– Воды! Воды!
Он открыл рот, как будто пил…
И я непроизвольно сделал то же самое.
Потому что мы не только видели воду – мы ее слышали! Слышали, как она течет, журчит!..
Наконец настала очередь мучений, более невыносимых, чем все остальное – мы услышали шум дождя, которого не было! Это было демоническое изобретение – я очень хорошо знал, как Эрик имитировал его! Он заполнил мелкими камнями очень узкий и длинный ящик, закупоренный изнутри с определенными интервалами кусочками из дерева и металла. Мелкие камешки, падая, сталкивались с этими перегородками и рикошетом отскакивали один от другого. Таким образом создавалась иллюзия проливного дождя.
Нужно было видеть, как мы с виконтом с высунутыми языками тащились к воде, так притягательно плескавшейся у берега. Наши глаза и уши были полны воды, но языки оставались сухими, как песок.
Добравшись до зеркала, Рауль лизнул его, и я тоже.
Оно было обжигающе горячим и сухим!
Затем мы повалились на пол с отчаянным стоном. Рауль поднес к виску последний пистолет, который все еще был заряжен, а я посмотрел на пенджабскую удавку у своих ног.
Я знал, почему в этой третьей сцене здесь снова появилось железное дерево!
Железное дерево ждало меня!..
Но посмотрев на пенджабскую удавку, я увидел одну вещь, которая заставила меня вздрогнуть так сильно, что виконт застыл, не донеся пистолет до виска. Его шепот: «Прощайте, Кристина!..» замер на губах.
Я взял Рауля за руку и отобрал у него пистолет, а потом подполз на коленях к своей находке.
Возле удавки в прорези досок пола я обнаружил гвоздь с черной шляпкой, и я знал, как его использовать!
Наконец-то я нашел пружину! Пружину, которая заставит дверь открыться, даст нам свободу, даст возможность добраться до Эрика.
Я нажал на гвоздь и посмотрел на Рауля с сияющей улыбкой! Гвоздь с черной шляпкой поддался моему давлению.
А потом…
Потом открылась – но не дверь в стене, а люк в полу.
Тотчас же из черной дыры на нас хлынул свежий воздух. Мы прильнули к этому квадрату тени, как к чистому источнику. Уткнувшись подбородком в прохладную мглу, мы пили ее.
Придя в себя, мы стали вглядываться в темноту. Что могло быть в этой дыре, в этом подвале, который только что таинственным образом открылся нам?..
Может быть, там была вода? Вода, которую можно пить…
Я протянул руку в темноту и наткнулся на камень, потом еще один… лестница! Черная лестница, ведущая вниз, в подвал.
Виконт уже был готов броситься в яму.
Там, даже если бы мы не нашли воды, мы бы наконец вырвались из сверкающих объятий этих отвратительных зеркал.
Но я остановил виконта, так как опасался новой западни чудовища, и, захватив свой тусклый фонарь, спустился первым.
Винтовая лестница погружалась в глубочайшую тьму. Ах, какую же восхитительную прохладу она несла!..
Эта прохлада, скорее всего, исходила не столько от системы вентиляции, которую первым делом установил при строительстве Эрик, сколько от самой свежести земли, обильно насыщенной влагой на том уровне, где мы находились… Значит, озеро должно быть недалеко.
Вскоре мы оказались у подножия лестницы. Наши глаза, привыкая к темноте, начинали различать какие-то круглые очертания. Я направил на них луч фонаря.
Бочки! Мы оказались в подвале Эрика!
Именно там он должен был хранить вино, а, возможно, и питьевую воду. Я знал, что Эрик очень любит хорошее вино.
О, там было что выпить!
Рауль с нежностью гладил круглые бока и неустанно повторял:
– Бочки! Бочки! Как много бочек!
Их было действительно много, выставленных двумя ровными рядами, между которыми мы стояли.
Они имели небольшой размер, и я решил, что Эрик предпочел такие, чтобы удобнее было доставлять их в дом на озере.
Мы обследовали их одну за другой в поисках распечатанной. Но все бочки были плотно закрыты.
Поэтому, приподняв одну из них и убедившись, что она полна, мы опустились на колени, и я уже собрался лезвием маленького ножа, который у меня был при себе, открыть пробку.
В этот момент до нас донеслось, словно издалека, монотонное пение, ритм которого был мне известен, потому что я очень часто слышал его на улицах Парижа:
«Бочки!.. бочки!.. У вас есть бочки на продажу?»
Моя рука замерла.
– Забавно! – заметил Рауль. – Такое впечатление, что звук доносится из бочки…
Пение повторилось, словно удаляясь от нас.
