Ришар показал конверт Моншармину, затем отсчитал двадцать тысяч франков и вложил их в конверт, но запечатывать его не стал.
– А теперь, – сказал он, – настало время поговорить с мадам Жири.
Послали за старой женщиной. Она вошла, сделав изящный реверанс. На даме, как всегда, было ее когда-то черное, а ныне ржаво-сиреневое платье из тафты и шляпка с перьями цвета сажи. Мадам Жири, похоже, пребывала в прекрасном настроении и сразу поздоровалась:
– Добрый вечер, мсье! Полагаю, вы позвали меня, чтобы вручить конверт?
– Да, мадам Жири, – сказал Ришар с большим дружелюбием. – Чтобы вручить конверт… И еще кое за чем.
– Я к вашим услугам, мсье, к вашим услугам! И зачем же еще вы меня звали?
– Во-первых, мадам Жири, у меня есть к вам один небольшой вопрос.
– Слушаю вас, господин директор, я здесь, чтобы ответить вам.
– У вас ведь все еще хорошие отношения с Призраком?
– Хорошие, господин директор, очень хорошие!
– О! Мы счастливы это слышать!.. А теперь, мадам Жири, – произнес Ришар чрезвычайно доверительным тоном, словно открывая секрет величайшей важности, – очень строго между нами… Мы ведь вполне можем вам сказать это… Вы же не глупая…
– Нет-нет, господин директор! – воскликнула билетерша, остановив легкое покачивание двух черных перьев на своей шляпке цвета копоти. – Поверьте, ни у кого никогда это не вызывало сомнений!
– Хорошо, я вам верю и поэтому надеюсь, вы поймете меня. Вся эта история с Призраком – отличная шутка, не правда ли. И опять же – только между нами… Она продолжается уже достаточно долго, согласны?
Мадам Жири посмотрела на директоров так, словно они заговорили с ней по-китайски. Она подошла поближе к столу Ришара и обеспокоенно спросила:
– Что вы имеете в виду?.. Я вас не понимаю!
– О, вы прекрасно все понимаете. Во всяком случае, должны понять… Для начала назовите нам его имя.
– Кого?
– Того, чьей сообщницей вы являетесь, мадам Жири!
– Вы о Призраке? Я… сообщница Призрака? Но в чем?
– Вы делаете все, что он захочет.
– Он… Он, знаете ли, не очень назойлив.
– Но он всегда дает вам чаевые!
– Да, я не жалуюсь!
– Сколько он дает вам за то, что вы приносите ему этот конверт?
– Десять франков.
– Всего лишь? Не очень щедро…
– Почему вас это интересует?
– Я скажу вам об этом чуть позже, мадам Жири. Сейчас же мы хотели бы знать, по какой такой важной причине вы так преданны душой и телом именно Призраку, а не кому-то другому… Вряд ли за пять или десять франков можно купить дружбу и преданность мадам Жири.
– Это верно… И я могу вам открыть правду, господин директор! В этом нет ничего бесчестного!.. Даже наоборот.
– Мы в этом не сомневаемся, мадам Жири!
– Ну хорошо… Конечно, Призраку не нравится, когда я рассказываю о нем…
– Ах! – саркастически усмехнулся Ришар.
– Но это касается только меня, – продолжила старая женщина. – Значит, это случилось в пятой ложе. Однажды вечером я нашла там письмо для себя, вернее, записку, написанную красными чернилами. Читать эту записку, господин директор, нет необходимости, поскольку я знаю ее наизусть. И никогда не забуду, даже если прожила бы сто лет!
И мадам Жири начала декларировать с трогательным энтузиазмом:
1825 г. Мадемуазель Менетрие, балерина, стала маркизой де Кюсси.
1832 г. Мадемуазель Мария Тальони, танцовщица, стала графиней Жильбер де Вуазен.
1846 г. Мадемуазель Ла Сора, танцовщица, вышла замуж за брата короля Испании.
1847 г. Мадемуазель Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак[40]с королем Баварии Людвигом и получила титул графини Ландсфельд.
1848 г. Мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой Д'Эрмвиль.
1870 г. Мадемуазель Тереза Хесслер, танцовщица, вышла замуж за дона Фернандо, брата короля Португалии…
Ришар и Моншармин слушали это любопытное перечисление блистательных замужеств с неослабевающим вниманием. Тем временем мадам Жири, все более распрямляя спину, оглашала весь список с набирающей обороты смелостью в голосе и, наконец, вдохновленная, как сивилла[41], вещающая со своего треножника, произнесла горделивым голосом заключительную пророческую фразу:
1885 г. Мэг Жири, императрица!
Измученная этим последним величайшим усилием, билетерша рухнула в кресло со словами:
– Вот, господа, и это было подписано: «Призрак Оперы»!.. К тому времени я уже слышала о Призраке, но верила только наполовину. Однако с того дня, как он объявил мне, что моя маленькая Мэг, кость от костей моих и плоть от плоти моей, станет императрицей, я полностью поверила в него.
По правде говоря, не нужно долго рассматривать восторженное выражение на лице мадам Жири, чтобы понять, чего можно добиться от этого изумительного интеллекта с помощью двух магических слов: «Призрак» и «императрица».
Но кто же тогда управлял этой глупой куклой? Кто?
