мне жаль тебя, Кристина: ты сорвала с меня маску и потому останешься здесь навсегда. Не зная, каков я, ты бы еще могла время от времени приходить меня навещать, но теперь, увидав мое лицо, ты никогда бы не вернулась. И потому ты останешься со мной навсегда. Ты сама виновата. Зачем тебе понадобилось меня видеть! Безумная! Видеть мое лицо! Когда даже мой отец никогда меня не видел, и моя мать, чтобы как-нибудь скрыть мое безобразие, подарила мне мою первую маску!
Наконец он меня выпустил и, упав на пол, зарыдал, как ребенок. Потом, извиваясь, как змея, дополз до двери и скрылся у себя в комнате, оставив меня наедине с моими мучительными мыслями. Кругом воцарилась могильная тишина. Я начала понемногу приходить в себя. И так я сама во всем виновата. Он меня предупредил, что мне не грозит никакая опасность до тех пор, пока я не дотронусь до маски. А я ее сорвала. Теперь я проклинала свою неосторожность и должна была признать рассуждение этого чудовища правильным. Он был прав, не видя его лица, я бы к нему вернулась, потому что, во-первых, он меня растрогал своими слезами, бескорыстной любовью, а во-вторых, я не была неблагодарной и не могла забыть, что он, прежде всего, «голос». Но вернуться теперь! Вернуться для того, чтобы закопать себя в могилу, вместе с влюбленным трупом, на это никто не способен.
Его отношение ко мне во время последней сцены, в достаточной мере доказало всю необузданность его натуры, и если он тогда не воспользовался моей беззащитностью, то это доказывало, что зверь боролся в нем с ангелом, и этот последний взял на этот раз перевес, как, вероятно, бывало бы и всегда, если бы Господь наградил несчастного другой оболочкой.
Мною вдруг овладел такой ужас при одной мысли о том, что меня ожидает в будущем, что я бросилась в свою комнату и уже схватила ножницы, чтобы, в случае надобности положить конец своему существованию, как вдруг раздались звуки органа. Тут только я поняла, что хотел сказать Эрик, говоря, что его «Торжествующий Дон — Жуан» — огонь и пламень! Я никогда не слышала ничего подобного. Его Дон — Жуан (я не сомневаюсь в том, что он играл именно свое произведение, так не похоже оно было на нашу банальную оперную музыку) произвел на меня впечатление громкого, могучего взрыва отчаяния, в котором выливалась вся исстрадавшаяся душа несчастного композитора.
Перед моими глазами встала тетрадь с красными нотами, и мне казалось, что она была исписана кровью, кровью измученного, исстрадавшегося человека, сознающего весь ужас своего безобразия. А аккорды все лились и лились, они то плакали, то проклинали и вдруг разрослись в такой торжествующей, полный гармонии гимн, что я поняла, что задача окончена и «Безобразие», высоко вознесшееся на крыльях Любви, наконец, взглянуло в лучезарный лик Красоты. Я, не помня себя от восторга, распахнула дверь в его комнату. Услышав мои шаги, он поднялся с места, но видимо не решался повернуться ко мне лицом.
— Эрик! — вскричала я, — не бойтесь, покажите мне ваша лицо. Клянусь вам, ваше страдание делает вас великим и, глядя на вас, Кристина Даэ будет помнить только о вашем волшебном даровании.
Он поверил моим словам и обернулся… Увы!.. Я слишком понадеялась на свои силы… Он судорожно всплеснул руками и со словами любви упал передо мной на колени и… музыка прервалась…
Он целовал мое платье, не замечая, что я закрыла глаза. Что же мне вам еще сказать? Теперь вы знаете все. Такова была моя жизнь в течение двух недель. Я продолжала ему лгать и только благодаря этой лжи, получила свободу. Я сожгла его маску. И он так верил в мою искренность, что даже иногда решался заглядывать мне в глаза, как несчастная, забитая собака, ласкающаяся у ног своего хозяина.
Постепенно его доверие ко мне возросло настолько, что он стал катать меня в лодке по озеру, а потом мы даже начали совершать ночные прогулки по Булонскому лесу. Наша с вами встреча в лесу едва не закончилась трагедией, так как, он безумно ревнует меня к вам. Я едва его успокоила, сказав, что вы скоро уезжаете. Наконец, после двух недель этого ужасного заточения, он меня отпустил, взяв слово, что я буду его навещать.
— И вы к нему вернулись! — простонал Рауль.
— Да, мой друг, и не потому, чтобы я испугалась тех угроз, которыми он меня стращал при прощании. Всему виной были его рыдания, которые донеслись до меня, когда я уходила. Эти рыдания растрогали меня до глубины души. Бедный, бедный Эрик!
— Кристина, — сказал, вставая, Рауль, — вы говорите, что любите меня, а между тем не прошло и нескольких часов, как вы с ним расстались, и вас уже опять к нему потянуло. Вспомните маскарад!
— Так было условлено… не забывайте, что эти несколько часов я провела с вами, несмотря на то, что мы рисковали жизнью.
— Я не верил тогда, что вы меня любите.
— А теперь верите? Да? Знайте же, что с каждым новым свиданием с Эриком, он становился мне все отвратительнее, так как я видела, что мое присутствие не только, как я надеялась, его не успокаивало, но наоборот, сводило его сума… и это было страшно!.. Я боюсь!.. боюсь!..
