– Кто вам это сказал? – пролепетала она.
– Вы сами!
– Каким образом?
– Жалея его в тот вечер, вечер костюмированного бала. Разве, придя в свою гримерную, вы не сказали: «Бедный Эрик!» Так вот, Кристина, рядом находился бедный Рауль, который вас слышал.
– Стало быть, вы второй раз подслушивали за дверью, господин де Шаньи!
– Я был не за дверью!.. Я был в гримерной!.. В вашем будуаре, мадемуазель.
– Несчастный! – простонала девушка с невыразимым ужасом. – Несчастный! Вы хотите, чтобы вас убили?
– Возможно!
Рауль произнес это «возможно» с такой любовью и отчаянием, что Кристина не могла сдержать рыданий.
Взяв его за руки, она взглянула на него с несказанной нежностью, и под этим взглядом молодой человек почувствовал, что боль его стихает.
– Рауль, – сказала она, – вам следует забыть мужской голос, и не вспоминать его имя, и никогда не пытаться проникнуть в тайну мужского голоса.
– Значит, эта тайна столь ужасна?
– Ужаснее на земле не бывает!
Молодые люди умолкли. Рауль был страшно удручен.
– Поклянитесь мне, что не сделаете ничего, чтобы «узнать», – настаивала Кристина. – Поклянитесь, что не войдете больше в мою гримерную, пока я не позову вас.
– Вы обещаете звать меня хоть иногда, Кристина?
– Обещаю.
– Когда же?
– Завтра.
– Тогда я тоже клянусь вам!
Это были их последние слова в тот день.
Он поцеловал ей руки и ушел, проклиная Эрика и обещая себе быть терпеливым.
Глава XIIНад люками
На другой день он снова увидел ее в Опере.
Она по-прежнему носила на пальце золотое кольцо. Но была нежной и доброй. Говорила с ним о его планах на будущее, о его карьере.
Он сказал ей, что отъезд полярной экспедиции ускорен и что через три недели, самое позднее через месяц он покинет Францию.
Она чуть ли не весело уговаривала его рассматривать это путешествие как этап на пути к будущей славе. И когда он отвечал, что слава без любви не имеет в его глазах притягательной силы, назвала его ребенком, чьи горести обязательно пройдут.
– С какой легкостью, Кристина, вы говорите о таких важных вещах! – воскликнул он. – Ведь мы, возможно, никогда больше не увидимся!.. Я могу умереть во время экспедиции!..
– Я тоже, – просто сказала она. Она уже не улыбалась и не шутила. Казалось, она задумалась о чем-то, что впервые пришло ей в голову. Взгляд ее просветлел.
– О чем вы думаете, Кристина?
– О том, что мы больше не увидимся.
– И от этого вы вся светитесь?
– И что через месяц нам придется сказать друг другу: прощай навсегда!
– Если только мы не дадим друг другу слово, Кристина, и не будем ждать друг друга, чтобы соединиться навеки.
Она закрыла ему рот рукой.
– Молчите, Рауль!.. Об этом и речи быть не может, и вы прекрасно это знаете!.. Мы никогда не поженимся! Все решено! – Ей вдруг стало трудно сдерживать бьющую через край радость. С детской веселостью она захлопала в ладоши.
Рауль, не понимая, смотрел на нее с беспокойством.
– Но… но… – заговорила она снова, протягивая молодому человеку обе руки или, вернее, отдавая их, словно внезапно решила сделать ему подарок. – Но если нам нельзя пожениться, мы можем, мы можем обручиться!.. Никто не будет знать об этом, кроме нас, Рауль!.. Ведь были же тайные браки!.. Значит, могут быть и тайные обручения!.. Мы помолвлены, мой друг, на месяц!.. Через месяц вы уедете, и я всю жизнь буду счастлива, вспоминая этот месяц! – Она была в восторге от своей идеи и вдруг снова стала серьезной. – Это счастье, которое никому не причинит вреда…
Рауль понял. Он уцепился за эту счастливую мысль. И хотел немедленно сделать ее реальностью. Склонившись перед Кристиной с беспримерным смирением, он произнес:
– Мадемуазель, имею честь просить вашей руки!
– Но они уже обе ваши, мой дорогой жених!.. О, Рауль, как мы будем счастливы!.. Мы будем играть в будущих мужа и жену!..
А Рауль думал про себя: «Какая неосторожная! За месяц у меня хватит времени заставить ее забыть или разгадать и свести на нет «тайну мужского голоса», и через месяц Кристина согласится стать моей женой. А пока поиграем!»
То была прелестнейшая игра, которой они радовались, как невинные дети, каковыми и были на самом деле. Ах, какие чудесные вещи говорили они друг другу! Какие давали клятвы в вечной верности! Мысль, что по прошествии месяца некому будет держать эти клятвы, повергала их в смятение, которым они наслаждались с отчаянным упоением, мешая смех со слезами. Они играли «в сердце», как иные играют «в мяч», только посылали-то они друг другу не мяч, а свои сердца, и потому им следовало проявлять большую ловкость, чтобы поймать их, не причинив вреда. Однажды – это был восьмой день игры – сердце Рауля сжалось от нестерпимой боли, и молодой человек решил остановить партию безрассудными словами: «Я не поеду на Северный полюс».
