Виконт: Прощай, брат мой!
Граф: Я так понимаю, ты принял решение? И уедешь сегодня вечером? С ней? (Виконт не ответил.) Неужели ты совершишь такую глупость? Учти, мне ведь придется помешать тебе!
Виконт: Прощай, Филипп!
(И Рауль ушел.)
Эту сцену описал следователю сам граф, которому предстояло в последний раз в жизни увидеться со своим братом Раулем вечером того же дня в Опере, за несколько минут до исчезновения Кристины.
Рауль же действительно весь день посвятил приготовлениям к бегству.
Лошади, экипаж, кучер, провизия, багаж, необходимые деньги, маршрут – по железной дороге ехать нельзя, иначе Призрак легко проследит за ними, – все это занимало виконта до девяти вечера.
В девять часов со стороны ротонды появилась дорожная карета с задернутыми шторами на плотно закрытых дверцах. Она была запряжена двумя крепкими лошадьми и управлялась кучером, большую часть лица которого скрывали складки длинного шарфа. Перед этим экипажем стояли три других кареты. Как установили позже, это была двухместная карета Ла Карлотты, внезапно вернувшейся в Париж, за ней – карета Ла Сорелли, и замыкала ряд карета графа Филиппа де Шаньи.
Из таинственной кареты никто не выходил. Кучер оставался на своем месте, как, впрочем, и три остальных кучера.
Фигура, закутанная в черный плащ, в черной мягкой фетровой шляпе, проследовала по тротуару между ротондой и экипажами. Казалось, внимание загадочной личности было приковано к этой карете. Незнакомец подошел к лошадям, взглянул на кучера, затем удалился, не произнеся ни слова. Позже следствие решило, что это был виконт Рауль де Шаньи; что касается меня, то я в это не верю, поскольку и в тот, и в другие вечера виконт де Шаньи был в цилиндре, и цилиндр этот потом нашли. Скорее, думаю, к карете подходил Призрак Оперы, который, как мы увидим в дальнейшем, знал обо всем.
В Опере вечером играли «Фуста». Изысканная публика наполняла ярко освещенный зал. В те времена держатели абонементов не сдавали в аренду и не одалживали свои ложи ни финансистам, ни политикам, ни иностранцам. Это в наши дни в ложе маркиза такого-то, владеющего ложей по контракту, мы можем видеть с полным правом расположившегося вместе со всей своей семьей торговца соленой свининой, поскольку он заплатил за ложу этому маркизу.
В прошлом же подобное не могло случиться. Оперные ложи служили своего рода гостиными, где собирались члены высшего общества, любившие музыку.
Они не обязательно общались между собой, но прекрасно знали друг друга в лицо и по именам, и уж конечно всем им был знаком граф де Шаньи.
Сообщение, появившееся утром в колонке сплетен, похоже, уже сделало свое дело, потому что все взоры были обращены к ложе, где граф Филипп сидел в одиночестве с совершенно безразличным и беззаботным видом. Женская часть этого блистательного собрания казалась особенно заинтригованной, а отсутствие виконта вызвало перешептывания за веерами. Кристину Даэ встретили довольно холодно. Эта надменная публика не простила ей того, что она собралась замуж за человека, который имел неизмеримо более высокое положение.
Кристина почувствовала враждебный настрой зала, и это ее расстроило.
Завсегдатаи, которые утверждали, что знают о любовных похождениях виконта, не отказывали себе в удовольствии злорадно улыбнуться при некоторых пассажах из партии Маргариты. Они, не скрываясь, повернулись в сторону Филиппа де Шаньи, когда Кристина пропела фразу: «О, как бы я узнать желала, кто юноша был тот, что встретился со мной!»
Граф же, казалось, не обращал внимания на это подчеркнутое внимание зала. Подперев подбородок рукой, он смотрел только на сцену. Но видел ли он ее? Мысли его, скорее всего, блуждали где-то далеко…
Все больше и больше Кристина теряла уверенность. Она вся дрожала, чувствуя, как приближается к катастрофе… Каролус Фонта задавался вопросом, не заболела ли она и сможет ли продержаться на сцене до конца действия, разворачивающегося в саду. Зрители хорошо помнили несчастье, случившееся в конце этого акта с Ла Карлоттой – пресловутое кваканье, которое надолго приостановило ее карьеру в Париже.
И как раз в этот момент Ла Карлотта вошла в одну из лож. Ее появление грозило стать новой сенсацией. Бедная Кристина подняла глаза, привлеченная волной оживления в зале, и узнала свою соперницу. Ей показалось, что Ла Карлотта насмешливо улыбается. И это ее спасло. Кристина вдруг забыла обо всем, кроме желания одержать победу.
В этот миг она преобразилась. Кристина постаралась превзойти все, что делала до сих пор, и ей это удалось. В последнем акте, когда певица начала призывать Бога и подниматься над землей, она вновь заворожила весь трепетавший теперь зал, где каждый зритель верил, что у нее за спиной вырастают крылья.
Словно в ответ на этот сверхчеловеческий зов в центре амфитеатра встал человек и остался стоять, глядя на певицу так, будто он вместе с ней покидал землю… Это был Рауль.
Господь, господь, сердцу, полному горя, покой ниспошли
И лучом своим ты небесным мрак души освети!
