– Вы же видите, зеркало не поворачивается! Нужно идти другим путем!
– Сегодня вечером для нас других путей нет, – мрачно провозгласил Перс. – А теперь будьте осторожны! И приготовьтесь стрелять!
Он направил пистолет на зеркало. Рауль сделал то же самое. Перс свободной рукой снова притянул юношу к себе. Зеркало вдруг сдвинулось с места в слепящем перекрестии огней и повернулось, как те вращающиеся двери, которые теперь повсеместно установлены в общественных зданиях. Его кружение увлекло за собой Рауля и Перса, переместив их из яркого света в самую глубокую темноту.
ГЛАВА XXI.В подвалах Оперы
– Держите руку так, чтобы в любой момент выстрелить! – снова предупредил Перс Рауля. Позади них стена, совершив полный оборот, закрылась.
Двое мужчин несколько мгновений стояли неподвижно, затаив дыхание.
В этой тьме царила тишина, которую ничто не могло нарушить.
Наконец Перс решился сделать движение, и Рауль услышал, как он опустился на колени, пытаясь что-то нащупать.
Внезапно тьму перед юношей осветил маленький фонарь, и Рауль инстинктивно отступил назад, словно спасаясь от бдительного ока невидимого врага. Но сразу понял, что фонарь принадлежит Персу. Маленький красный диск пробежался по стенам, потолку и полу. Правая стена оказалась каменной, а левая – деревянной. И Рауль представил, как Кристина проходила этим путем в тот день, когда последовала за голосом Ангела музыки. Вероятно, это был обычный маршрут Эрика, когда он являлся сюда, чтобы поразить воображение Кристины и завладеть вниманием честной и невинной девушки. Вспомнив слова Перса, Рауль подумал, что этот путь был загадочным образом построен самим Призраком. Позже, однако, ему предстояло убедиться, что Эрик нашел уже готовый секретный коридор, о существовании которого никто, кроме него, долгое время не знал. Этот коридор создали во время Парижской Коммуны, чтобы тюремщики могли напрямую доставлять заключенных в подземелья, которые были построены в подвалах, поскольку повстанцы заняли здание сразу после 18 марта 1871 года. Они сделали верхнюю часть театра местом для запуска воздушных шаров, с помощью которых их бунтарские прокламации разносились далеко за пределы города. Внизу же они устроили государственную тюрьму.
Перс опустился на колени и поставил на пол фонарь. Казалось, он торопливо возился с чем-то на полу, а затем внезапно потушил фонарь.
Рауль услышал легкий щелчок и увидел в полу коридора очень бледный светящийся квадрат, словно открылось окно в слабо освещенные подвалы оперного театра. Самого Перса Рауль не видел, но слышал его дыхание.
– Следуйте за мной и делайте все, что делаю я.
Рауля направили к светящемуся квадрату. Затем он увидел, как Перс встал на колени и, держась руками за край отверстия, проскользнул вниз, держа в зубах пистолет.
Удивительно, но виконт полностью доверился Персу. Хотя он ничего не знал об этом человеке и большинство его слов только усугубляли мрачность их положения, он без колебаний поверил, что в этот решающий час Перс был на его стороне против Эрика. Когда он говорил о монстре, его чувства выглядели искренними, а интерес, который он проявил к Раулю, не вызывал подозрений. И, в конце концов, если бы Перс вынашивал зловещие планы против Рауля, разве он дал бы ему пистолет? Раулю же, говоря по правде, во что бы то ни стало нужно было разыскать Кристину, и для этого имелось не так уж много средств. А колебаться или даже сомневаться в намерениях Перса означало для юноши счесть себя последним из трусов.
Рауль, в свою очередь, тоже опустился на колени и обеими руками вцепился в люк.
– Прыгайте! – услышал он и упал на руки Перса, который тут же приказал ему лечь на пол, а сам закрыл люк над ними чем-то неразличимым для Рауля и лег рядом с виконтом. Тот хотел было задать ему вопрос, но рука Перса зажала его рот, и тотчас он услышал голос, в котором узнал комиссара полиции Мифруа.
Рауля и Перса скрывала перегородка. Узкая лестница неподалеку от них вела в небольшую комнату, по которой комиссар ходил из угла в угол, задавая кому-то вопросы – они слышали его шаги и голос.
Свет, окружавший их, был очень слабым, но после густой темноты, царившей в потайном коридоре наверху, Рауль без труда различал очертания предметов. И поэтому не смог сдержать глухого восклицания, увидев три трупа.
Первый лежал на узкой площадке небольшой лестницы, ведущей к двери, за которой слышался голос комиссара; два других скатились по этой лестнице и лежали раскинув руки. Протянув руку через перегородку, скрывавшую его, Рауль мог бы коснуться руки одного из этих несчастных.
– Тихо! – прошептал Перс. Он тоже видел распростертые тела и произнес только одно слово, объяснявшее все: – Он!
Голос комиссара стал громче. Мифруа требовал объяснений по системе освещения, и режиссер что-то рассказывал ему. Похоже, комиссар находился возле органных труб или где-то поблизости.
Вы могли бы подумать, что речь идет об органе как о музыкальном инструменте, но это не так. В оперном театре этот «орган» никоим образом не был предназначен для создания музыки.
