Сколько времени я была без сознания? Не помню. Когда я открыла глаза, мы – тот человек и я – по-прежнему были в темноте. На земляном полу стояла тусклая лампа и освещала бьющий фонтан. Вода лилась откуда-то из стены и исчезала под камнями, на которых я лежала; моя голова покоилась на коленях человека в черном плаще и в маске. Мой молчавший спутник осторожно смачивал мне виски, и эти нежные прикосновения показались мне даже неприятнее, чем то насилие, которое он только что совершил. От его рук, несмотря на легкость его прикосновения, исходил запах смерти. Я оттолкнула их и, собрав все силы, спросила: «Кто вы такой? Где «голос»?» Но он только вздохнул в ответ. Вдруг моего лица коснулось теплое дыхание, и в потемках, рядом с черной фигурой моего похитителя, я различила какое-то смутно белеющее существо. Человек в черном приподнял меня и положил на эту мягкую белую массу, и тут же я с удивлением услышала тихое радостное ржание и прошептала: «Цезарь!» Животное вздрогнуло. Итак, я полулежала на спине той самой лошади из «Пророка», которую часто баловала сладостями. Однажды в театре распространился слух, что конь пропал, что его украл Призрак Оперы. Я знала, что «голос» существует, но не верила ни в каких призраков, однако теперь меня охватил ужас: уж не попала ли я в лапы призраку! Я всем своим существом призвала на помощь «голос», потому что даже представить не могла, что «голос» и призрак – это одно и то же лицо. Вы слышали о Призраке Оперы, Рауль?
– Слышал, – ответил юноша. – Но скажите, Кристина, что было дальше, когда вы оказались на белой лошади?
– Я не шевелилась и покорно лежала в седле. Понемногу ужас, в который меня повергло это жуткое приключение, сменился каким-то странным оцепенением. Черная фигура поддерживала меня, и я уже не пыталась освободиться. Меня охватил непонятный покой, как будто я находилась под благотворным воздействием какого-то эликсира. Голова была удивительно ясной, глаза привыкли к темноте, которая, впрочем, то здесь, то там прерывалась пятнами слабого света. Я поняла, что мы находимся в узкой круговой галерее, проходящей по окружности через огромные подземелья Оперы. Один раз, друг мой, один только раз я спускалась в подвалы, но добралась лишь до третьего подземного этажа, не осмелясь идти ниже. А под моими ногами простирались еще два этажа, где мог разместиться целый город. Но меня испугали мелькавшие там, внизу, фигуры, и я поспешно вернулась наверх. Мне показалось, что я увидела внизу черных демонов, которые стояли возле огромных котлов и ворочали своими лопатами, поддерживая огонь в печах, а печи угрожающе раскрывали широкие красные пасти… Так вот, когда Цезарь неторопливо вез меня той кошмарной ночью, я вдруг заметила вдалеке – это было очень далеко – совсем крошечных, будто я видела их через перевернутый бинокль, черных демонов, которые стояли перед красными огнедышащими печами. Они то появлялись из темноты, то снова исчезали… Наконец исчезли совсем. Молчавший человек поддерживал меня по-прежнему, а Цезарь уверенно шел сам, без понуканий. Я не помню, даже приблизительно, сколько времени длилось это путешествие, мне только казалось, что мы без конца поворачиваем и спускаемся по какой-то странной спирали все ниже и ниже, к самому центру преисподней, или, может быть, это у меня кружилась голова. Хотя вряд ли: я все видела и воспринимала необычно отчетливо. В какой-то момент Цезарь приподнял голову, шумно втянул ноздрями воздух и ускорил шаг. Скоро я почувствовала сырость в воздухе, и тут Цезарь остановился. Темнота отступила. Теперь нас окружало голубоватое свечение. Я огляделась по сторонам: мы находились на берегу озера, свинцовые воды которого терялись вдали, в полной темноте, но голубой свет освещал нас, и я увидела маленькую лодку, привязанную к железному кольцу на дощатом причале.
Разумеется, я слышала о том, что где-то глубоко в подземельях существует озеро, поэтому для меня не было во всем этом ничего сверхъестественного. Но представьте себе обстоятельства, при которых я оказалась на берегу. Души мертвых, приближающиеся к Стиксу[15], не могли бы ощущать большее беспокойство! Сам Харон[16] не мог бы выглядеть более мрачным и молчаливым, чем тот, кто перенес меня в лодку. Возможно, действие успокаивающего эликсира ослабло? Или свежий воздух этого места окончательно привел меня в чувство? Как бы то ни было, мое оцепенение исчезло, я зашевелилась, и при этом движении снова пробудился мой страх. Видимо, мой мрачный спутник заметил это, потому что прогнал Цезаря, который быстро растворился в темноте галереи, и я услышала только звонкий стук копыт по камням, потом человек отвязал лодку, сел за весла и начал быстро и сильно грести. Его глаза под маской не отрывались от меня; я ощущала тяжелый взгляд неподвижных зрачков. Озеро было удивительно тихим и спокойным. Некоторое время мы скользили в голубоватом свете, затем снова погрузились в темноту и причалили к невидимому берегу. Лодка ткнулась во что-то твердое. Меня подняли на руки, и я снова нашла в себе силы закричать. Я закричала, потом вдруг замолкла, будто оглушенная внезапно вспыхнувшим светом. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела комнату, все украшение которой составляли цветы, величественные и вместе с тем глупые цветы в корзинах – глупые из-за шелковых лент, которыми они были связаны; такие цветы продаются в лавочках на бульварах, слишком нарядные – подобно тем, что я обыкновенно находила в своей артистической после каждой премьеры. Так вот, в центре этого по-парижски назойливого великолепия стоял человек в маске со скрещенными на груди руками и говорил мне: «Успокойтесь, Кристина, вам ничего не грозит». Это был «голос»! Моя ярость была не меньшей, чем мое удивление. Я бросилась к нему, чтобы сорвать маску и увидеть лицо «голоса». Человек сказал снова: «Вам ничего не грозит, Кристина, если только вы не тронете маску». С этими словами он мягко взял меня за руки и заставил сесть. Потом упал передо мной на колени и замолчал.
