– Наконец-то я тебя поймал, негодяй! – закричал Ларри в ярости и страхе. – Прыгай сейчас же сюда и сдавайся, или я тебя пристрелю!
Подкрепив угрозу ругательством, старик вытащил из кармана длинный пистолет, который обычно носил с собой, и ловко прицелился в незнакомца.
– Даю тебе время и считаю до десяти – один, два, три, четыре… Если отступишь, я выстрелю, имей в виду! Пять, шесть… Тебе лучше поторопиться! Семь, восемь, девять… Даю последний шанс! Нет? Тогда получай – десять!
Грохнул выстрел. Зловещий незнакомец находился всего в пятнадцати футах от Ларри, а старый слуга был метким стрелком. Но на этот раз допустил позорный промах, потому что пуля лишь выбила немного белой пыли из каменной стены на расстоянии в целый ярд от незнакомца. Тот даже не шелохнулся, продолжая стоять в прежней небрежной позе, лишь улыбнувшись сардонической улыбкой.
Ларри был подавлен и зол.
– Ну теперь ты так легко не отделаешься, мой драгоценный! – прохрипел он с усмешкой, меняя дымящееся оружие на новый заряженный пистолет.
– В кого это ты палишь, Ларри? – раздался знакомый голос совсем рядом. Старик обернулся и увидел своего хозяина в сопровождении красивого молодого человека в плаще.
– Вон в того негодяя, ваша честь, там, в окне.
– Но там никого нет, Ларри, – сказал де Лейси с неестественным смехом.
И действительно – фигура в окне словно растворилась и исчезла, не сделав ни одного шага в глубь башни. Вместо ее лица теперь раскачивался причудливо свисающий пучок красно-желтого плюща. Разбитая и обесцвеченная каменная кладка при взгляде на нее под определенным углом имела смутные очертания рук и туловища. А две неровные красно-желтые полосы лишайника напоминали длинные и изогнутые веретенообразные ноги. Ларри в изумлении перекрестился, провел рукой по влажному лбу и закрыл глаза, с минуту не способный вымолвить ни слова. Все это был какой-то дьявольский трюк… Он мог бы поклясться, что видел каждую черточку лица этого парня, кружева и пуговицы его плаща и камзола и даже тонкие желтые пальцы с длинными ногтями, вцепившиеся в поперечную перекладину окна. Но там теперь не было ничего, кроме ржавого пятна.
Молодой джентльмен, прибывший с де Лейси, остался в ту ночь в замке и с явным удовольствием разделил домашнюю трапезу с семьей. Это был веселый и галантный француз. Красота младшей из сестер, ее веселый нрав и чувство юмора, казалось, заставляли время для него лететь слишком быстро и сделали печальным момент расставания.
Рано утром юноша ушел. Ультор де Лейси долго беседовал со старшей дочерью, в то время как младшая занималась утренней работой – доила маленькую, но строптивую корову Керри, поскольку никто из слуг не мог с ней справиться. Уна была единственной, кто считал это животное «добрым».
Ультор рассказал Алисе, что, уехав прошлый раз из Капперкаллена, он посетил Францию, поведал, каким добрым и милостивым был к нему французский король. И добавил, что ему удалось найти удачную партию для ее сестры Уны. Молодой джентльмен был знатного происхождения и, хотя и не очень богат, имел в собственности земли и титул, а также звание капитана в армии. Речь шла о том самом французе, с которым они расстались утром. О цели своего приезда в Ирландию Ультор не стал говорить, но, пользуясь возможностью, привел молодого офицера в замок, чтобы представить дочери, и очень рад тому впечатлению, которое девушка на него произвела.
– Знаешь, дорогая Алиса, я ведь дал обещание отдать тебя в монастырь. Если бы было иначе…
Де Лейси на мгновение заколебался.
– Ты прав, дорогой батюшка, – поспешила успокоить его старшая дочь, целуя отцу руку, – я и правда чувствую тягу к духовной жизни, и никакие земные узы или соблазны не в силах отвлечь меня от этого священного обязательства.
– Что ж, – проговорил Ультор, ласково погладив Алису по голове, – я не собираюсь торопить тебя. И лучше отложить твой уход в монастырь, пока не состоится свадьба Уны. Однако по многим веским причинам это случится не раньше, чем через двенадцать месяцев. К тому времени мы оставим наше неуютное варварское прибежище и переберемся в Париж. Там найдется немало подходящих монастырей, в которых принимают в качестве сестер самых благородных дам Франции. Брак Уны послужит продолжению если не нашего имени, то, по крайней мере, нашего рода и титула. В жилах ее детей будет течь наша кровь, и я не сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Наши потомки рано или поздно снова станут могущественными и почитаемыми в этой стране – месте их древней славы и временных несчастий. Однако мы не должны говорить об этой помолвке Уне. Здесь твою сестру никто не просватает и не похитит, но известие о том, что ее рука уже обещана, может вызвать у девчонки капризы и ропот, которые ни я, ни ты не хотели бы видеть. Поэтому держи все в секрете.
В тот же вечер Ультор взял Алису с собой на прогулку вокруг стены замка, чтобы поговорить о других серьезных вещах. И снова рисовал перед ней некоторые из своих смутных и сомнительных воздушных замков, среди которых в последнее время опять витал, утешая себя тщетными надеждами.