В то время электричество использовалось только для некоторых сценических эффектов и для электрических звонков. Огромное здание и сама сцена все еще освещались газом. Освещение декораций изменялось и регулировалось водородом с помощью специального устройства, которому из-за множества его труб и было дано название «орган».
В нише рядом с будкой суфлера полагалось находиться во время всех спектаклей начальнику группы осветителей Моклеру, который оттуда отдавал приказы своим сотрудникам и следил за их выполнением.
Однако Моклера не было в его нише, как и его помощников.
– Моклер! Моклер!
Голос режиссера в подвале гремел гулко, как в бочке. Но Моклер не отвечал.
Я уже говорил, что дверь вела на маленькую лестницу, которая опускалась со второго этажа подвала. Комиссар пытался открыть ее, но она не поддавалась.
– Что у вас с дверью, господин режиссер? – пробурчал он. – Она всегда так туго открывается?
Режиссер изо всех сил надавил плечом и сумел наконец открыть дверь. И не мог сдержать восклицания. Под ней лежало человеческое тело, которое он сразу узнал:
– Моклер!
Все, кто следовал за ним к трубам органа, взволнованно подались вперед.
– Какое несчастье! Он мертв! – простонал режиссер.
Но комиссар Мифруа, которого уже ничто не удивляло, склонился над долговязым телом.
– Нет, – возразил он. – Он мертвецки пьян! Это не одно и то же.
– Ох… Такое с ним впервые, – возразил режиссер.
– В таком случае, его могли заставить принять наркотик. Это вполне возможно.
Мифруа поднялся, спустился еще на несколько ступенек и воскликнул:
– Смотрите!
При свете небольшого красного фонаря у подножия лестницы лежали еще два тела. Режиссер узнал помощников Моклера. Мифруа опустился на колени и приложил ухо к груди каждого.
– Они крепко спят, – заключил он. – Очень любопытное дело! Никаких сомнений, что кто-то вмешался в работу осветителей. И похоже, этот кто-то действовал заодно с похитителем!.. Однако какая странная идея похитить артистку прямо со сцены! Кому-то доставляет удовольствие преодолевать трудности? Непонятно… Пошлите за доктором. – И Мифруа снова повторил: – Любопытное, очень любопытное дело!
Затем он обернулся, обращаясь к людям в комнате, которых ни Рауль, ни Перс не могли разглядеть с того места, где прятались.
– А вы что обо всем этом скажете, господа? – поинтересовался Мифруа. – Вы одни до сих пор не высказались, что думаете по этому поводу. Но должно же быть у вас хоть какое-то мнение?
Затем Рауль и Перс увидели испуганные лица двух директоров, выглянувших на лестничную площадку, и услышали унылый голос Моншармина:
– Здесь происходят вещи, которые мы не можем объяснить.
И оба директора исчезли.
– Большое вам спасибо за ценную информацию, уважаемые мсье, – саркастически произнес Мифруа.
Режиссер, подперев подбородок правой рукой – свидетельство его глубокой задумчивости, – сказал:
– Моклер не в первый раз засыпает в театре. Я помню, как однажды вечером нашел его храпящим в своей маленькой нише, а рядом валялась его табакерка.
– Когда это было? – спросил Мифруа, тщательно протирая стекла пенсне носовым платком, ибо был близорук – участь, достающаяся даже самым красивым глазам на свете.
– Так, подождите-ка… – протянул режиссер. – Да не так давно. Это был вечер… О Боже!.. Это был вечер, когда Карлотта – вы, наверное, помните – издала свое знаменитое кваканье!
– Действительно? В тот самый вечер, когда Ла Карлотта издала свое знаменитое кваканье?
И Мифруа, поднеся к носу пенсне, внимательно посмотрел на режиссера, словно хотел проникнуть в его мысли.
– Итак, Моклер нюхает табак? – спросил он небрежно.
– Да, господин комиссар… Вон на полке его табакерка. Он любитель табака.
– Я тоже! – сказал Мифруа и сунул табакерку в карман.
Рауль и Перс, оставаясь незамеченными, наблюдали, как рабочие унесли три тела. Комиссар последовал за ними, и все люди, что стояли рядом, тоже поднялись и ушли. Еще несколько минут было слышно, как их шаги по сцене отдавались гулким эхом.
Когда они остались одни, Перс сделал знак Раулю подняться. Тот повиновался; рука его с пистолетом, конечно, была опущена, однако Перс поднял свою и настоятельно посоветовал Раулю сделать то же самое.
– Но у меня от этого устает рука! – воспротивился Рауль. – И если мне придется стрелять, я наверняка промажу!
– Тогда перемените руку, – смягчился Перс.
– Я не умею стрелять с левой руки!
На что Перс ответил странным заявлением, которое нисколько не прояснило ситуацию для растерянного молодого человека:
– Дело не в том, чтобы стрелять левой или правой рукой; речь идет о том, чтобы одна из ваших рук была полусогнута и расположена так, как будто она собирается сделать выстрел из пистолета. Что касается самого оружия, то вы, в конце концов, можете и вовсе положить его в карман. – И добавил: – Я вас предупредил, иначе вам уже ничто не поможет! Это вопрос жизни и смерти. А теперь молчите и следуйте за мной!