Кристина, которая по своему простодушию не подумала о такой возможности, внезапно поняла опасность игры и горько пожалела о содеянном. Ничего не ответив Раулю, она собралась домой.
Происходило это во второй половине дня в гримерной Кристины, где она назначала ему свидания и где они играли «в гости», поставив на стол печенье, две рюмки портвейна и букетик фиалок.
Вечером она не пела. И он не получил привычного письма, хотя они договорились писать друг другу каждый день в течение всего месяца.
На следующее утро он помчался к госпоже Валериус. Та сообщила ему, что Кристины не будет два дня. Она ушла накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется лишь на третий день. Рауль был потрясен. Он возненавидел госпожу Валериус, сообщившую ему подобную новость с поразительным спокойствием. Он попробовал вытянуть из нее что-нибудь, но милая дама, судя по всему, действительно ничего не знала. На встревоженные вопросы молодого человека она просто-напросто отвечала: «Это секрет Кристины!» Причем говорила это с трогательным елеем в голосе, подняв палец, словно призывая хранить тайну и в то же время желая вроде бы успокоить.
«Ну конечно! – со злостью думал Рауль, как безумный сбегая по лестнице. – Еще бы! С такой госпожой Валериус за девушек нечего опасаться!..»
Куда могла деться Кристина?.. Два дня… На два дня сократился срок их недолгого счастья! А все по его вине!.. Ведь договорились, что он уедет!.. И если у него было твердое намерение никуда не уезжать, зачем он заговорил об этом так рано? Он корил себя за допущенную оплошность и чувствовал себя самым несчастным человеком сорок восемь часов, по истечении которых Кристина вернулась.
И вернулась с триумфом. Наконец-то ее вновь ожидал неслыханный успех, какого она достигла на том памятном гала-концерте. После истории с «жабой» Карлотта не могла выступать на сцене. В ее сердце, лишая ее сил, поселился ужас перед новым фальшивым «квак»; место и свидетели ее непостижимого провала стали ей ненавистны. Она нашла способ разорвать контракт. Дое на короткое время просили занять вакантную роль. В «Жидовке» ее встретили с исступленным восторгом.
Присутствовавший на представлении виконт был, естественно, единственным, кто страдал, внимая тысячным отголоскам этого нового триумфа, ибо заметил, что Кристина по-прежнему носит золотое кольцо. Некий невнятный голос нашептывал молодому человеку: «И сегодня опять у нее это кольцо, и не ты ей его подарил. Сегодня она опять отдала всю душу, но только не тебе». И еще тот же голос добавил: «Если она не хочет сказать, что делала эти два дня, если скрывает от тебя место своего убежища, надо спросить об этом у Эрика!»
Рауль бросился на сцену. Встал у нее на пути. Она увидела его, ибо искала глазами.
– Скорее! Скорее! Идемте! – сказала она, увлекая его в гримерную, нисколько не заботясь о многочисленных поклонниках ее восходящей славы, шептавших перед закрытой дверью:
– Какой скандал!
Рауль тут же упал к ее ногам. Он поклялся, что уедет, и умолял не отнимать более ни часа у обещанного ею безоблачного счастья. Она не стала сдерживать своих слез. Они обнялись, словно убитые горем брат с сестрой, которых поразило общее несчастье, и вот они встретились, чтобы оплакать чью-то смерть.
Внезапно Кристина освободилась от нежных и робких объятий молодого человека, прислушиваясь, казалось, к чему-то неведомому, и жестом указала Раулю на дверь. Когда он уже был у порога, она сказала, но так тихо, что виконт скорее угадал, нежели услышал ее слова:
– До завтра, мой дорогой жених! И будьте счастливы, Рауль… Сегодня я пела для вас!..
На следующий день он вернулся.
Но увы! Два дня отсутствия разрушили очарование их милой лжи. Встретившись, как всегда, в гримерной, они смотрели друг на друга, однако их грустные глаза ничего уже не говорили. Рауль едва сдерживался, чтобы не закричать: «Я ревную! Ревную! Ревную!» Но она все-таки услыхала его и сказала:
– Давайте погуляем, мой друг, свежий воздух пойдет нам на пользу.
Рауль решил, что она хочет предложить ему прогулку за город, подальше от этого величественного монумента, который он ненавидел, словно тюрьму, в ярости чувствуя к тому же, как в ее стенах разгуливает тюремщик, тюремщик по имени Эрик…
Но она привела его на сцену и усадила на деревянный край фонтана, среди сомнительного покоя и не менее сомнительной свежести первых декораций следующего спектакля; в один из недавних дней она бродила с ним, держа его за руку, по пустынным аллеям сада, вьющиеся растения которого были вырезаны ловкими руками декоратора, как будто настоящие небеса, настоящие цветы, настоящая земля навсегда оказались для нее под запретом, и она навеки обречена дышать лишь атмосферой театра! Молодой человек не решался задавать никаких вопросов, ибо ему сразу становилось ясно, что она не может на них ответить, а ему не хотелось доставлять ей лишние страдания. Время от времени появлялся пожарный, издалека наблюдая их грустную идиллию. Иногда она храбро пыталась обмануть и себя и Рауля фальшивой красотой этой картины, придуманной ради создания иллюзии у людей. Неизменно живое воображение Кристины расцвечивало ее ослепительными красками, с какими природа, утверждала она, не может сравниться.