А ночь в экваториальных лесах всегда опасна, особенно когда, как у нас, нечем развести костер, чтобы отогнать диких зверей. Отказавшись на минутку от поиска пружины, я пытался сломать несколько веток, чтобы разжечь их с помощью моего потайного фонаря, но тоже наткнулся на пресловутое зеркало, и это вовремя напомнило мне, что мы имеем дело всего лишь с изображением ветвей…
С концом дня жара не спала, напротив… Теперь, при голубом свете луны, стало еще жарче. Я посоветовал виконту держать оружие в боевой готовности и не удаляться от места нашей стоянки, а сам продолжал искать пружину.
И вдруг в нескольких шагах от нас послышалось оглушительное рычание льва. Мы обомлели.
– О! – тихонько сказал виконт. – Он неподалеку!.. Вы его не видите?.. Вон там, за деревьями! В зарослях. Если он опять зарычит, я буду стрелять!..
Рычание повторилось, еще более мощное. И виконт выстрелил, но не думаю, что он попал в зверя, только разбил зеркало; я обнаружил это на другой день, когда рассвело. За ночь мы, верно, проделали немалый путь, ибо оказались вдруг на краю пустыни, огромной песчаной пустыни с камнями и скалами. Не стоило, право, выбираться из леса, чтобы очутиться в пустыне. Выбившись из сил, я прилег рядом с виконтом, устав искать пружины, которых не находил.
Я был крайне удивлен (и сказал об этом виконту), что ночью у нас не было больше неприятных встреч. Обычно после льва приходит леопард, а иногда слышится жужжание мухи цеце… Таких эффектов нетрудно добиться, и, пока мы отдыхали, прежде чем пуститься в путь по пустыне, я объяснил господину де Шаньи, что рычание льва Эрик получал при помощи длинного тамбурина, заканчивающегося ослиной кожей лишь на одном конце. На этой коже натянута кишечная струна, прикрепленная в середине к другой такой же струне, пересекающей цилиндр по всей длине, Эрику остается только водить по этой струне перчаткой, пропитанной канифолью, и в зависимости от его движений получается на удивление похожий рык льва или леопарда и даже жужжание мухи цеце.
Мысль о том, что Эрик, возможно, находится в соседней комнате со своими трюками, наполнила меня вдруг решимостью вступить с ним в переговоры, ибо от идеи застать его врасплох, безусловно, пришлось отказаться. К тому же теперь он уже должен знать, кто пожаловал в комнату пыток. Я позвал его: «Эрик! Эрик!..» Я кричал изо всех сил, как только мог, через всю пустыню, но никто не отозвался на мой голос. Вокруг нас – безмолвие и голая бескрайность каменистой пустыни… Что с нами будет посреди этого страшного безлюдья?..
Мы буквально умирали от жары, голода и жажды – в особенности от жажды… И тут я увидел, как господин де Шаньи приподнялся на локте и показал мне некую точку на горизонте. Он заметил оазис!..
Да, там, вдалеке, пустыня приютила оазис, оазис с водой, прозрачной, как зеркальное стекло, водой… С водой, в которой отражалось железное дерево!.. Ах, то была картина миража, я сразу ее узнал, ужаснее ничего не может быть… Никто не мог перед этим устоять, никто… Я пытался сохранить остатки разума и не уповать на воду, потому что знал: если надеешься испить воды, воды, в которой отражается железное дерево, а вместо этого натыкаешься на зеркало, остается только одно: повеситься на железном дереве!..
Поэтому я кричал господину де Шаньи:
– Это мираж!.. Мираж!.. Не верьте в воду!.. Это опять обман зеркала!..
Тогда он попросту послал меня вместе с моим обманным зеркалом, пружинами, вертящимися дверями и дворцом миражей!.. И в бешенстве заявил, что я безумец или слепец, если воображаю, что вся эта вода, которая течет там, между бесчисленными красивыми деревьями, – не настоящая!.. И пустыня настоящая! И лес тоже!.. И не надо «втирать ему очки», только не ему, он достаточно много путешествовал и бывал в разных странах…
И он тащился, повторяя:
– Вода! Вода!..
И открывал рот, как будто пил.
И я тоже, тоже открывал рот, как будто пил.
Ибо мы не только видели ее, эту воду, но еще и слышали ее!.. Мы слышали, как она бежит, плещется!.. Понимаете ли вы, что значит слово плещется?.. Это слово, которое слышишь языком!.. Язык высовывается изо рта, чтобы лучше слышать ее!..
И вот наконец самая невыносимая пытка из всех: мы услыхали шум дождя, но дождя не было! Это поистине дьявольское изобретение. О! Я опять-таки прекрасно знал, как Эрик этого добивался! Он наполнял мелкими камешками очень узкую и очень длинную коробку, разделенную на отсеки деревянными и металлическими перегородками. Падая, мелкие камешки встречали эти перегородки и отскакивали друг от друга, издавая прерывистые звуки, до жути напоминавшие шум грозового ливня.
Поэтому надо было видеть, как мы высовывали язык, господин де Шаньи и я, пытаясь дотащиться до берега… Наши глаза и уши полнились водой, но язык оставался сухим, словно ороговелый!..
Добравшись до зеркала, господин де Шаньи лизнул его, и я тоже, я лизал зеркало…
Оно было раскаленным!..
