Хотя я тешил себя надеждой, что Эрик должен находиться вместе с Кристиной Даэ в своем жилище на озере, куда он перенес бесчувственную девушку, однако же у меня оставалось опасение, что сейчас он бродит где-то вокруг нас с «пенджабским шнурком» наготове.
Никто лучше него не умеет бросать пенджабскую удавку, и он по праву считается князем удавщиков, равно как и королем иллюзионистов. Когда он жил при дворе маленькой султанши во времена жестоких и кровавых забав, которые с легкой руки какого-то злого шутника называли «сладостными ночами Мазендарана», она потребовала, чтобы он придумал что-нибудь такое, что вызовет у нее дрожь, и он не придумал ничего лучше, чем «пенджабский шнурок». Когда-то Эрик был в Индии и в совершенстве изучил искусство душить людей. По приказу султанши его запирали в небольшом внутреннем дворике, куда вталкивали воина – чаще всего приговоренного к смерти, – вооруженного длинным копьем и большим мечом. У Эрика же был только его «шнурок», и вот в тот момент, когда воин уже собирался нанести последний, смертельный удар, слышался свист «шнурка». Одним движением кисти Эрик затягивал лассо на шее своего врага и подтаскивал труп к высокому окошку, откуда наблюдала за схваткой султанша со своими служанками, и получал в награду восторженные аплодисменты. Маленькая султанша тоже научилась бросать «пенджабскую удавку» и умертвила таким образом немало служанок и даже нескольких своих гостей. Впрочем, давайте оставим жуткую тему «сладостных ночей Мазендарана». Я упомянул о ней только затем, чтобы объяснить, почему, оказавшись с виконтом де Шаньи в подземельях Оперы, я показал ему, как следует держать руку, чтобы избежать удавки Эрика. Ведь под землей наши пистолеты были бесполезны, поскольку я был уверен, что, если Эрик сразу не помешал нам выйти на «дорогу коммунаров», в открытую схватку он вступать не собирается. А вот метнуть свою удавку он мог в любую минуту. У меня не было времени объяснять виконту, что где-то в темноте нас ждет свистящее лассо Эрика, и я ограничился тем, что посоветовал ему постоянно держать руку на уровне лица в согнутом положении, как держат пистолет в ожидании команды «Огонь!». Таким образом невозможно, даже ловкому удавщику, набросить лассо на шею жертвы, потому что вместе с шеей веревка обхватывает руку, и петлю легко снять.
Итак, мы с виконтом избежали встречи с комиссаром полиции, «закрывальщиками дверей», пожарными, унесли ноги от крысолова с его крысами, не попались на глаза таинственному субъекту в фетровой шляпе и в конце концов благополучно добрались до третьего подвального этажа. Пролезли между колонной и декорацией к «Королю Лахора», повернули камень и спрыгнули в жилище Эрика, которое тот соорудил между двойными стенками фундамента театра. Кстати, Эрик был одним из первых мастеров кирпичной кладки у Филиппа Гарнье, архитектора Оперы, и продолжал работать тайком, в одиночестве, когда строительство официально было приостановлено на период войны, осады Парижа и Коммуны.
Я слишком хорошо знал Эрика, чтобы лелеять надежду выведать все ловушки, которые он мог придумать за это время, поэтому, когда мы проникли в его жилище, я был готов ко всякого рода неожиданностям. Я знал, что он принимал активное участие в сооружении некоторых дворцов Мазендарана, и одно из самых прекрасных творений архитектуры он превратил в дьявольский дом, где любое, даже произнесенное вполголоса слово не могло остаться в тайне, так как передавалось посредством эха. Сколько семейных драм, сколько кровавых трагедий оставил за собой Эрик со своими люками-западнями! Не говоря уже о том, что в этих дворцах никогда нельзя было понять, где ты находишься. Он обладал удивительной способностью и даже страстью к изобретениям, и самым любопытным, самым ужасным и опасным из них, конечно же, была «комната пыток». Обычно в эту комнату бросали приговоренных к смерти, хотя маленькая султанша часто развлекалась, подвергая мучениям невинных жертв. Я думаю, что это было самое изощренное и жестокое из развлечений, придуманных Эриком для «сладостных ночей Мазендарана». Доведенному до безумия посетителю «комнаты пыток» милостиво предоставлялась возможность покончить с собой при помощи «пенджабского шнурка», который специально оставляли в его распоряжении у подножия железного дерева.
Несмотря на темноту и волнение, я сразу увидел, что помещение, в котором оказались мы с виконтом, является точной копией «комнаты пыток» в Мазендаранском дворце.
На полу я нашел «пенджабский шнурок», которого так опасался весь этот вечер. Не было никаких сомнений в том, что именно такой веревкой был задушен Жозеф Бюкэ. Должно быть, бригадир машинистов как-то вечером застал Эрика в тот момент, когда тот возился с секретным камнем на третьем этаже подвала. Подталкиваемый любопытством, Бюкэ, видимо, попытался проникнуть в тайный ход, камень закрылся за ним, и он упал в «комнату пыток», откуда Эрик вызволил его уже мертвым. Я живо представил себе, как Эрик, чтобы избавиться от трупа, дотащил его до декорации к «Королю Лахора» и повесил там, желая преподать другим урок или усилить суеверный ужас, который помогал ему охранять подступы к своей пещере.