Этот униженный жест придал мне храбрости. Свет, который рельефно подчеркивал все предметы вокруг, вернул меня к действительности. Каким бы сверхъестественным ни казалось это приключение, теперь оно разворачивалось в окружении обычных вещей, которые можно увидеть и потрогать. Ковры на стенах, мебель, канделябры, вазы с цветами в позолоченных корзиночках, о которых я даже могла бы сказать, где они были куплены и сколько они стоили, каким-то фатальным образом возвращали меня в атмосферу обычного буржуазного салона, банальность и пошлость которого, однако, можно понять и извинить хотя бы потому, что он находится в подземелье. Разумеется, я оказалась в жилище какого-то чудака, который, как и многие другие, почему-то поселился в подвалах из-за недосмотра или попустительства администрации, который нашел убежище в самой сердцевине вавилонской башни, где интригуют, поют на разных языках и объясняются в любви на разных наречиях.
Этот «голос», который я сразу узнала под маской, стоял передо мной на коленях, и это был обычный человек! Я больше не думала об ужасном положении, в котором находилась, я даже не задавалась вопросом, что со мной будет, какой дьявольский замысел привел меня в этот салон и какая роль мне уготована: узницы или наложницы? Я только твердила про себя: «Голос» – всего лишь человек!» И вдруг расплакалась.
Человек, который все еще стоял на коленях, понял причину моих слез и сказал: «Да, Кристина! Я не ангел, не гений и не призрак… Я – Эрик!»
Здесь Кристина снова прервала свой рассказ. Молодым людям почудилось, что позади них прокатилось эхом: «Эрик!» Они разом обернулись и только теперь заметили, что уже стемнело. Рауль попытался встать, но Кристина удержала его.
– Останьтесь! Я хочу, чтобы вы узнали все именно здесь.
– Почему именно здесь, Кристина? Я боюсь, что вы простудитесь.
– Бояться нам надо только люков, мой друг, а здесь мы на краю света, далеко от них… Кроме того, я не должна встречаться с вами за пределами театра. Не будем давать повода для подозрений.
– Кристина! Кристина! Что-то мне подсказывает, что мы напрасно решили дожидаться завтрашнего вечера – нам надо бежать немедленно!
– Я же сказала вам: если он не услышит меня завтра вечером, он будет очень страдать.
– Нельзя уйти от Эрика и при этом не причинить ему боль…
– Вы правы, Рауль, и я знаю, что мое бегство убьет его. Но шансы у нас равны, – глухим голосом добавила девушка, – потому что мы тоже рискуем: он может убить нас.
– Так он вас очень сильно любит?
– До безумия!
– Но ведь его жилище легко найти. Можно пойти к нему. Если Эрик никакой не призрак, а обычный человек, с ним можно поговорить, ну а если что, так и заставить держать ответ…
Кристина решительно покачала головой:
– Нет, нет! С Эриком ничего сделать нельзя… От него можно только бежать!
– Но почему же вы к нему вернулись, хотя могли и не делать этого?
– Потому что так было нужно. Вы это поймете, когда узнаете, как я ушла от него…
– Ах, как я его ненавижу! – вскричал Рауль. – А теперь, Кристина, прежде чем выслушать вашу необыкновенную любовную историю до конца, я хотел бы знать: вы его ненавидите?
– Нет! – коротко ответила Кристина.
– Все ясно! Ничего больше не говорите. Вы его любите! Ваш страх и ваш ужас – все это любовь, любовь извращенная, такая, в которой обычно не признаются даже самим себе! Такая любовь бросает в дрожь, когда о ней думают… Еще бы: любовь к человеку, живущему в подземном дворце!
Юноша саркастически усмехнулся, и девушка резко сказала ему:
– Я вижу, вы хотите, чтобы я снова ушла туда! Берегитесь, Рауль, я говорю вам: я уже не вернусь оттуда!
Тягостное молчание будто придавило всех троих: двух несчастных влюбленных и тень, которая слушала их…
– Не сердитесь, Кристина, – медленно начал Рауль, – но я хотел бы знать, какие чувства он вам внушает, если в душе у вас нет ненависти.