— Вот в этом вы ошибаетесь, мадемуазель. — Юноша попытался сделать свой голос твердым и мужественным, но тот предательски дрожал. — Все, что касается вас, меня очень интересует, и когда-нибудь вы это поймете. Я не скрою, что удивлен не меньше, чем обрадован, найдя вас рядом с вашей приемной матушкой, хотя после всего, что произошло между нами вчера, что вы мне наговорили, я никак не ожидал такого поворота. И я буду несказанно рад, если вы не станете делать из этого тайны, ибо она может оказаться для вас роковой. Кроме того, я ваш старый друг, и меня, так же как и госпожу Валериус, серьезно беспокоят эти странные события, суть которых так и осталась для нас неведомой и которые таят в себе опасность, большую опасность для вас, Кристина.
При этих словах матушка Валериус беспокойно зашевелилась в своей постели.
— Что это значит? Неужели Кристина в опасности?
— Да, мадам, — заявил Рауль, не обращая внимания на предупреждающие знаки девушки.
— Бог ты мой, — простонала добрая и наивная старушка. — Ты должна все мне рассказать, Кристина! Почему ты все время успокаиваешь меня? А о какой опасности идет речь, господин де Шаньи?
— Ее доверчивостью злоупотребляет злой человек!
— Ангел музыки — злой человек?
— Она же сама вам сказала, что нет никакого ангела музыки.
— О, ради всего святого! — умоляющим голосом сказала старушка. — Вы убиваете меня!
— Знаете, мадам, вокруг Кристины, вокруг всех нас существует вполне земная тайна, которая гораздо опаснее, чем все призраки и все гении музыки, вместе взятые.
Матушка Валериус повернула к Кристине испуганное лицо, но та уже бросилась к своей приемной матери и заключила ее в объятия.
— Не слушайте его, матушка, не верьте ему, — повторяла она, стараясь успокоить ее своими ласками, потому что старая дама душераздирающе вздыхала.
— Тогда обещай, что никогда меня не оставишь! — взмолилась вдова.
Кристина промолчала, и Рауль сказал:
— Вы должны обещать, Кристина. Это единственное, что может нас утешить — меня и вашу матушку. Мы даем слово не задавать вам ни единого вопроса о прошлом, если вы обещаете впредь во всем полагаться на нас.
— Я вовсе не прошу вас о подобном одолжении, — гордо ответила девушка. — Я свободна в своих действиях, господин де Шаньи, и у вас нет никакого права следить за мной, так что прошу вас оставить этот разговор. Что же до того, чем я занималась эти две недели, знайте: только один человек в мире мог бы потребовать у меня отчета — мой муж! Но у меня его нет и никогда не будет!
Произнеся эту тираду, она вытянула руку в сторону Рауля как бы для того, чтобы придать своим словам больше торжественности, и Рауль побледнел — не столько из-за услышанного, сколько из-за того, что успел заметить на пальце Кристины золотое колечко.
— У вас нет мужа, и тем не менее вы носите обручальное кольцо!
Он хотел схватить ее за руку, но Кристина живо отдернула ее.
— Это подарок! — Она покраснела, безуспешно стараясь скрыть свое замешательство.
— Кристина! Если мужа у вас нет, значит, это кольцо подарил вам человек, который надеется им стать! Зачем обманывать меня? Зачем мучить? Это кольцо — предложение руки и сердца, и вы его приняли!
— И я то же самое говорила ей, — заволновалась старушка.
— А что она вам ответила, мадам?
— То, что сочла нужным! — в отчаянии воскликнула Кристина. — Вам не кажется, сударь, что этот допрос слишком затянулся? Что касается меня…
Рауль, крайне взволнованный, удержался от слов, которые могли привести к окончательному разрыву, и прервал ее:
— Простите меня за такой тон, мадемуазель. Вам хорошо известно, какое чувство вынуждает меня сейчас вмешиваться в дела, которые, разумеется, меня не касаются. Но позвольте мне сказать: все, что я видел, а я видел больше, чем вы можете предположить, Кристина… Или все, что мне привиделось? По правде говоря, в такой ситуации трудно поверить своим глазам…
— Что же вы видели, сударь, или что вам показалось?
— Я видел ваше возбуждение, когда вы слышали тот голос, Кристина! Голос доносился откуда-то из стены или соседнего помещения… Да, я видел это. И это страшит меня. Вы в большой опасности. И мне сдается, что вы сами понимаете это — понимаете всю опасность этого очарования, если сегодня говорите нам, что гения музыки не существует… Но зачем тогда вы пошли за ним? Зачем вы встали с таким сияющим лицом, как будто услышали ангелов? Да, этот голос очень опасен, Кристина, потому что я сам, пока слушал его, был настолько очарован, что даже не понял, каким образом прямо на моих глазах вы исчезли… Ах, Кристина! Кристина! Ради бога, ради вашего отца, который смотрит на вас с небес и который так любил и вас и меня, скажите же нам: кому принадлежит этот голос? И мы спасем вас. Итак, как зовут того человека, Кристина? Того, кто осмелился надеть вам на палец кольцо?
— Господин де Шаньи, — холодно заявила девушка, — вы никогда этого не узнаете.