Однако, поразмыслив, Эрик вернулся за «пенджабским шнурком», искусно сплетенным из кошачьих кишок, потому что он мог возбудить любопытство судебного следователя. Только так я могу объяснить исчезновение веревки повешенного.
И вот я нашел эту веревку в «комнате пыток» у себя под ногами. Я не робкого десятка, но на лбу у меня выступил холодный пот.
Фонарь, при свете которого я обследовал стены этой печально знаменитой комнаты, задрожал в моей руке.
Виконт де Шаньи заметил это и с тревогой спросил:
– Что случилось, сударь?
Я быстрым жестом заставил его замолчать, потому что у меня оставалась одна, самая последняя надежда, что злодей еще не знает о нашем присутствии в «комнате пыток».
Однако даже эта призрачная надежда не сулила спасения, ибо, судя по всему, «комната пыток» служила для защиты его дома со стороны третьего подвального этажа, и, возможно, эта защита срабатывала автоматически.
Может быть, пытки также должны были начаться автоматически, и неизвестно, какое из наших действий будет сигналом к их началу.
На всякий случай я наказал своему спутнику сохранять полную неподвижность.
Жуткая тишина нависла над нами.
Красный луч моего фонаря продолжал метаться по стенам и по полу комнаты, и я узнавал… узнавал…»
Глава XXIIIВ «комнате пыток»Продолжение рассказа Перса
«Мы стояли в середине небольшого зала идеально шестигранной формы, все шесть стен которого были сплошь, от потолка до пола, покрыты зеркалами. В углах блестели зеркальные вставки – узкие, длинные многогранники, поворачивающиеся на барабанах… Да, я узнал их… узнал железное дерево в одном углу, перед одним из этих многогранников, железное дерево с железными ветвями, которые были предназначены для несчастных самоубийц…
Я схватил своего спутника за руку. Виконт де Шаньи дрожал всем телом, готовый звать свою невесту, кричать, что пришел к ней на помощь, и я боялся, как бы он не потерял самообладания.
Неожиданно мы услышали с левой стороны какие-то звуки.
Вначале это было похоже на скрип открывшейся и тут же закрывшейся двери в соседней комнате, потом послышался глухой стон. Я сильнее сжал руку виконта, и тут мы отчетливо услышали слова:
– Выбирайте: либо свадебная месса, либо заупокойная!
Я узнал голос чудовища.
Снова раздался стон. Потом наступило долгое молчание.
Теперь я был уверен, что Эрик не знает о нашем присутствии в его жилище, иначе он сделал бы так, чтобы мы ничего не слышали. Для этого ему достаточно было плотно прикрыть маленькое невидимое окошко, через которое любители пыток обычно наблюдают за происходящим.
Следовательно, мы имели большое преимущество перед Эриком: мы были рядом с ним, могли слышать его, а он об этом не знал.
Самое главное заключалось в том, чтобы он оставался в неведении, и я ничего так не боялся, как несдержанности виконта де Шаньи, который горел желанием броситься, прямо сквозь стены, на помощь своей невесте, чей стон мы только что услышали.
– Заупокойная месса – это не очень весело, – продолжал между тем Эрик, – а вот свадебная – можете мне поверить! – это чудесно! Вам выбирать! Что касается меня, я не могу больше жить вот так, под землей, в норе, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» закончен, и теперь я хочу жить, как все люди. Хочу иметь жену, как все люди, хочу гулять с ней по воскресеньям. Я придумал маску, которая будет придавать мне любую внешность. Никто даже не обернется, увидев меня. А вы будете самой счастливой из женщин. Мы будем до изнеможения петь друг для друга. Вы плачете! Вы меня боитесь! Но ведь я совсем не злой! Любите меня, и вы это увидите. Мне не хватало только человека, который полюбил бы меня, чтобы я стал добрым. Если бы вы меня любили, я был бы кроток, как ягненок, и вы бы делали со мной все, что захотели.
Стоны, сопровождавшие эти заклинания, становились все громче. Я никогда не слышал таких отчаянных стонов, и вдруг мы с виконтом сообразили, что эти ужасные жалобы исходят от самого Эрика. Кристина же, должно быть, онемела от ужаса и не имела сил ни кричать, ни плакать.
Стоны становились тяжелыми и мощными, как жалобы океана. Три раза из каменной груди Эрика вырвался крик:
– Вы меня не любите!
Потом голос его стал мягче.
– Почему вы плачете? Ведь вы знаете, что делаете мне больно.
Ответом ему было молчание.
Молчание было для нас добрым знаком, знаком надежды. «Может быть, он вышел и оставил Кристину одну», – думали мы.
Мы думали только о том, каким образом предупредить Кристину о нашем присутствии так, чтобы злодей ни о чем не догадался.
Выйти из «комнаты пыток» мы могли только в том случае, если Кристина откроет нам дверь; только так мы могли прийти к ней на помощь, поскольку даже не знали, в каком месте находится эта дверь.