Моншармин потребовал объяснений, и Ришар сообщил ему, что решил на первое время пригласить свою консьержку, которой он полностью доверяет, вместо мадам Жири.
– Что касается мадам Жири – ты ведь знаешь, что она собирается подать на тебя жалобу? – заметил Моншармин.
– Кому? Призраку?
Призрак! Моншармин уже и забыл о нем.
А таинственный персонаж до сих пор так ничего и не сделал, чтобы напомнить о себе.
Внезапно дверь ложи резко распахнулась, и перед ними возник встревоженный режиссер.
– Что случилось? – спросили директора в один голос, удивленные его приходом в такое время.
– У меня есть информация, что друзья Кристины Даэ устроили заговор против Ла Карлотты! – возбужденно проговорил режиссер. – Карлотта в ярости.
– Вы о чем? – нахмурился Ришар.
Но занавес снова стал подниматься, и директор жестом велел режиссеру удалиться.
Когда они остались одни, Моншармин наклонился к уху Ришара:
– Значит, у Даэ есть друзья? – спросил он.
– Да, – подтвердил Ришар, – они у нее есть.
– Кто же это?
Ришар кивком указал на бенуар, в котором было всего двое мужчин.
– Граф де Шаньи?
– Да, он отзывался о ней очень тепло… Настолько тепло, что если бы я не знал, что он друг Ла Сорелли…
– Понятно, понятно… – прошептал Моншармин. – А кто тогда этот бледный молодой человек, сидящий рядом с ним?
– Это его брат, виконт.
– Ему бы лучше пойти в постель. Он выглядит совершенно больным.
Со сцены полились радостные песнопения. Музыка пьяного веселья. Триумф кубков.
Наливайте нам вина! Еще стакан вина!
И в веселье выпить мы сей напиток должны!
Студенты, бюргеры, солдаты, молодые девушки и матроны беспечно кружились перед таверной под вывеской бога Бахуса, когда туда вошел Зибель.
Кристина Даэ была очаровательна в мужском платье. Ее свежая молодость, меланхоличная грация завораживали с первого взгляда. Поклонники Ла Карлотты ожидали, что Кристину встретят овацией, которая выдала бы им намерения ее друзей. К тому же эта неуместная овация стала бы грубой ошибкой с их стороны. Но аплодисментов не последовало.
Напротив, когда Ла Карлотта в роли Маргариты пересекла сцену и спела только три строчки из своей роли во втором акте, ее бурно приветствовали рукоплесканиями.
Не блещу я красою,
И, право же, не стою
Я рыцарской руки.
Эти овации оказались настолько неожиданными и настолько бессмысленными, что те, кто не был посвящен в тайну, в недоумении переглядывались, задаваясь вопросом, что происходит.
Второй акт закончился также без каких-либо инцидентов. Тогда поклонники Ла Карлотты подумали: «Очевидно, беспорядки припасены для следующего акта». Те из них, кто был лучше осведомлен, заявили, что все начнется с «Золотого кубка короля Туле», и поспешили предупредить Ла Карлотту.
Во время антракта директора покинули ложу, чтобы разузнать об этой истории с заговором, о которой им рассказал режиссер, но вскоре вернулись на свои места, сочтя это все несерьезным вздором. Первое, что они увидели, войдя в ложу, была коробка английских конфет на перилах. Кто ее туда принес? Они расспросили билетеров, но никто не смог ничего сказать. Однако, снова возвратившись в ложу, они увидели рядом с коробкой конфет еще и театральный бинокль. Директора посмотрели друг на друга. Им уже не хотелось смеяться. Все, что говорила мадам Жири, всплыло у них в памяти… Внезапно они ощутили странный холодный сквознячок… Теперь Моншармин и Ришар сидели молча, чувствуя себя крайне неприятно.
На сцене тем временем благоухал сад Маргариты.
Расскажите вы ей, цветы мои,
Как страдаю, тоскую,
Что ее лишь люблю я,
Что мечтаю всегда о ней одной.
Когда Кристина пела эти первые строчки с букетом роз и сирени в руке, она подняла голову и увидела в бенуаре виконта де Шаньи. И с этого момента всем показалось, что голос ее вдруг стал менее уверенным, менее чистым, менее ясным, чем обычно. Что-то, о чем никто не знал, как будто приглушило его, заставив дрожать, словно от страха.
– Забавная девочка, – вслух заметил один из друзей Карлотты в партере. – Вчера вечером она была и правда божественна, а сегодня блеет овцой. Ни опыта, ни мастерства!
Вы шепните тайком, шепните ей…
Виконт обхватил голову руками. Он плакал. Граф, сидевший позади него, яростно покусывал кончики усов и хмурился. Если уж Филипп, обычно такой холодный и бесстрастный, позволил себе проявление чувств на публике, можно представить, какая его переполняла ярость. Он видел, как его брат вернулся из недолгой загадочной поездки в состоянии тревоги и совершенно больным. Последовавшие за этим объяснения никак не успокоили графа, который, желая понять, что происходит, попросил Кристину Даэ о встрече. Та имела наглость ответить ему, что не может принять ни его, ни брата. Граф заподозрил ее в отвратительной манипуляции. Он считал непростительным для Кристины то, что она заставила Рауля страдать, но особенно непростительным было для самого Рауля так убиваться из-за Кристины. Ах, как он ошибся, когда на мгновение заинтересовался этой девицей, чей непостижимый для всех триумф оказался лишь случайным успехом.
