Это была Кристина. Он хотел заговорить, она прикрыла ему рот рукой в перчатке.
— Выслушайте меня, Рауль, я хочу вам сказать что-то важное, очень важное.
Голос ее дрожал. После недолгой паузы она продолжала:
— Вы помните, Рауль, легенду об ангеле музыки?
— Еще бы не помнить! Ее рассказывал нам ваш отец.
— Вот на этом самом месте он сказал мне: «Когда я буду на небесах, дитя мое, я пришлю его к тебе». Так вот, Рауль, мой отец на небесах, и этот ангел сошел ко мне.
— Я не сомневаюсь, — резко откликнулся юноша, так как ему показалось, что охваченная экзальтацией Кристина смешала воспоминание о своем отце со своим недавним триумфом.
Девушку неприятно удивило хладнокровие, с которым виконт де Шаньи воспринял известие о том, что ее посетил ангел музыки.
— Вы его слышали? — спросила она, приблизив свое бледное лицо так близко к лицу юноши, что он решил, что Кристина собралась поцеловать его, но она только заглянула ему в глаза.
— Я слышал, как вы пели в тот вечер: ни одно человеческое существо не может так петь, если только ему не помогает само небо. На земле нет профессора, который мог бы научить этому. Вы слышали ангела музыки, Кристина.
— Да, — торжественно заявила она. — В моей артистической уборной. Там он дает мне ежедневные уроки.
При этом голос ее был настолько проникновенным и странным, что Рауль смотрел на нее озабоченно, как смотрят на человека, который говорит невообразимую чепуху и верит в нее всеми извилинами своего больного мозга. Но она тут же отстранилась, теперь она казалась только тенью, темным пятном в ночи.
— В вашей артистической? — как эхо повторил он.
— Да, там я услышала его, и услышала не одна…
— Кто же еще его слышал?
— Вы, мой друг.
— Я? Слышал ангела музыки?
— Да. В тот вечер это был его голос, когда вы стояли за дверью. Это он сказал мне: «Ты должна любить меня». Но мне казалось, что слышу его только я. Поэтому можете представить мое удивление, когда я сегодня узнала, что и вы его слышали.
Рауль расхохотался. И тотчас над пустынной равниной расступилась ночь, и первые лучи лунного света упали на молодых людей. Кристина повернулась к Раулю, ее глаза, обычно такие мягкие и нежные, метали молнии.
— Почему вы смеетесь? Может быть, вы думаете, что слышали голос мужчины?
— Черт меня побери! — воскликнул юноша, у которого начали путаться мысли.
— И это вы, Рауль! Это вы говорите мне такие вещи! Мой друг детства! Друг моего отца! Я не узнаю вас. Что вы себе воображаете? Я — честная девушка, господин виконт де Шаньи, и не запираюсь с мужчинами в своей уборной. Если бы вы открыли дверь, вы бы увидели, что там никого нет.
— Это правда. Когда вы вышли, я открыл дверь и никого в комнате не нашел…
— Ну так что вы теперь скажете?
Виконт призвал на помощь все свое мужество.
— Тогда, Кристина, мне кажется, что над вами насмехаются.
Она испустила крик и убежала. Он поспешил за ней, но услышал гневное:
— Оставьте меня! Оставьте!
Она скрылась, и Рауль вернулся на постоялый двор усталый, полный отчаяния и очень грустный.
Он узнал, что Кристина только что поднялась к себе и объявила, что не спустится к ужину.
— Не заболела ли она часом? — спросил юноша.
Хозяйка уклончиво отвечала, что, если она и больна, это не очень серьезно, и удалилась, пожимая плечами и жалея про себя молодых людей, которые растрачивают на пустые ссоры драгоценные часы, отведенные им господом богом на этой земле. Рауль ужинал один возле очага, и можете себе представить, что настроение у него было довольно мрачное. Потом в своей комнате он пробовал читать, затем лег в постель и попытался уснуть. Ни одного звука не доносилось из соседней спальни. Что делала Кристина? Спала ли она? А если не спала, о чем она думала? И о чем думал он? Вряд ли он мог бы сказать это. Разговор с Кристиной перевернул его душу. Он думал не столько о ней, сколько о том, что было вокруг нее, и это «вокруг» было настолько неясным, туманным и неуловимым, что он испытывал странное пугающее чувство.
Время будто остановилось: могло быть и одиннадцать часов ночи, и больше, когда он услышал отчетливые шаги в соседней комнате. Это были легкие, осторожные шаги. Неужели Кристина до сих пор не ложилась? Не отдавая себе отчета в своих действиях, юноша поспешно, стараясь не шуметь, оделся и стал чего-то ждать. Он сам не знал — чего. Его сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда он услышал, как медленно повернулась на петлях дверь Кристины. Куда направилась она в столь поздний час, когда весь Перрос спит? Он неслышно приоткрыл дверь и в лунном свете разглядел белую фигуру девушки, проскользнувшую в коридор. Она спустилась по лестнице; он перегнулся через перила и вдруг услышал внизу голоса, но уловил только одну фразу: «Не потеряйте ключ». Это был голос хозяйки. Потом открылась и снова закрылась входная дверь. И все стихло. Рауль быстро вернулся в свою комнату и открыл окно. На пустынной дороге маячила одинокая белая фигура.
