С этими словами старик взял Чаффа за руку и вывел из кельи, а затем довел до выхода из пещеры и, открыв дверь, резко толкнул его в спину. Дверь захлопнулась за Томом со звуком, похожим на раскаты грома, сперва близкие, а потом более далекие и тихие, пока грохот постепенно не сменился тишиной. В полной темноте Чафф ощутил дуновение свежего прохладного воздуха и понял, что снова находится на земле.
Через несколько минут Том услышал знакомые голоса. Сперва перед его глазами появилась слабая точка света, потом он постепенно стал различать пламя свечи, а затем лица жены и детей. И они что-то говорили ему, хотя Том ничего не мог ответить.
Еще он увидел доктора, похожего на ту одинокую фигуру в темноте, и услышал, как тот сказал:
– Ну вот, теперь вы получили его обратно. Думаю, он отойдет.
Чафф почувствовал кровь на шее и рубашке. Первые слова, которые он произнес, когда смог говорить, были:
– Жена… прости меня… Я изменился… Пошли… кого… за сэ… свэ…
Последняя фраза означала: «Пошли кого-нибудь за священником».
И вот викарий вошел в маленькую спальню, где испуганный браконьер, чья душа только что умирала, лежал в постели, все еще больной, немощный и объятый ужасом. Том Чафф слабым жестом попросил остальных выйти из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, добрый пастор выслушал странное признание и с не меньшим изумлением – искренние и взволнованные клятвы исправиться и беспомощные мольбы о поддержке и совете.
Они, конечно, были встречены со всей любезностью. После этого визиты священника в дом Чаффа стали очень частыми.
Однажды, когда он взял Тома за руку, прощаясь, больной, задержав ее в своей, сказал ему:
– Вы викарий Шеклтона, сэр, и, если я попрошу вас, вы пообещаете кое-что, как я обещал вам много раз? Я сказал, что никогда больше не трону ни жену, ни других домочадцев, ни кого-либо еще. Что не буду больше ни скандалить, ни ругаться, и вы больше не увидите меня среди пьяниц. И никогда Том больше не расставит ловушки и не нажмет на спусковой крючок, он будет честно зарабатывать на хлеб. И вы перестанете считать меня образчиком никчемности. Но, будучи, как я уже сказал, викарием Шеклтона, способным делать здесь все, что пожелаете… Не дайте похоронить меня на расстоянии ближе двадцати добрых ярдов от буков, которые растут вокруг церковного кладбища Шеклтона!
– Понимаю. Когда придет ваше время, вас похоронят далеко от того места, где находилась могила в вашем видении, – пообещал священнослужитель.
– Это не шутка. Я лучше лягу на дно помойной ямы – даже там спокойнее! Пусть меня похоронят в центре кладбища, подальше от буков, обещайте мне! Все мои родственники похоронены под буками в Шеклтоне… Вы дадите мне обещание и не нарушите слова?
– Конечно обещаю. Хотя вряд ли я переживу вас. Но если переживу и останусь викарием Шеклтона, вас похоронят как можно дальше от буков в центре кладбища, насколько позволит место.
– Спасибо. Этого достаточно.
Так, довольные друг другом, они расстались.
Впечатление, которое произвело на Тома Чаффа его видение, было сильным и длительным. С огромным усилием, но он изменил жизнь, полную беспорядочных похождений и бесконечной праздности, и стал зарабатывать честным трудом. Он бросил пить, стал настолько добр, насколько позволяла его угрюмая от природы натура, к жене и остальным членам семьи, ходил в церковь. А в хорошую погоду все Чаффы прогуливались через пустошь до церкви Шеклтона. Викарий говорил, что Том приходит туда напоминать себе о пережитом и укрепить добрые намерения.
Однако впечатления, рожденные сновидением, преходящи. Под влиянием страха человек действует не свободно. Настоящий его характер при этом не проявляется, но и никуда не исчезает. И по мере того как мысленные образы тускнеют, а действие страха ослабевает, истинные качества человека вновь заявляют о себе.
Итак, спустя некоторое время Том Чафф устал от своей новой жизни. Он обленился, и люди начали поговаривать, что он стал опять ставить силки на зайцев и нарушать закон.
Как-то ночью Том пришел домой явно приложившимся к бутылке, судя по его невнятной речи и вспыльчивому настроению. На следующий день он был огорчен или напуган – во всяком случае, раскаивался. Неделю или больше Чафф напоминал себе о пережитом в видении ужасе и вел себя хорошо. Но через некоторое время наступил рецидив, за которым последовало еще одно раскаяние, а затем снова рецидив. Постепенно к Тому вернулись старые привычки и прежний образ жизни. Но теперь Чафф стал еще более жестоким и мрачным, потому что навязчивое воспоминание об ужасном предупреждении из преисподней вызывало у него страх и раздражение.
Вместе со старой жизнью в дом Чаффа возвратилась нищета. Улыбки, которые начали появляться на лицах его родных, как робкие утренние солнечные лучи, опять исчезли. Его бедная жена вновь побледнела и осунулась. Дом потерял опрятный и жизнерадостный вид, его снова стало охватывать все более заметное запустение. Иногда по ночам случайный прохожий слышал оттуда крики и рыдания. Том Чафф постоянно напивался и надолго пропадал из дома, а приходил лишь затем, чтобы забрать скудный заработок своей бедной жены.
