Потирая ушибленную макушку, девушка посмотрела в ту сторону, куда шипела кошка.
«Дождаться не могу, когда смогу отгрызть ей ушко, да, это будет забавно, оторвать ушко прямо зубами, о, да».
Огромный мужик с дорожками пирсинга в ушах, губах, ноздрях и бровях, смотрел в ее сторону. Его бугрящиеся мускулами руки покрывали голографические татуировки, демонстрирующие различные сцены насилия, совершаемые большими людьми над маленькими.
Нова не смогла выяснить, как его зовут, поскольку неформал сам не помнил своего имени. Здоровяка кликали Жбаном, потому что однажды он выдул целый жбан водки без всяких негативных последствий — вероятно, из-за того, что он по жизни всегда был торкнутым, вплоть до клинического сумасшествия.
И той девчушкой, которую мужик сейчас хотел убить, была никто иная как Нова.
Жбан вошел в тупичок, не думая ни о чем, кроме как о жестоком зверском убийстве. И с этой мыслью он неторопливо зашагал к Нове…
Девчушка здесь, в тупике, только и ждет, чтобы ее схватили, точно так, как и сказал лысый. Жбан любил, когда лысый давал такие дела. У него появлялась цель, которую в силу своего примитивного и бессмысленного существования, он не мог найти самостоятельно.
А может, это просто пьяная болтовня. Тяжеловато сказать наверняка.
Жбан прощупал руку и вкачал хаб в систему. Эффекта ноль. Эффекта не было уже шестьсот сорок девять раз, что он пытался. Именно это он так ненавидел в своей жизни, и именно поэтому он перепробовал все, что было. Но в душе он оставался оптимистом, или быть может, был в душе пессимистом (он никак не мог запомнить значение этих слов), и потому не прекращал принимать хаб — в надежде, что в этот раз у него обязательно получится обдолбаться!
Но не удалось. Больше никогда не получалось. Тогда он подумал — зачем ему дергаться и пробовать в шестьсот пятидесятый раз? Ведь он знает — знает! — что хаб больше никогда не сработает! И в этом просто нет смысла, черт их всех задери!
Он забыл, где находится.
Прощупал другую часть руки и впрыснул в систему тёрк. Тёрк позволил ему лучше осознать окружающий мир, и это хорошо, потому что, вероятно, хуже его осознавать, чем сейчас, он уже не мог. И он даже не знал, где находится. И, ого, краски в этом переулке такие яркие, хорошо, что он заметил это теперь, потому что раньше он этого не видел. И кладка особенно прелестна, если не считать места, где она треснула, уродская, паскудная, грязная и вымазана дерьмом разных птиц, крыс, кошек, собак и всех остальных животных, которые припрутся сюда, как эта кошка, что сидит рядом с блондинкой, которая…
Порой от тёрка окружающий мир становился уж слишком впечатляющим. Но теперь он вспомнил. Блондинка. Лысый хотел, чтобы он убил блондинку. Лысый обещал новую наркоту, самый свежак на рынке: еще не появилась на улицах, еще даже не стала незаконной, настолько новая. И лысый обещал, что когда он убьет девчонку, то получит бесплатно столько этой дряни, сколько захочет, как всегда.
Лысый — единственный, кто всегда с ним добр. Лысый ему нравится.
Всех остальных он ненавидел.
За исключением бабушки, разумеется. Она всегда была с ним добра. Если подумать, то не стоило ее убивать, и скорей всего он сглупил, когда сделал это.
Мысли о бабушке его расстроили. Поэтому он вновь дотронулся руки, вводя на этот раз в организм смесь крэба и сноука, которая помогала ему забыть обо всем. Как только он это проделал, то понял: плохая была идея. Потому что теперь он забыл…
Что-то.
Он собирался что-то сделать.
Что-то очень важное, к тому же.
Невероятно важное.
Да.
Он должен был это сделать.
Он должен был это сделать прямо сейчас.
Что же это такое?
Наверное, что-то связанное с расправой.
Это довольно обычное дело.
В расправах он хорош.
Нехорош во всем остальном.
Особенно в воспоминаниях.
Чем бы это ни было.
Он собирался.
Вспомнить.
Кошка мяукнула. «Уматно… теперь я вспомнил». Он вновь коснулся руки, на сей раз сдабривая всю наркоту кофеином. В качестве бонуса он получил мощный стимул на выполнение того, что собирался сделать… ведь он вспомнил, что собирался убить блондинку, ту самую, что стоит рядом с мяукнувшей кошкой.
Он вновь коснулся руки — сейчас ему нужен боог.
Боога больше не найти на рынке. Даже на всем Тарсонисе его найти невозможно. Поэтому когда лысый разыскал для него этот наркотик, просто не вообразить, какой трепет он испытал. Запасов боога было мало, поэтому он принимал его только тогда, когда хотел кого-нибудь убить.
А сейчас он собирался убить блондинку.
Лысый назвал ее имя, но он его позабыл. Он не мог даже припомнить свое собственное. Знал, что его кличут Жбаном за тот раз, когда он выпил жбан водки. Он убил девушку, которая его так прозвала, но кличка прижилась… в основном, потому что он не мог вспомнить, как его зовут на самом деле. Бабуля знала его имя, но он убил ее, так что она уже не напомнит.