— Вы говорите, что меня любите? Но если бы Эрик не был так безобразен, продолжали бы вы и тогда меня любить?
— Не надо! Зачем испытывать судьбу. Не спрашивайте меня о том, что таится в глубине моей души, как страшный грех.
— Она тоже встала и, обхватив своими нежными руками шею молодого человека, сказала:
— Если бы я вас не любила, мой милый жених, я бы не позволила вам себя поцеловать. Вот мои губы, поцелуйте их в первый и последний раз.
Он осторожно прикоснулся своими губами к её губам, но в ту же минуту безмятежную тишину окружающей их ночи прорезал такой зловещий, страдальчески стон, что они оба бросились бежать, как будто их настигала буря, но прежде чем успели скрыться, они заметили черную тень огромной ночной птицы, которая, уцепившись за самую верхушку лиры Аполлона, смотрела на них своими горящими, как звезды, глазами.
Глава 13
Рауль и Кристина продолжали без оглядки бежать вниз, пока не очутились в восьмом этаже, считая сверху. В этот вечер спектакля не было, и коридоры Оперы были пустынны.
Вдруг какой-то странный силуэт вырос перед молодыми людьми и загородил им дорогу:
— Нет! нет! не сюда! — сказал он, указывая им другой коридор, который вел прямо за кулисы.
Рауль хотел остановиться и узнать в чем дело.
— Бегите скорей! Бегите! — приказала все та же, одетая в плащ и остроконечную шапочку, фигура.
Кристина послушно бежала дальше, увлекая за собой и Рауля.
— Кто это такой? Кто это? — спросил молодой человек.
— Это — «Перс»!
— Что же он тут делает?
— Неизвестно. Он всегда в театре.
— Благодаря вам, я поступаю, как трус, Кристина, — взволнованно сказал Рауль. — Я первый раз в жизни обращаюсь в бегство.
— Пустяки! — ответила почти успокоившаяся Кристина, — Мы, кажется, убегали от нашего собственного воображения.
— Если это действительно был Эрик, я должен был уложить его на месте, и со всей этой историей было бы навсегда покончено.
— Для того вам надо было бы взобраться на самую верхушку лиры Аполлона, а это не так-то легко.
— Однако он взобрался!
— Он вам теперь, как и мне, повсюду чудится… Но послушайте, будем благоразумны. По всей вероятности то, что мы приняли за глаза, были просто на просто две блестящи звезды.
Она спустилась еще этажом ниже. Рауль шел за ней.
— Если вы все еще намерены уехать, Кристина, — сказал он, — послушайтесь, меня, бежим сейчас. Зачем нам ждать завтрашнего дня. Может быть, он слышал наш разговор.
— Да нет же, говорю вам! Он занят своим «Торжествующим Дон — Жуаном» и даже не думает о нас.
— Вы так уверены в этом, но почему-то не перестаете оглядываться.
— Пойдемте в мою гримерную!
— Лучше выйдем на воздух, поедем куда-нибудь…
— Ни за что! Завтра мы будем свободны. А пока я дала ему слово видеться с вами только в театре, если я нарушу свое обещание, это нам принесет несчастье.
— Слава Богу, что он хоть что-нибудь разрешает, — с горечью воскликнул Рауль. — Как же это вы решились без его согласия играть со мной в жениха и невесту?
— Он об этом знает. Он мне сказал: «Я верю вашим словам Кристина. Господин де Шаньи в вас влюблен и скоро должен уехать. Пусть же он в течение этого месяца будет также несчастлив, как и я!»..
— Что же он хотел этим сказать?
— Я сама хотела у вас об этом спросить. Разве любить, значит быть несчастным?
— Да. Кристина, когда не уверен во взаимности.
— Вы говорите об Эрике?
— И о нем, и о себе, — печально произнес молодой человек.
Они пришли в комнату Кристины.
— Каким образом вы можете себя чувствовать здесь в большей безопасности, чем в других помещениях театра? Если вы его слышите через стены, значит и он слышит все, что мы говорим.
— Нет, он мне дал слово не подслушивать у стен и я ему верю. Эта гримерка и моя комната у озера для него священны.
— Как вы могли попасть отсюда в темный коридор? Хотите, вместе повторим весь ваш путь шаг за шагом?..
— Это опасно, милый, я опять могу попасть в подземелье и тогда мне придется идти к озеру и вызвать Эрика, чтобы он меня выпустил.
— И он вас услышит?
— Откуда бы я его ни позвала, он меня всегда услышит. Он мне это сам сказал. Это удивительная способность. Вообще, не думайте, Рауль, что Эрик обыкновенный человек, поселившиеся, оригинальности ради, в подземелье. Ему доступны такие вещи, о которых ни один смертный не имеет понятия.
— Берегитесь, Кристина, вы скоро опять будете утверждать, что это призрак.
— Нет, он не призрак. Это человек, в котором слились все гармонии неба и земли.
— И только? С каким жаром вы о нем говорите… И вы еще не передумали бежать?..
— Нет, завтра.
— Хотите знать, почему я вам советую уехать сегодня?
— Скажите!..
— Потому что завтра вы опять откажетесь от своего намерения.
— Тогда вы увезете меня силой, Рауль… вы это обещали.