Второй этаж находился невысоко, и по дереву, протянувшему ему свои ветви, Рауль легко спустился на землю. Каково же было удивление доброй хозяйки, когда на следующее утро в дом занесли почти обледенелого юношу, скорее мертвого, нежели живого, и когда она узнала, что его нашли лежавшим на ступенях алтаря церквушки Перроса. Хозяйка поспешила сообщить эту новость Кристине, та быстро спустилась вниз и оказала бедняге помощь; через минуту он пришел в себя, и его открытым глазам предстало прелестное лицо девушки.
Но что же произошло? Несколько недель спустя, когда драмой в Опере занялись всерьез, комиссар Мифруа беседовал с виконтом де Шаньи по поводу событий той ночи в Перросе, и вот что написано в следственном досье (материал № 150):
«Вопрос. Мадемуазель Даэ не видела, как вы спускались из своей комнаты таким странным путем?
Ответ. Нет, сударь, и еще раз нет. Однако я следовал за ней, даже не стараясь заглушить свои шаги. Я молил только об одном: чтобы она обернулась, заметила меня и узнала. Сейчас я понимаю, что вел себя недостойно, выслеживая ее. Но она, по-моему, вообще меня не слышала и не подозревала о моем присутствии. Она спокойно сошла с дороги, потом неожиданно стала подниматься на холм. Церковные часы пробили без четверти двенадцать, и мне показалось, что эти звуки подстегнули ее: она побежала не останавливаясь до самой двери церкви.
В. Дверь церкви была открыта?
О. Да, сударь, и это меня озадачило, но, кажется, совсем не удивило мадемуазель Даэ.
В. На кладбище никого не было?
О. Я никого не заметил. Я бы увидел, если бы кто-нибудь там был. Луна светила нестерпимо сильно, а снег делал ночь еще светлее.
В. Никто не мог прятаться за могилами?
О. Нет, сударь. Это небольшие надгробные плиты, скрытые под слоем снега, их почти не видно, только торчат кресты. А церковь прямо сияла от яркого света, какого я никогда раньше не видел. Было очень красиво, очень прозрачно и очень холодно. Я в первый раз ходил на кладбище ночью и не знал, что такое можно увидеть — какой-то невесомый и неестественный свет.
В. Вы суеверны?
О. Нет, я верующий.
В. В каком вы были состоянии?
О. Честное слово, я был совершенно здоров и совершенно спокоен, хотя, признаться, необычное поведение мадемуазель Даэ сначала меня озадачило, но как только я увидел, как она вошла на кладбище, я решил, что она просто хочет исполнить какой-то обет, помолившись на отцовской могиле, и нашел это вполне естественным. Я только удивился, что она не слышала моих шагов, хотя снег сильно скрипел под ногами. Но она, очевидно, была поглощена своими мыслями. Поэтому я не стал беспокоить ее, и, когда она подошла к могиле отца, я остановился в нескольких шагах. Она опустилась на колени прямо в снег, перекрестилась и начала молиться. В этот момент часы пробили полночь. Двенадцатый удар еще звенел у меня в ушах, как вдруг она подняла голову, устремила взгляд в небесный свод и простерла руки к звездам; мне показалось, что она в экстазе, и я сам поднял голову вверх. Тогда все мое существо будто устремилось к чему-то невидимому, и тут из этого невидимого пространства поднялась музыка. И какая музыка! Мы с Кристиной уже слышали ее в детстве. Но никогда на скрипке старого Даэ ее не исполняли с таким божественным совершенством. В эти минуты мне вдруг пришло на память то, что Кристина рассказывала об ангеле музыки, и я действительно подумал, что если эти звуки не сошли с небес, тогда я ничего не понимаю — на земле они родиться не могли. Здесь нет такой скрипки и такой руки, которая могла бы водить по ней смычком. О, я помню эту чудную мелодию! Это было «Воскрешение Лазаря», которое старый Даэ играл нам в минуты печали и вдохновения. Если и существует ангел Кристины, он не смог бы сыграть лучше в ту ночь на скрипке покойного музыканта. Я словно услышал глас Христа и, клянусь, ждал, что вот-вот приподнимется надгробный камень на могиле отца Кристины. Потом я подумал, что Даэ похоронили вместе с его скрипкой, и, честное слово, я не понимаю до сих пор, что из происходящего в ту скорбную и сияющую ночь на крохотном провинциальном кладбище, рядом с мертвыми головами, которые скалились своими неподвижными черепами, было вызвано моим воображением, а что существовало независимо от него. Но музыка прекратилась, я пришел в себя, и мне показалось, что я услышал какой-то шум в куче черепов.
В. Ага! Значит, вы слышали шум в груде костей?
О. Не то чтобы шум, но мне показалось, что черепа смеются, и я вздрогнул.
В. Вы не подумали, что за этой грудой мог спрятаться искусный музыкант, который очаровал вас?
О. Именно об этом я и подумал, господин комиссар, и даже забыл о существовании мадемуазель Даэ, которая тем временем поднялась и спокойно пошла к выходу с кладбища. Она была в таком состоянии, что даже не заметила меня. А я не мог пошевелиться и не спускал глаз с груды костей, решив до конца выяснить, что же все-таки там происходит.