– Вот я и здесь, Эрик, – сказала она. – Я готова. А вот вы опоздали, мой друг.
Рауль, осторожно выглядывавший из-за занавески, не мог поверить своим глазам.
Лицо Кристины просветлело. Счастливая улыбка появилась на ее бледных губах – улыбка, какая бывает у выздоравливающих, когда они начинают надеяться, что постигшая их болезнь отступает.
Бестелесный голос снова начал петь. Рауль еще никогда не слышал ничего подобного. Этот голос одним дыханием объединял в себе все оттенки чувств. В нем было все – широта и рыцарская учтивость, победоносное коварство и непреодолимая сила, мягкая деликатность и неотразимое торжество.
Обладатель голоса был совершенным мастером, воспроизводившим с безупречностью самые сложные пассажи, доступные смертным. Он словно являл собой чистый источник безмятежной гармонии, из которого поверившие ему могли спокойно и безопасно пить, зная, что пьют благодать самой музыки. И тогда их собственное искусство, внезапно коснувшись божественного, преображалось тоже.
Рауль, с волнением слушая этот голос, начинал понимать, как Кристина Даэ смогла однажды вечером предстать перед ошеломленной публикой, поразив зрителей пением, полным новой, неизвестной красоты и сверхчеловеческой экзальтации, возможно, находясь под влиянием этого таинственного и невидимого мастера!
И еще Рауль понимал, слушая восхитительный голос, что он не пел ничего особенного: он превращал болотный ил в драгоценность. Банальные слова, легкая, популярная и почти пошлая мелодия в этих устах преобразилась, обрела красоту благодаря дыханию, которое поднимало ее и уносило в открытое небо на крыльях страсти. Ибо этот ангельский голос пел «Ночь Гименея» из «Ромео и Джульетты».
Рауль увидел, как Кристина протянула руки навстречу голосу, – так же, как она простирала их на кладбище в Перросе к невидимой скрипке, игравшей «Воскрешение Лазаря»…
Никакими словами не описать страсть, с которой пел голос:
Судьба навек связала нас с тобою!
Сердце Рауля пронзила острая боль. Борясь с чарами голоса, которые, казалось, лишали его собственной воли, энергии и остатков здравого смысла в тот момент, когда он нуждался в них больше всего, он отдернул занавеску, которая скрывала его, и шагнул к Кристине. Она шла к задней стене комнаты, полностью уставленной зеркалами, и видела только свое отражение, но не Рауля – он оставался скрытым, находясь позади.
Судьба навек связала нас с тобою!
Кристина и ее отражение продолжали двигаться навстречу друг другу. Обе Кристины – и телесная, и образ – соприкоснулись и слились воедино, и Рауль протянул руки, чтобы схватить их обоих.
Но неведомая сила, которая ослепила и ошеломила его, Рауля внезапно отбросила назад, и ледяной ветер ударил ему в лицо. Перед ним промелькнули уже не две, а четыре, восемь, двадцать Кристин, которые легко скользили мимо него, смеясь, и так быстро удалялись, что он не смог коснуться ни одной из них. Наконец все снова замерло в неподвижности, и Рауль увидел в зеркале себя. Кристина исчезла.
Он бросился вперед и ударился о зеркало. Никого! Но стены еще звучали далеким странным голосом:
Судьба навек связала нас с тобою!
Руки Рауля сжали виски, почувствовали плотность его тела, нащупали в полумраке вентиль газового светильника и повернули его, разжигая свет пламени на полную силу. Виконт был уверен, что происходящее ему не снится. Он оказался в центре дьявольской игры, к пониманию которой у него не было ключа и которая, возможно, могла его уничтожить. Отчасти Рауль чувствовал себя в роли отважного принца из сказки, который пересек запретную границу и поэтому не должен удивляться тому, что стал жертвой волшебных сил, с которыми безрассудно столкнулся в погоне за принцессой…
Как и куда исчезла Кристина? Когда она вернется? И вернется ли?
Увы! Разве она не сказала ему, что все кончено? И разве стены не повторяли:
Судьба навек связала нас с тобою!
«Со мною…» С кем?
Измученный, побежденный, с затуманенным разумом, он сел на то самое место, которое недавно занимала Кристина. Как и она, Рауль уронил голову на руки. Когда он поднял ее, по его юному лицу обильно текли слезы, настоящие и тяжелые слезы, как у ревнивых детей, слезы, оплакивающие несчастье, отнюдь не фантастическое, но общее для всех влюбленных на земле, которое он выразил в трех словах:
– Кто этот Эрик?
ГЛАВА ХI.Забыть «мужской голос» вместе с его именем
На следующий день после того, как Кристина исчезла у него на глазах, буквально ослепленный произошедшим настолько, что он все еще сомневался в увиденном, виконт де Шаньи отправился с новостями к мадам Валериус. И застал очаровательную картину.
Пожилая дама, сидя в постели, вязала, а рядом плела кружева Кристина. Никогда еще не склонялось более милого лица, чистого лба и нежного взгляда над девичьим шитьем. Свежие краски вернулись к щечкам девушки. Синеватые круги вокруг ее светлых глаз исчезли. Рауль не видел на этом лице никаких следов трагедии вчерашнего дня. Если бы легкая пелена меланхолии, оттенявшая эти прекрасные черты, не показалась бы молодому человеку последним пережитком неслыханной драмы, в которой сражалась эта удивительная девушка, он мог бы подумать, что Кристина в ней вообще не участвовала.