Отец с дочерью шли по маленькой приятной темно-зеленой лужайке, над которой с одной стороны вздымались серые стены замка, а с другой – лесные деревья, тут и там вплотную подступавшие к ней. И едва повернув за угол и обогнув колокольню, они столкнулись с человеком, идущим навстречу. Появление в этом месте незнакомца, если не считать молодого француза, представленного ее отцом, было настолько невозможным, что пораженная и испуганная Алиса застыла как вкопанная.
Но самое неожиданное и неприятное заключалось не в этом. Сам незнакомец выглядел очень странно: высокий, худой, нескладный мужчина, одетый в поношенный костюм, сшитый как будто бы по испанской моде – коричневый плащ с кружевами и выцветшие красные чулки. Его длинные тощие ноги, длинные руки, кисти и пальцы, худое болезненное лицо с опущенным носом, хитрая саркастическая ухмылка и большое багровое пятно, занимавшее больше половины щеки, производили гнетущее впечатление.
Проходя мимо, он коснулся своей шляпы тонкими бледными пальцами, бросил на отца с дочерью косой злобный взгляд и исчез за углом. Ультор и Алиса молча смотрели ему вслед.
Сначала де Лейси казался парализованным ужасом, а затем внезапно впал в неуправляемую ярость. Он бросил на землю трость, выхватил рапиру и, забыв о дочери, бросился в погоню.
Но лишь мельком увидел он удаляющуюся фигуру, исчезающую за углом. Перо и гладкие волосы, острый кончик шпаги, развевающаяся пола плаща, красные чулки и башмаки – все это промелькнуло перед взором Ультора, и незнакомец словно растворился в воздухе.
Когда Алиса подошла к отцу, тот все еще сжимал в руке обнаженную рапиру, находясь в состоянии крайнего возбуждения.
– Слава богу, он ушел! – воскликнула девушка.
– Он ушел, – механически повторил Ультор со странным выражением лица.
– И ты в безопасности, – добавила она, сжимая его руку.
Де Лейси тяжело вздохнул.
– Ты думаешь, он вернется? – спросила его дочь.
– Он… Кто?
– Незнакомец, который только что прошел мимо нас. Ты его знаешь, отец?
– И да… и нет, дитя… Я его не знаю… И все же знаю его слишком хорошо. Если бы только мы могли покинуть это проклятое пристанище прямо сейчас! Будь проклята глупая злоба, что первой спровоцировала эту ужасную вражду, которую не могут унять никакие жертвы и страдания. И даже церковные обряды не способны изгнать или хотя бы ослабить ее! Негодяй пришел издалека с несомненной целью – уничтожить мою последнюю надежду, загнать нас в последнее убежище и с триумфом развеять в пыль руины нашего дома и остатки нашего рода. Что помешало этому глупому священнику, почему он прекратил визиты? Неужели мои дети останутся без мессы или исповеди – таинств, дающих защиту и спасение? Лишь только потому, что однажды священник заблудился в тумане или принял полоску пены в ручье за лицо мертвеца? Черт бы его побрал! Ладно, Алиса, если он снова не придет, вы – ты и Уна – должны изложить свою исповедь на бумаге, – продолжил Ультор. – Лоуренсу можно доверять, он отнесет письмо – и мы получим разрешение епископа или, если понадобится, Папы Римского, чтобы он отпустил вам грехи. Я переверну небо и землю, но вы получите причастие, бедные дети! В юности я был необузданным парнем и никогда не претендовал на святость, но знаю, что есть только один верный путь… И… и… Я оставлю каждой из вас по кусочку этого, – он достал и открыл маленькую серебряную шкатулку. – Пока вы остаетесь здесь, не расставайтесь с этим. Заверните это благоговейно в кусочек старого пергамента, зашейте в ткань и носите у сердца – это кусочки освященной облатки[25]. Они помогут, даруя заступничество святых, уберечь вас от зла. И будьте строги в постах и постоянны в молитве. Больше я ничего не могу для вас сделать – не знаю, как еще помочь. Поистине, проклятие пало на меня и мою семью.
Алиса молча смотрела, как слезы отчаяния катятся по бледному и взволнованному лицу отца.
Это происшествие тоже осталось тайной, и Уна так ничего о нем и не узнала.
Глава VIГолоса
Вскоре Уна, непонятно почему, начала терять присутствие духа и бледнеть. От ее веселья и резвости не осталось и следа! Никто больше не слышал ее песен. Она мало разговаривала с сестрой и больше предпочитала одиночество. Однако на расспросы отвечала, что чувствует себя хорошо, вполне счастлива и произошедшую с ней перемену объяснить не может. Кроме того, девушка стала странной и упрямой в мелочах, замкнутой и холодной.
Из-за этого Алиса ощущала себя очень несчастной. В чем причина такого отчуждения – не обиделась ли на нее младшая сестра? Но Уна никогда раньше не держала обиды дольше часа. Что могло так изменить всю ее натуру? Могло ли это быть предвестником надвигающегося безумия?
Раз или два старшая сестра со слезами и мольбами убеждала младшую раскрыть секрет ее изменившегося настроения и поведения. Уна слушала Алису с молчаливым удивлением и даже подозрением, а затем пристально смотрела на нее и, казалось, была готова все рассказать. Но затем серьезный взгляд ее распахнутых глаз скользил вниз, к полу, и на лице появлялась странная хитрая улыбка, и девушка начинала что-то шептать себе под нос. Эта улыбка и шепот сильно озадачили Алису.