И тогда мы покатились по полу с отчаянным хрипом. Господин де Шаньи поднес к виску последний заряженный пистолет, а я не отрывал глаз от шнурка Пенджаба у своих ног.
Я знал, почему в этой третьей смене декораций опять появилось железное дерево!..
Железное дерево дожидалось меня!..
Но пока я глядел на шнурок Пенджаба, на глаза мне попалась одна вещь, заставившая меня так сильно вздрогнуть, что господин де Шаньи замер, не успев привести в исполнение свое намерение убить себя. А он уже шептал: «Прощай, Кристина!..»
Я взял его за руку. Потом отобрал у него пистолет и на коленях пополз к тому, что увидел.
Возле шнурка Пенджаба в пазу паркета я обнаружил гвоздь с черной головкой, назначение которого было мне известно…
Наконец-то я нашел пружину!.. Пружину, которая откроет дверь!.. И принесет нам свободу!.. И выдаст нам Эрика.
Ощупав гвоздь, я обратил к господину де Шаньи сияющее лицо!.. Гвоздь с черной головкой вдавливался под моим нажимом.
И тут…
…Тут открылась вовсе не дверь, а пришел в движение люк в полу.
И сразу же из черной дыры на нас пахнуло прохладой. Мы склонились над темным квадратом как над прозрачным источником. Уткнувшись подбородком в прохладную темень, мы упивались ею.
Мы склонялись все ниже над люком. Что может скрываться в этой яме, в этой дыре, таинственно открывшей в полу доступ к себе?..
Быть может, там, внутри, – вода?..
Вода для питья.
Протянув руку во тьму, я наткнулся на камень, потом на другой: лестница, черная лестница спускалась в погреб.
Виконт уже готов был броситься в яму!..
Если даже мы не найдем воды, там можно обрести спасение, вырвавшись из сияющих объятий этих омерзительных зеркал.
Однако я остановил виконта, ибо опасался нового трюка чудовища, и с зажженным потайным фонарем стал спускаться первым…
Лестница уходила в глубокую темень и была винтовой. Ах, восхитительная прохлада лестницы и темноты!..
Прохлада, видимо, исходила не столько от вентиляционной системы, наверняка установленной Эриком, сколько от самой земли, которая на том уровне, где мы находились, была, видимо, насыщена водой… И потом, ведь где-то неподалеку – озеро!..
Вскоре мы добрались до конца лестницы… Глаза наши начали привыкать к темноте и уже различали вокруг нас некие формы, круглые формы, на которые я направил светлый луч моего фонаря…
Бочки!..
Мы попали в погреб Эрика!
Именно здесь он должен держать свое вино и, возможно, питьевую воду…
Я знал, что Эрик – большой любитель хороших марочных вин… Ах, тут было чем утолить жажду!..
Господин де Шаньи гладил круглые формы и неустанно повторял:
– Бочки! Бочки!.. Сколько бочек!..
Действительно, определенное количество бочек располагалось строго симметрично двумя рядами, между которыми мы и находились.
Бочки были маленькие, и я вообразил, что Эрик выбрал именно такой размер для облегчения доставки их в Озерный дом!..
Мы исследовали их одну за другой, проверяя, нет ли где початой бочки с краном, это свидетельствовало бы, что из нее время от времени брали вино.
Однако все бочки были наглухо запечатаны.
Тогда, приподняв одну, дабы удостовериться в том, что она полная, мы встали на колени, и лезвием маленького ножичка, который был при мне, я уже собрался вынуть затычку.
И в этот момент мне почудилось что-то вроде монотонного пения, доносившегося откуда-то издалека, оно было мне знакомо, я нередко слышал, как на парижских улицах произносили нараспев: «Бочки!.. Бочки!.. Продаете бочки?..» Рука моя застыла на затычке… Господин де Шаньи тоже это услышал.
– Странно! – сказал он. – Можно подумать, будто поет бочка!..
Пение возобновилось, но еще более отдаленное… «Бочки!.. Бочки!.. Продаете бочки?..»
– О-о! Клянусь вам, – сказал виконт, – песня удаляется в самой бочке!..
Поднявшись с колен, мы заглянули за бочку.
– Это внутри! – настаивал господин де Шаньи. – Это внутри!..
Но больше мы ничего не слышали и вынуждены были во всем винить плохое состояние наших органов чувств, нарушение их деятельности…
Мы вернулись к затычке. Господин де Шаньи подставил обе руки, а я, собрав все силы, откупорил затычку.
– Что это такое? – сразу же воскликнул виконт. – Это не вода!
Виконт поднес полные руки к фонарю. Я склонился над его руками и тотчас резким движением отбросил фонарь как можно дальше, он разбился и погас… и был для нас потерян…
В руках господина де Шаньи я увидел… порох!
Глава XXVIПовернуть скорпиона или повернуть кузнечика?
Конец рассказа Перса
Так, спустившись на дно погреба, я постиг сокровенную суть моей страшной мысли! Несчастный не обманывал меня, когда произносил неясные угрозы в адрес многих из тех, кто принадлежит к роду людскому! Не причисляя себя к людскому роду, он построил вдали от людей берлогу подземного зверя, полный решимости взорвать все и самому погибнуть в оглушительной катастрофе, если те, кто находится наверху, станут преследовать его в собст