, которое поднимают воробьи, когда на них покушаются кошка или ястреб. Чириканье доносилось из густого плюща, увивавшего стену слева от Лоуренса. Подняв глаза, старик вздрогнул, увидев худого неприятного мужчину. Тот стоял, скрестив ноги, в нише окна, из которого обычно шел свет. Опираясь локтями на каменную кладку, он смотрел вниз со злорадной ухмылкой. Его впалые желтые щеки покрывали темные пятна, а на одной из них виднелось большое родимое пятно, которое Пегги назвала «бордовой меткой».