– Вы никогда не видели Призрака, однако он с вами разговаривает, и вы верите всему, что он вам говорит? – уточнил Моншармин.
– Да. Ведь именно ему я обязана тем, что моя маленькая Мэг стала танцовщицей. Я сказала Призраку: чтобы моя дочь стала императрицей в 1885 году, тогда уже сейчас, не теряя времени, ей нужно немедленно стать балериной. Он ответил мне: не беспокойтесь об этом. Ему достаточно было шепнуть несколько слов Полиньи, и дело оказалось сделано…
– Так значит, мсье Полиньи видел его?
– Не больше, чем я, но он его слышал! Призрак сказал ему что-то на ухо – вы же прекрасно знаете! – тем вечером, когда он вышел таким бледным из ложи № 5.
– Ну и ну! – простонал Моншармин.
– Да! – продолжала мадам Жири. – Я всегда считала, что у Призрака и мсье Полиньи есть свои секреты. Мсье Полиньи всегда предоставлял Призраку все, о чем тот просил, и ни в чем не мог ему отказать.
– Ты слышишь, Ришар, Полиньи ни в чем не отказывал Призраку.
– Да, да, я хорошо слышу! Мсье Полиньи – друг Призрака! А мадам Жири – подруга мсье Полиньи – отличная история! – И Ришар грубо добавил: – Но меня не волнует мсье Полиньи. Единственный человек, чья судьба меня действительно интересует, так это мадам Жири! Мадам Жири, вы знаете, что в этом конверте?
– Боже мой, нет конечно! – ответила она.
– Ну что ж, взгляните!
Мадам Жири с тревогой заглянула в конверт, но тут же ее взор прояснился.
– Тысячефранковые банкноты! – воскликнула она.
– Да, мадам Жири! Именно – тысячефранковые банкноты! И вы это прекрасно знали!
– Нет, господин директор… Нет! Клянусь вам…
– Не клянитесь, мадам Жири! Теперь я скажу вам наконец, ради чего вас вызвал… Мадам Жири, я намерен арестовать вас.
Два черных пера на шляпке цвета копоти, которые обычно имели форму двух вопросительных знаков, тут же превратились в восклицательные знаки. Что касается самой шляпки, то она зловеще качнулась над пучком седых волос мадам. Удивление, возмущение, протест, оскорбленная добродетель, испуг – все это соединилось в одно движение, и мать маленькой Мэг, совершив своеобразный пируэт, оказалась прямо перед носом господина директора, который не смог не отпрянуть в своем кресле.
– Арестовать меня?!
Рот, говоривший это, казалось, готов был выплюнуть в лицо Ришару все три зуба, которые там еще оставались.
Ришар вел себя героически. Он больше не отступал. Его угрожающе вытянутый палец уже указывал воображаемым судьям на билетершу ложи № 5.
– Я требую арестовать мадам Жири как воровку!
– Ну-ка повторите это еще раз!
И прежде чем Моншармин успел вмешаться, мадам Жири нанесла Ришару ответный удар – мощный удар! Но это не был шлепок иссохшей руки вспыльчивой старухи по директорской щеке, нет! От удара откуда-то вылетел конверт, причина всего скандала – волшебный конверт, который внезапно открылся, чтобы выпустить банкноты, и они разлетелись во все стороны, порхая и кружась, словно гигантские бабочки.
Оба директора вскрикнули, и одна и та же мысль швырнула их обоих на колени, заставив лихорадочно собирать и торопливо разглядывать ценные бумаги.
– Они все еще настоящие, Ришар?
– Они настоящие, Моншармин?
– Они все настоящие!
Над ними изливался поток отвратительных ругательств мадам Жири, в которых лейтмотивом звучало главное:
– Я? Воровка?! Я воровка?! Это неслыханно!!!
Захлебываясь собственным криком, мадам продолжала вопить, потом вдруг снова приблизилась к носу Ришара:
– Между прочим, вы, мсье Ришар, должны лучше меня знать, куда подевались те самые двадцать тысяч франков! – воскликнула она.
– Я? – пролепетал ошеломленный Ришар. – Но откуда?
Обеспокоенный Моншармин сурово потребовал, чтобы мадам объяснилась.
– Что это значит? – спросил он. – Почему, мадам Жири, вы утверждаете, что мсье Ришар должен знать лучше вас, куда делись двадцать тысяч франков?
Ришар почувствовал, как краснеет под взглядом Моншармина. Он схватил мадам Жири за руку и начал неистово ее трясти. Громоподобным голосом он проревел:
– Почему я должен лучше вас знать, куда делись двадцать тысяч франков?! Почему?!
– Потому что они были в вашем кармане… – выдохнула старая женщина, глядя на него теперь с таким ужасом, словно увидела дьявола.
Ришар ошеломленно застыл, сраженный этой неожиданной репликой под все более подозрительным взглядом Моншармина. Силы покинули его – силы, столь необходимые ему в трудный момент, чтобы отразить это нелепое обвинение.
Иногда бывает, что невинные люди вдруг оказываются беззащитными перед подобным нападением и ведут себя так, словно они виноваты. Потому что удар, нанесенный им, заставляет их бледнеть или краснеть, шататься или застывать, огрызаться или протестовать, молчать, когда нужно говорить, или говорить, когда нужно молчать. То есть вести себя так, будто они сами изобличают себя.