В этот момент послышался резкий голос матушки Валериус, которая неожиданно вступилась за Кристину:
— Знаете, господин виконт, если она любит того человека, так это вас не касается!
— Увы, мадам, — смиренно, со слезами на глазах ответил Рауль. — Увы! Я знаю, что Кристина любит его. У меня есть все доказательства, но не это приводит меня в отчаяние: просто я не уверен, что человек, которого она любит, достоин этой любви.
— Только мне судить об этом, сударь, — бросила в ответ Кристина, глядя прямо в глаза Раулю негодующим взглядом.
— Когда для того, чтобы соблазнить молодую девушку, используют столь романтические средства… — продолжал Рауль, чувствуя, что силы покидают его.
— То это непременно оттого, что мужчина подлец, а девушка непроходима глупа! — договорила Кристина.
— Кристина!
— Рауль, как вы можете судить о человеке, которого никогда не видели, о котором ничего не знаете?
— Вы ошибаетесь, Кристина. По крайней мере, мне известно его имя, которое вы так желаете скрыть. Вашего ангела музыки, мадемуазель, зовут Эрик!
И Кристина выдала себя… Она сделалась белой, как алтарное покрывало, и пробормотала:
— Кто вам это сказал?
— Вы сами.
— Когда?
— В тот вечер на костюмированном балу. Войдя в свою артистическую, вы произнесли: «Бедный Эрик!» И не знали, что вас слышит бедный Рауль.
— Значит, вы снова подслушивали за дверью, господин де Шаньи!
— Я был вовсе не за дверью! Я был в комнате!.. В вашем будуаре, мадемуазель.
— О, несчастный! — простонала девушка, вложив в этот стон весь свой ужас. — Несчастный! Вы ищете смерти?
— Может быть.
Рауль произнес это «может быть» с такой любовью и с таким отчаянием, что Кристина не смогла сдержать рыданий.
Потом она взяла его руки в свои и посмотрела ему в лицо со всей целомудренной нежностью, на какую была способна, и юноша почувствовал, что его злость проходит.
— Рауль, — сказала она. — Вы должны забыть об этом «голосе» и никогда больше не вспоминать его имя… И не пытайтесь узнать его тайну.
— Значит, здесь есть тайна?
— Ужасная тайна.
Тяжелое молчание повисло над молодыми людьми и разделило их. Рауль был подавлен.
— Поклянитесь, что вы ничего не предпримете, чтобы узнать, — настаивала она. — Поклянитесь, что больше не зайдете в мою артистическую, пока я сама вас не позову.
— Вы даете слово, что позовете меня, Кристина?
— Я вам обещаю.
— Когда же?
— Завтра.
— Тогда я клянусь!
Это были их последние слова в тот день. Он поцеловал ей руку и ушел, проклиная Эрика и обещая себе быть терпеливым.
XII. На чердаке
На другой день они встретились в Опере. На ее пальце по-прежнему блестело золотое колечко. Она была тихой и какой-то умиротворенной. Когда она спросила его о планах на будущее, он рассказал, что полярная экспедиция должна отправиться раньше намеченного срока и что через три недели, самое позднее через месяц, он покинет Францию.
Она весело, с радостью заговорила об этом путешествии, сказала, что это будет его первый шаг к будущей славе. Когда же он ответил, что слава без любви не имеет для него никакой ценности, она назвала его ребенком и добавила, что все его неприятности скоро пройдут.
— Как вы можете, Кристина, с такой легкостью говорить о таких серьезных вещах? Возможно, мы никогда больше не увидимся. Я могу погибнуть во время этой экспедиции…
— Я тоже могу умереть, — просто сказала она.
Она больше не улыбалась и не шутила. Она казалась чем-то озабоченной, и вдруг ее глаза неожиданно загорелись, как будто она что-то вспомнила.
— О чем вы думаете, Кристина?
— Я думаю о том, что мы больше не увидимся.
— И эта мысль приводит вас в такой восторг?
— И что через месяц нам придется распрощаться… навсегда.
— Но мы можем обручиться и дать слово ждать друг друга.
Она прикрыла ему рот ладонью.
— Молчите, Рауль… Об этом не может быть и речи, вы же отлично знаете! И мы никогда не поженимся. Это решено!
Казалось, она с трудом сдерживает неожиданно охватившую ее радость, а когда она по-детски захлопала в ладоши, Рауль с беспокойством посмотрел на нее.
— Впрочем… — снова заговорила она и подала юноше обе руки, словно вдруг решила сделать ему подарок. — Впрочем, раз уж мы не можем пожениться, можно устроить хотя бы помолвку. И никто, кроме нас, не будет знать об этом, Рауль. Бывают же тайные браки, почему же не быть тайным помолвкам? Итак, решено: мы помолвлены, мой друг! Через месяц вы уезжаете, и я всю жизнь буду счастлива, вспоминая об этом месяце.
Эта мысль привела ее в восторг. Потом она снова стала серьезной.
— Это будет счастье, которое никому не принесет ничего плохого, — сказала она.
Рауль просиял и, преисполненный восторга, захотел немедленно осуществить ее идею. Он склонился перед Кристиной с неожиданной для себя покорностью и воскликнул:
— Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки!