туозные стаккато в «Волшебной флейте». Помнили ее самый громкий триумф, когда она пела партию Эльвиры в «Дон Жуане» и взяла верхний си-бемоль, чего не могла сделать ее партнерша, исполнявшая Донну Анну. Что же случилось теперь, когда она пела спокойную, тихую мелодию «И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…»?
Это не укладывалось в голове, и сама собой напрашивалась мысль о колдовстве. Эта жаба не могла появиться естественным образом. Бедная, несчастная, уничтоженная Карлотта!..
Шум в зале нарастал. Если бы подобное несчастье случилось не с Карлоттой, а с кем-то другим, ее бы освистали! Но по отношению к той, которую знали как идеальный музыкальный инструмент, публика ощущала не столько гнев, сколько тревогу и ужас. Да, люди испытывали ужас, став свидетелями катастрофы сродни той, что сломала руки Венеры Милосской!.. Но тогда они хотя бы могли видеть, как нанесен удар!..
А сейчас? Эта жаба была непостижима!..
Карлотта словно оцепенела на несколько секунд, пытаясь понять, действительно ли она сама слышала эту ноту, вылетевшую из ее собственного рта. И можно ли назвать нотой этот звук? Можно ли назвать это даже звуком? Звук все-таки имеет отношение к музыке – а этот адский скрежет… Она пыталась убедить себя, что это не так, что случившееся – какая-то иллюзия, а не преступное предательство ее безупречного голосового органа…
Она ошеломленно огляделась вокруг, словно ища убежища, защиты или, скорее, подтверждения, что все ей почудилось. Ее дрожащие пальцы коснулись горла в жесте защиты и протеста. Нет! Нет! Это кваканье произвела не она! И, казалось, этого мнения придерживался и сам Каролус Фонта, который смотрел на нее с выражением детского, наивного изумления. Потому что он все еще был рядом. Он не покинул ее. Может быть, он объяснит ей, как подобное случилось? Но нет, он не мог этого сделать! В таком же, как и все, недоумении он смотрел на рот Карлотты, словно маленький ребенок, недоверчиво рассматривающий неисчерпаемую шляпу фокусника, гадая, как такой маленький ротик мог вместить такую большую жабу?
Все это – жаба, кваканье, шок, ужас, шум в зале, смущенное оцепенение на сцене и за кулисами, – все, что я так долго и подробно описываю вам, продолжалось лишь несколько секунд.
Несколько ужасных секунд, которые показались особенно бесконечными двум директорам там, наверху, в ложе № 5. Моншармин и Ришар были очень бледны. Этот неслыханный и необъяснимый инцидент наполнил их тревогой гораздо большей еще и потому, что уже некоторое время они находились под непосредственным влиянием Призрака.
Они чувствовали его дыхание. Редкие волосы на голове Моншармина встали дыбом. Ришар провел платком по вспотевшему лбу… Да, Призрак был здесь. Он был везде – позади них, рядом с ними, вокруг них. Они чувствовали его присутствие, не видя его самого! Слышали его дыхание – так близко от них!..
Теперь они знали, каково это. Знали, что в ложе их трое. И дрожали от страха. Им хотелось убежать – но они не решались. Не осмеливались сделать ни одного движения, сказать хоть слово, которое выдало бы Призраку, что они знают о нем… Что тогда произойдет? Что тогда будет?
И вот случилось ужасное! Кваканье! Потрясенные возгласы обоих директоров слились с шумом смятения в зале. Они чувствовали себя во власти Призрака. Склонившись над перилами, они смотрели на Карлотту так, словно больше не узнавали ее. Эта посланница ада, должно быть, своим кваканьем предвещала катастрофу. Ах, катастрофа – они чувствовали ее приближение! Призрак обещал им это! Зал действительно был проклят!
Послышался сдавленный голос Ришара, кричавшего Карлотте:
– Ну что ж! Продолжайте!
Нет! Карлотта не стала продолжать с того места, где остановилась… Она храбро, героически повторила роковой стих, в конце которого появилась жаба.
Отрадных новых чувств полна душа моя…
Зал зачарованно молчал.
И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…
Квааааа!
Жуткая тишина сменилась невообразимым гвалтом. Зал просто взорвался. Опустившись на свои места, оба директора не осмелились даже обернуться. Призрак смеялся прямо над ними! И они наконец отчетливо услышали в правом ухе его голос – невозможный бестелесный голос:
– Ее пения сегодня не выдерживает даже люстра!
Одним движением они подняли головы к потолку и испустили ужасный крик. Люстра, огромная массивная люстра начала падать, повинуясь приказу этого сатанинского голоса. С огромной высоты зала она рухнула в самый центр партера под дикие вопли всех присутствующих. Люди внизу метались в панике.
Я не ставил себе цели соблюсти историческую точность этого события. Всем любопытным предлагаю найти газеты того времени. Было много раненых и одна погибшая.
Люстра обрушилась на голову несчастной, впервые в жизни пришедшей в тот вечер в Оперу, – на ту, которую Ришар пригласил временно заменить мадам Жири, билетершу ложи Призрака. Она умерла мгновенно, и на следующий день в одной из газет появилась заметка:
Двести тысяч фунтов на голову консьержки!
Это был единственный некролог, которого она удостоилась.
ГЛАВА IX.Загадочная карета
Тот трагический вечер закончился плохо для всех. Карлотта заболела. Что касается Кристины Даэ, то она исчезла после представления. Прошло пятнадцать дней, и ее никто не видел ни в театре, ни где-то еще.
Не следует путать это первое ее исчезновение, не вызвавшее скандала, со знаменитым похищением, которое в свое время должно будет произойти при не менее необъяснимых и трагических обстоятельствах.
Рауль был первым, естественно, кого беспокоило отсутствие Кристины. Он написал ей на адрес мадам Валериус и не получил ответа. Сначала он не был удивлен этим, зная ее душевное состояние и решимость разорвать с ним отношения, хотя все еще не мог догадаться о причине.
Его тревога росла, и в конце концов он обнаружил, что не видит упоминания имени певицы ни в одной программе. Без нее ставили даже «Фауста». И вот около пяти часов вечера Рауль отправился в театр спросить у руководства о причинах исчезновения Кристины Даэ. Он нашел директоров в сильном беспокойстве. Даже друзья больше не узнавали их: они утратили всякий задор и жизнерадостность. Ришар и Моншармин приходили в театр с опущенными головами и бледными нахмуренными лицами, как будто их преследовали отвратительные навязчивые мысли или над ними висел злой рок, который ловит человека в свои сети и больше не отпускает его.
Падение люстры повлекло за собой много вопросов, но директоров трудно было заставить говорить об этом.
Расследование пришло к заключению, что это несчастный случай, причиной которого стал износ подвесных устройств. Но все же как на бывших директорах, так и на новых лежала обязанность вовремя обнаружить этот износ и устранить его до того, как он приведет к катастрофе.
И я должен сказать, что Ришар и Моншармин выглядели в то время такими изменившимися, такими непонятными, отрешенными и загадочными, что у многих появилось подозрение, будто нечто более ужасное, чем падение люстры, изменило их душевное состояние.
В отношениях с подчиненными они проявляли сильную нетерпимость, за исключением, однако, мадам Жири, которая была восстановлена в должности. Поэтому можно себе представить, как они встретили виконта де Шаньи, когда тот пришел к ним с просьбой сообщить новости о Кристине. Директора просто ответили ему, что она в отпуске. Рауль спросил, как долго продлится этот отпуск; ему сухо сообщили, что он не ограничен, поскольку Кристина Даэ сама просила об этом по состоянию здоровья.
– Значит, она больна! – воскликнул Рауль. – Что с ней?
– Об этом нам ничего не известно!
– Значит, вы не посылали к ней доктора?
– Нет! Она не требовала доктора, и, поскольку мы ей доверяем, мы поверили ей на слово.
Это не убедило Рауля, который покинул Оперу, охваченный самыми мрачными мыслями. Он решил на свой страх и риск пойти к мадам Валериус. Несомненно, он помнил настойчивые слова из письма Кристины, в котором она умоляла его удержаться от любых попыток увидеть ее. Но события в Перросе, а также то, что он услышал за дверью гримерной, и, наконец, последний разговор с Кристиной на краю пустоши – все это наводило на мысль о какой-то мистификации, дьявольски жестокой, но все же устроенной человеком. Богатое воображение девушки, ее нежная и доверчивая душа, романтическое воспитание, которое наполнило ее юные годы ореолом легенд, постоянные мысли об умершем отце и особенно состояние возвышенного экстаза, в которое ее погружала музыка, – все это представлялось ему благодатной почвой для действий нечистых на руку и неразборчивых в средствах авантюристов. Он мог судить об этом по сцене на кладбище. Чьей жертвой стала Кристина Даэ? Этот вопрос не давал Раулю покоя, пока он спешил, направляясь к мадам Валериус.
Виконт обладал весьма здравым умом. Да, он был пылким романтиком, любил музыку и обожал старые бретонские сказки, в которых танцуют домовые, и, конечно же, он был беззаветно влюблен в маленькую северную фею Кристину Даэ. Тем не менее он знал, что сказка – это сказка, и ни вера в сверхъестественное в рамках религии, ни самые фантастические истории не могли заставить его забыть, что два и два – четыре.
Что скажет ему мадам Валериус? Руки Рауля дрожали, когда он звонил в дверь маленькой квартирки на улице Нотр-Дам-де-Виктуар.
Дверь открыла служанка, которую он уже однажды видел в гримерной Кристины. Рауль спросил, можно ли видеть мадам Валериус. Девушка ответила, что мадам больна и лежит в постели, поэтому никого не принимает.
– Передайте ей мою карточку, – попросил Рауль.
Ему не пришлось долго ждать. Служанка вернулась и ввела его в небольшую, слабо освещенную и скудно обставленную гостиную, на стене которой висели два портрета – профессора Валериуса и отца Даэ.
– Мадам извиняется перед мсье виконтом, – сказала горничная. – Она сможет принять вас только в своей комнате, потому что она больна и не встает теперь.