Про честного пастора Том давно забыл. К унижению из-за возвращения к прежней жизни примешивался стыд. У пьяницы хватало благоразумия, чтобы, увидев худую фигуру священника на дороге, свернуть с пути, избегая встречи. Тот лишь качал головой и тяжело вздыхал, когда при нем упоминалось имя Чаффа. Ужас и сожаление викария относились больше к бедной жене Тома, чем к вновь падшему грешнику, потому что ее жизнь была действительно плачевной.
Из Хексли приехал брат несчастной женщины Джек Эвертон и, услышав обо всем, решил избить Тома до полусмерти за жестокое обращение с сестрой. К счастью, причем, возможно, для всех, Том в тот день оказался в отъезде – это была одна из его длительных отлучек. Бедная Нелл в крайнем ужасе принялась умолять брата не вмешиваться в их с мужем жизнь. Так что Джек попрощался с ней и отправился домой, угрюмо ворча.
Несколько месяцев спустя Нелл Чафф слегла. Она уже довольно долго была больна, как это бывает у людей с разбитым сердцем, и теперь пришел ее конец.
Когда она умерла, было проведено коронерское расследование, поскольку у доктора имелись сомнения по части того, не ускорили ли ее смерть побои мужа. Однако расследование не дало ничего определенного. Том Чафф покинул дом за два дня до смерти жены, занимаясь своими темными делишками, когда коронер проводил дознание.
Джек Эвертон снова приехал из Хексли – теперь чтобы присутствовать на похоронах сестры. Он был более чем когда-либо зол на ее мерзавца-мужа, который, несомненно, ускорил смерть Нелл. Дознание закончилось рано утром, а Том так и не появился.
Зато рядом случайно оказался приятель – или, возможно, мне следует сказать, сообщник Чаффа. Он рассказал, что расстался с Томом на границе Уэстморленда и тот, вероятно, будет дома на следующий день. Но Эвертон не особенно поверил в это. Возможно, он предполагал, что Тому Чаффу доставляет тайное удовольствие закончить историю семейной жизни скандалом, вызванным его отсутствием на похоронах измученной и забитой жены.
Эвертон взял на себя организацию похорон. Он приказал вырыть для сестры могилу рядом с могилой их матери на церковном кладбище Шеклтона, на другой стороне пустоши. Как я уже сказал, задавшись целью подчеркнуть бездушное пренебрежение ее мужа, Джек решил, что похороны должны состояться в ту же ночь. Еще один их брат Дик, Мэри и дети Нелл, а также пара соседей составили скромный похоронный кортеж.
Джек Эвертон остался в доме, сказав, что подождет Тома и, если тот придет вовремя, расскажет ему, что произошло с Нелл, и заставит пойти на кладбище и принять участие в погребении. Хотя, думаю, настоящей его целью было отколотить злодея, как он давно хотел сделать. Так или иначе, но Джек решил ждать до последнего, а затем быстро добраться через болото до кладбища. Он даже надеялся оказаться там до прибытия похоронной процессии и успеть перекинуться парой слов с викарием, служкой и пономарем. Они были его старыми друзьями, поскольку в Шеклтоне прошли детство и юность Джека.
Но Том Чафф ночью не появился дома. В мрачном настроении и без единого шиллинга в кармане он как раз возвращался домой. Из кармана пальто, как обычно, у него торчала бутылка джина – его последнее вложение, – наполовину опорожненная.
Его путь лежал через болото Катстина, и самая проверенная дорога начиналась от кладбища Шеклтона. Том перепрыгнул через низкую ограду и зашагал мимо могил и множества плоских, полузасыпанных землей надгробий к выходящей на болото стороне кладбища.
Старая церковь Шеклтона и колокольня возвышались справа, как черные тени на фоне неба. Ночь стояла безлунная, но ясная. К этому времени Чафф добрался до низкой стены с другой стороны кладбища, откуда открывался вид на широкие просторы Катстинского болота. Том остановился у одного из огромных старых буков и прислонился спиной к гладкому стволу. Странно, но ему показалось, что он уже видел небо таким черным, а звезды – так ярко сияющими и мерцающими. И эта неестественная тишина, как перед грозой! Болото перед Томом терялось в кромешной тьме. Странная дрожь пронзила его сердце. Видение! Все точно так же, как в его видении! Чафф почувствовал знакомый страх и непреодолимый ужас, не решаясь сойти с места, где стоял. Он бы и помолился – но не осмеливался. Его упавшему духу требовалось какое-нибудь утешение, и Том выхватил из кармана бутылку. Повернувшись влево, он увидел гору земли от вырытой могилы, зиявшей у основания большого дерева, к которому он прислонился.
Чафф в оцепенении застыл. Давний сон возвращался и медленно овладевал им. Видение вплеталось в ткань того, что видел теперь несчастный. Холодный ужас сжал сердце железной рукой.
Далекий свист, пронзительный и отчетливый, пронесся над пустошью, и Том увидел фигуру. Она приближалась к нему размашистой походкой и прыжками то туда, то сюда – как это делают люди, бегущие по грязи, выбирая, куда ступить. Фигура пробежала сквозь заросли тростника и камыша, оказавшиеся перед ней. Том ответил на ее свист, поддавшись тому же необъяснимому импульсу, который побудил его сделать это во сне.