Пусть все знает она, любовь моя…
– Маленькая хитрая ведьма… – проворчал граф.
Он задавался вопросом, чего она хочет, на что может надеяться… Говорили, что она чиста и невинна, что у нее нет ни друзей, ни покровителей… Но за ликом этого северного ангела, должно быть, скрывалась коварная лиса!
Рауль прикрыл лицо руками, словно занавеской, за которой пытался спрятать свои детские слезы. Он думал только о письме, которое получил, вернувшись в Париж, когда Кристина сбежала от него в Перросе, точно воровка:
Мой дорогой бывший друг детства! Вам нужно набраться мужества никогда больше не пытаться увидеть меня, не заговаривать со мной… Если Вы хоть немного меня любите, сделайте это ради меня. Я никогда Вас не забуду… мой дорогой Рауль. Главное, никогда больше не приходите в мою гримерную. От этого зависит моя жизнь. И Ваша тоже.
Ваша маленькая Кристина.
Под гром аплодисментов вышла Ла Карлотта.
Действие в саду шло своим обычным чередом.
Когда Ла Карлотта закончила петь арию о короле Туле, ее вновь приветствовали бурными овациями. После коронной арии Маргариты с жемчугом рукоплескания стали еще громче.
Ах! Я смеюсь, чтобы увидеть себя,
Какая красота в этом зеркале!
Теперь, уверенная в себе, в своих друзьях в зале, в своем голосе и успехе, ничего больше не опасаясь, опьяненная успехом, Карлотта отдалась пению целиком, с жаром, с исступлением. В ее игре больше не осталось ни сдержанности, ни скромности… Это была уже не целомудренная Маргарита, а настоящая Кармен. Ей все громче аплодировали, и дуэт с Фаустом, казалось, готовил ей новый успех, когда внезапно произошло нечто ужасное.
Фауст опустился на колени:
О, позволь, ангел мой, на тебя наглядеться!
О, позволь, ангел милый, наглядеться!
При блеске звезд ночных глазам не хочется,
О, поверь мне, оторваться от чудных, чудных глаз твоих…
И Маргарита отвечала:
Здесь так тихо, тихо так, все кругом тайной дышит.
Чудных грез ночь полна и полна любви.
Отрадных новых чувств полна душа моя…
И в этот самый момент, как я уже сказал, произошло нечто совершенно невообразимое.
Зал встал. Оба директора в своей ложе не смогли сдержать восклицания ужаса… Зрители в недоумении обменивались взглядами, словно надеясь получить друг у друга объяснение столь неожиданному явлению… Лицо Карлотты выражало самую ужасную боль, ее глаза казались безумными. Бедная женщина выпрямилась, ее рот все еще был открыт, когда она закончила петь фразу:
И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…
Но этот рот больше не пел… Она больше не смела произнести ни слова, ни звука…
Потому что этот рот, созданный для гармонии, этот безупречный инструмент, который никогда не подводил, этот великолепный орган, генерировавший самые прекрасные звуки, самые сложные аккорды, самые мягкие модуляции, самые пылкие ритмы… Эта совершенная человеческая механика, которой не хватало, чтобы стать божественной, лишь небесного огня, вызывающего подлинные чувства и возвышающего душу… Этот рот выпустил жабу.
Ужасную, отвратительную, чешуйчатую, ядовитую, скользкую жабу!..
Откуда она взялась? Как ей удалось оказаться на языке? Сложив задние лапы, чтобы прыгнуть выше и дальше, она коварно вылезла из гортани и… квакнула!
Квааааа!.. Ква!
Ах, это ужасное кваканье!
Вы, конечно, поняли, что о жабе я говорю образно. Никто ее не видел, но – черт возьми! – все слышали ее!
Публика в зале чувствовала себя словно забрызганной грязью. Ни одна настоящая жаба, жившая на краю самых вонючих болот, не издавала более отвратительных звуков!
Такого не ожидал никто. Ла Карлотта не могла поверить ни своему горлу, ни своим ушам. Молния, упавшая к ее ногам, удивила бы ее меньше, чем та квакающая жаба, которая только что вырвалась у нее изо рта…
И молния бы ее не опозорила. А этот позор действительно был страшнее смерти.
Боже мой! Кто бы мог предположить такое! Только что она прекрасно пела: «И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…» – пела легко, свободно, так же, как легко вы сказали бы: «Здравствуйте, мадам, как поживаете?»
Нельзя отрицать, существуют, конечно, самонадеянные певицы, желающие в гордыне достичь с помощью слабого от природы голоса исключительных результатов и брать ноты, в которых им отказано в этой жизни. Вот тогда-то небо, чтобы образумить их, посылает им в самый неожиданный момент в рот жабу – квакающую жабу! Все об этом знают. Но чтобы Карлотта, диапазон которой без труда охватывал две верхние октавы, выпустила жабу… Такого никто себе и представить не мог!
Зрители помнили ее мощные высокие ноты, ее вир