И Кристина, раскинув руки, со вздымающейся грудью, окутанная покровом распущенных по обнаженным плечам волос, бросила в зал торжествующий возглас:
Ты душу мою прими в свои небесные селенья!
Зал внезапно погрузился в кромешную тьму. Это длилось всего мгновение, и зрители едва успели вскрикнуть от изумления, когда сцену снова залил свет.
Но Кристины Даэ там больше не было!
Что с ней случилось? Что за наваждение? Все смотрели друг на друга, ничего не понимая. Нарастающее волнение быстро захватило всех присутствующих как на сцене, так и в зале. Люди поспешили туда, где минуту назад пела Кристина. В театре воцарился настоящий хаос.
Куда? Куда могла исчезнуть Кристина? Какое колдовство выхватило певицу из рук Каролуса Фонты прямо на глазах у сотен восторженных зрителей? Уж не сам ли Господь ответил на ее пламенную молитву, унеся ее «в свои небесные селенья»?..
Рауль, все еще стоявший в центре амфитеатра, застонал. Граф Филипп поднялся в своей ложе. Люди смотрели на сцену, на графа, на Рауля, задаваясь вопросом, не связано ли это любопытное событие со сплетнями, появившимися утром в газете. Но Рауль поспешно покинул свое место, граф исчез из ложи, и, пока опускали занавес, некоторые зрители поспешили ко входу за кулисы. Публика ждала объяснения. Стоял неописуемый гвалт. Говорили все сразу. У каждого имелась своя версия произошедшего. «Она упала в люк». «Ее подняли на канатах прямо на чердак! Несчастная девушка, похоже, стала жертвой новаторского трюка, затеянного новым руководством». «Это похищение было спланировано заранее. Внезапная темнота во время ее исчезновения – лучшее тому доказательство».
Наконец занавес опять медленно поднялся, и Каролус Фонта, выйдя на помост дирижера, печальным голосом объявил:
– Дамы и господа, только что произошло неслыханное событие, которое вызывает у нас глубокое беспокойство. Наша несравненная Кристина Даэ исчезла у нас на глазах, и мы не знаем, как это произошло!
ГЛАВА XV.Странное приключение английской булавки
На сцену хлынула толпа. Артисты, рабочие, танцовщицы, статисты, хористы, зрители – все что-то спрашивали, кричали, толкались.
– Что с ней сталось?
– Ее похитили!
– Это виконт де Шаньи забрал ее!
– Нет, это граф!
– Ах! Там Карлотта! Карлотта сделала это!
– Нет! Это Призрак!
И некоторые из них смеялись, особенно после того, как тщательный осмотр люков и полов исключил возможность несчастного случая.
От этой шумной толпы отделилась маленькая группа из трех персонажей, которые начали что-то обсуждать вполголоса, но отчаянно жестикулируя. Это были Габриэль, хормейстер, Мерсье, администратор, и секретарь Реми. Они уединились за нагромождением какой-то бутафории в углу прохода, соединявшего сцену с широким коридором, ведущим к танцевальному фойе.
– Я постучал, но они не ответили! Возможно, их нет в кабинете. Проверить это невозможно, потому что они забрали с собой ключи, – проговорил секретарь Реми. Речь, несомненно, шла о двух директорах Оперы. Последним их распоряжением было не беспокоить их ни под каким предлогом.
– Но ведь не каждый день певицы исчезают прямо со сцены! – горячо возразил Габриэль.
– Может, надо было сообщить им это через дверь? – спросил Мерсье.
– Я вернусь и сделаю это, – с готовностью согласился Реми и убежал.
К двоим оставшимся подошел режиссер.
– Мсье Мерсье, вот вы где! Что вы оба здесь делаете? Ваше присутствие нужно там, внизу, господа.
– Я не хочу ничего предпринимать и выяснять до приезда комиссара полиции, – заявил Мерсье. – За Мифруа я уже послал. Вот он появится, тогда и будем разбираться!
– А я говорю вам, что нужно немедленно спуститься вниз, к органу.
– Не раньше, чем приедет комиссар.
– Сам я уже побывал там.
– О! И что вы видели?
– Ничего и никого. Никого не видел! Вы понимаете, никого!
– А я, по-вашему, что могу с этим сделать?
– Очевидно, ничего, – согласился режиссер, лихорадочно почесывая собственную непослушную шевелюру. – Но, возможно, если бы внизу оказался кто-то, находившийся там во время спектакля, этот кто-то мог бы объяснить нам, каким образом на сцене внезапно наступила темнота. Однако Моклера нигде нет, представляете?
Моклер был главным осветителем, который создавал на оперной сцене день и ночь.
– Моклера нигде нет? – повторил потрясенный Мерсье. – Как же так? А его помощники?
– Ни Моклера, ни его помощников! Никого из группы осветителей, говорю вам! Вы ведь понимаете, – возмущался директор, – что девушка не сама себя похитила! Этот трюк был кем-то тщательно спланирован. И нам нужно знать кем. Администраторов на месте нет. Я распорядился, чтобы никто туда не спускался, и поставил пожарного у органа! Скажите, разве я не прав?
– Нет, нет, вы все правильно сделали… А теперь давайте подождем комиссара.