Сейчас, когда боог подействовал, это уже не имеет значения. Единственное, что ему нужно помнить, это как сильно он любил маленьких блондиночек… особенно когда вырвал им глотки.
И ее ушко. У нее хорошенькое ушко. Он с радостью его откусит. Может, пожует его.
— Убирайся прочь от меня.
Он моргнул. Понадобилось мгновение, чтобы он понял, что говорила блондинка. «Как она может говорить без глотки?»
Затем он вспомнил: на самом деле он ее еще не вырвал, а только думал об этом. Какая небрежность.
Он начал наступать на блондинку.
— Не подходи ближе… предупреждаю тебя, Жбан, если ты подойдешь к мусорке… ты пожалеешь.
«Откуда блондинка знает мое имя?»
Он решил ее спросить:
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Я знаю все, Жбан. Я знаю, что Феджин…
Вот как зовут лысого. «Почему я никогда не мог его вспомнить?»
— …дает тебе даром наркотики, а ты взамен выполняешь его приказы. Я знаю, как ты убил свою бабушку. Знаю, что ты хочешь вырвать мне глотку, а затем откусить ухо.
Должно быть, он разговаривал вслух перед этим. Правда, он этого не помнит.
— И я знаю, что если ты попробуешь причинить мне боль, вместо этого я сделаю больно тебе.
Это была самая смешная шутка за день. По правде говоря, ничего смешнее он вообще никогда не слышал. И поэтому расхохотался.
— А-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Его живот чуть не взорвался, настолько силен был хохот. Он поверить не мог, что эта девчонка решила, будто она может причинить боль ему.
— Да, я могу причинить тебе боль.
Наконец он произнес:
— Знаешь, че я сделал с последней девчуркой?
— Ты имеешь в виду ту, из клуба «Светлячок»? Ту, что спросила, откуда у тебя такие уродские татуировки?
Ладно, вот теперь он действительно в замешательстве. Эта блондиночка никак — никак! — не могла знать о том, что произошло в клубе «Светлячок» с той чернявой девчушкой.
— Ты там была?
— Нет, я никогда не была в клубе «Светлячок».
Теперь блондинка говорила крайне быстро, и дышала тяжело, словно лишнего перебрала, и она была готова закричать. Он был впечатлен… обычно они не начинали кричать, пока он не подходил куда ближе, чем сейчас.
А она продолжала:
— Но я знаю, что ты положил ей руку на лицо и не отпускал, пока она не перестала дышать. Да что ты за чудовище такое?
На этот вопрос он знал ответ:
— Я тот, кто думает пришить тя, курва.
— Ты больше никогда никого не убьешь, Жбан. Слышишь меня? Никогда.
Он решил, что эта девчонка даже больше не в себе, чем он сам… а он не думал, что хоть кто-то чокнутее его… и всего-то надо просто взять и распотрошить ей глотку.
Прощупав руку, чтобы вкачать в себя еще хаба (хотя и знал, что это бесполезно), он двинулся на нее.
Он решил, что первым делом оторвет блондинке руки. Откуда пришла эта мысль, он не знал, но сразу же понял, что это очень правильное решение. Она будет стоять, и таращиться на обрубки и кровищу из плеч, а затем… ДА!.. Затем он забьет ее до смерти ее же руками! Уматно… это будет потрясающе!
Для пущего эффекта (и потому что после травмы ему так проще было ходить) он затопал по асфальту, неуклонно приближаясь и в надежде до смерти напугать девчушку, чтобы она взмокла к тому мигу, когда он действительно вырвет ей глотку.
Нет! Оторвет ей руки. Так намного лучше…
Он поднял ногу (он был совершенно уверен, что это его левая нога), чтобы топнуть ею.
И в этот момент застыл как вкопанный.
Он с трудом понимал, почему — он просто не мог двинуться и все. По какой-то причине не мог опустить ногу. Или моргнуть. Или пошевелить руками. Или… вообще ничего.
Заболела голова.
Нет, она прямо раскалывалась и горела от боли. Словно кто-то вколотил в череп раскаленный металлический прут.
Боль была хуже, чем в тот раз, когда он пытался пробить головой кирпичную стену. Просто чтобы проверить, получится ли. Хуже, чем когда он подпалил голову, чтобы посмотреть, как долго она будет гореть. Даже хуже, чем когда он в первый и последний раз принял чистый тёрк.
— АААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!
* * *
Все оказалось проще, чем она себе представляла.
И это напугало Нову больше всего.
Пип подошла к телу Жбана и с любопытством обнюхала. «Большой кошак без шерсти упал».
Когда Нова рефлекторно ударила Эдварда и прочих в Небоскребе Терра, она сделала это, не задумываясь и не настраиваясь. Просто залпом выплеснула из себя всю ярость, все горе, всю печаль и всю злость.
Этот спонтанный выброс эмоций убил разом триста семь человек.
Сейчас она направила свою силу в один мозг, а не в триста. И разорвала его в клочья.
На все про все ушло несколько секунд. А затем Жбан умер. Он закричал, а затем рухнул ничком. Его мерзкое, проколотое во множестве мест лицо с кровавым чавканьем ударилось об асфальт тротуара. Из ушей потекла кровь.
Потянувшись разумом к трупу (она не могла даже помыслить, чтобы дотронуться до Жбана физически), Нова заставила тело перевернуться.