При его приближении она встала и без видимых эмоций протянула ему руку. Но Рауль был настолько изумлен, что остался стоять без единого жеста или слова.
– Ну что же вы, мсье де Шаньи? – воскликнула мадам Валериус. – Или вы не узнаете нашу Кристину? Добрый гений вернул ее нам!
– Мама! Мама, я думала, вы больше не станете упоминать об этом! Вы прекрасно знаете, что нет никакого гения! – прервала ее девушка, покраснев.
– Дитя мое, он же давал тебе уроки целых три месяца!
– Мама, я обещала вам все объяснить позже! Надеюсь, что объясню… Но вы тоже обещали мне молчать до того дня и больше не задавать мне вопросов!
– Если бы ты дала мне слово больше не покидать меня… Ты ведь пообещаешь мне это, Кристина?
– Мама, все это не должно интересовать мсье де Шаньи…
– Это не так, мадемуазель, – прервал молодой человек голосом, которому хотел придать твердость и который все равно предательски дрожал. – Все, что касается вас, чрезвычайно интересует меня, и вы, возможно, в конце концов это поймете. Не скрою: я изумился не меньше, чем обрадовался, когда увидел вас рядом с вашей приемной матерью. Ничто из того, что произошло между нами вчера, и того, что вы сказали мне и о чем я мог только догадываться, не предвещало столь скорого вашего возвращения. Я был бы чрезвычайно счастлив, если бы вы перестали так упорно хранить вашу тайну, которая могла бы оказаться для вас роковой. И я слишком долго был вашим другом, чтобы не беспокоиться вместе с мадам Валериус о несомненно ужасной истории, которая таит опасность до тех пор, пока мы не распутаем ее. Ведь в конечном итоге вы можете стать ее жертвой, Кристина.
При этих словах мадам Валериус заворочалась на постели.
– Что это значит? – вскричала она. – Кристине грозит опасность?
– Да, мадам, – храбро заявил Рауль, игнорируя отчаянные знаки, которые делала ему Кристина.
– Боже мой! – воскликнула, задыхаясь, добрая и наивная старая дама. – Ты должна мне все рассказать, Кристина! Почему ты пытаешься меня успокоить? И в чем заключается опасность, мсье де Шаньи?
– Самозванец воспользовался ее доверием!
– Ангел музыки – самозванец?
– Она же сама сказала вам, что нет никакого Ангела музыки!
– Но что же тогда происходит, во имя неба? Умоляю, скажите! А то я умру от неизвестности!
– Существует, мадам, вокруг нас, вокруг вас, вокруг Кристины, некая вполне земная тайна, которой стоит опасаться гораздо больше, чем всех призраков и всех гениев вместе взятых!
Мадам Валериус повернула к Кристине испуганное лицо, но та уже бросилась к своей приемной матери и обняла ее:
– Не верьте ему, мама… Не верьте всему этому, – повторяла она, пытаясь своими ласками утешить ее, потому что пожилая женщина от волнения стала тяжело дышать.
– Тогда скажи мне, что ты меня больше не бросишь! – взмолилась вдова профессора.
Кристина молчала, и Рауль снова заговорил:
– Вам нужно это пообещать, Кристина… Это единственное, что успокоит вашу приемную мать и меня! Мы обязуемся больше не задавать вам ни одного вопроса о прошлом, если вы пообещаете нам оставаться под нашей защитой в будущем…
– Это обязательство, о котором я вас не прошу, и обещание, которого я вам не дам! – с достоинством произнесла девушка. – Я свободна в своих действиях, мсье де Шаньи; вы не имеете права меня контролировать, и я прошу вас прекратить это. Что касается того, что я делала последние пятнадцать дней, то на свете есть только один человек, который имел бы право требовать отчета: мой муж! Но у меня нет мужа, и я никогда не выйду замуж!
Говоря это, она сделала решительный жест в сторону Рауля, словно желая придать сказанному большую весомость, и Рауль побледнел не столько из-за слов, которые только что услышал, сколько потому, что увидел на пальце Кристины золотое кольцо.
– У вас нет мужа, и тем не менее вы носите обручальное кольцо!
И он хотел схватить ее за руку, но Кристина сразу отдернула ее.
– Это подарок! – возразила она, снова краснея и тщетно пытаясь скрыть смущение.
– Кристина! Поскольку у вас нет мужа, это кольцо мог дать вам только тот, кто надеется им стать! Зачем обманывать нас дальше? Зачем мучить меня еще больше? Это кольцо – обещание! И это обещание было принято!
– Я тоже ей это говорила! – вмешалась пожилая дама.
– И что она вам ответила, мадам?
– Я ответила то, что считала нужным, – раздраженно отрезала Кристина. – Не находите ли вы, мсье, что этот допрос слишком затянулся? Что касается меня…
Рауль, напуганный ее тоном, боясь вновь услышать слова об окончательном разрыве, прервал ее:
– Простите, что так с вами разговариваю, мадемуазель… Вы хорошо знаете, какое благородное чувство заставляет меня сейчас вмешиваться в вещи, которые, несомненно, меня не касаются! Но позвольте мне рассказать вам, что я видел… А я видел больше, чем вы думаете, Кристина… Или мне казалось, что видел… Потому что, по правде говоря, любой переживший такое не поверил бы своим глазам.