«Бочки!.. бочки!.. У вас есть бочки на продажу?»
– Хм… Могу поклясться, – сказал виконт, – что пение уходит прямо в бочку!
Мы встали и обошли бочки.
– Это внутри! – снова проговорил Рауль. – Это внутри!
Но мы больше ничего не слышали и были вынуждены списать этот эффект на расстройство чувств, измученных пытками.
Мы вернулись к нашему занятию. Рауль прижал к себе бочку, крепко держа ее обеими рукам, а я с помощью ножа извлек пробку.
– Что это такое? – воскликнул виконт. – Это не вода!
Рауль поднес к отверстию фонарь и зачерпнул какой-то порошок. Я наклонился, рассматривая. И тут же отбросил фонарь прочь так резко, что он разбился и погас. Мы остались без света.
В бочке находился порох!
ГЛАВА XXVI.«Повернуть скорпиона? Повернуть кузнечика?»
Окончание истории Перса
Итак, спустившись в подвал Эрика, я убедился в правильности своего страшного предположения. Монстр не обманул меня своими смутными угрозами в адрес «многих представителей рода людского». Чувствуя себя изгоем, он построил себе под землей, вдали от людей, логово, твердо намереваясь взорвать его вместе с незваными гостями из верхнего мира, если те выследят его и придут в его убежище, где он мог оставаться наедине со своим чудовищным уродством.
Открытие, которое мы только что сделали, повергло нас в смятение, мгновенно заставив забыть все наши недавние горести и страдания… Хотя лишь несколько минут назад мы были на грани самоубийства, только теперь мы могли оценить масштабы надвигающейся катастрофы. Лишь сейчас до нас стал доходить смысл слов, сказанных монстром Кристине: «Да или нет? Если нет, все будут мертвы и похоронены».
Действительно, похоронены – под обломками Гранд-оперы Парижа. Можно ли представить себе более ужасное злодеяние, чтобы, покидая мир, обставить свою смерть как феерию величайшего ужаса? Продумывая в тишине подвала свой уход, омерзительнейшее чудовище жаждало отомстить жестокому человечеству за то, что так и не дождалось от него любви. «Завтра в одиннадцать часов вечера» – последний срок… Он правильно выбрал время! На представлении соберется множество людей – там, наверху, в сверкающих залах знаменитого театра!.. Самая изысканная публика, о которой можно только мечтать! Он собирался забрать с собой в могилу все сливки общества, уходя на тот свет в сопровождении очаровательнейших женщин, осыпанных великолепными драгоценностями…
А Кристина Даэ не сможет сказать «да». Она, несомненно, предпочла бы выйти замуж за саму смерть, чем за этот живой труп. А ведь она даже представить себе не может, что от ее отказа зависит судьба «многих представителей человеческого рода».
«Завтра в одиннадцать часов вечера!»
И пробираясь во тьме, стараясь оказаться как можно дальше от пороха, мы искали каменные ступени… потому что отверстие люка над нашими головами, ведущего в зеркальную комнату, тоже стало темным. Мы твердили снова и снова: «завтра в одиннадцать часов вечера!»
Наконец я нащупал лестницу, но внезапная мысль заставила меня остановиться на первой ступеньке:
– Который час?
Сколько сейчас времени? Какой день? Наступило ли уже то самое «завтра»? И не пробьет ли одиннадцать часов вечера через минуту? Нам казалось, что мы провели в этом аду несколько дней… или лет… а может, мы там находимся с самого сотворения мира?..
Быть может, все взорвется через секунду?..
Раздался шум, послышался хруст.
– Вы слышали? – спросил я Рауля. – Там! Там, в углу… О Боже… Звук какого-то механизма. Вот опять!.. Эх, был бы у нас свет… Наверное, это механизм, который все взорвет!.. Вы слышите этот треск?.. Или вы оглохли?
Мы с Раулем кричали друг на друга, как сумасшедшие. Страх подхлестнул нас, и мы рванули бегом вверх по лестнице, спотыкаясь на ступеньках. Неужели люк закрыт, и поэтому стало так темно? Мы стремились выбраться из темноты на свет, даже если это свет смертоносной зеркальной комнаты.
Но поднявшись наверх по лестнице, мы обнаружили, что люк не закрыт. Однако в камере пыток царила такая же тьма, как и в подвале, который мы покинули. Мучимые лишь одной мыслью – который час? – мы пролезли через люк в зеркальную комнату. Мы поползли по полу – по этой тонкой преграде, отделявшей нас от порохового склада, – крича во все горло. Рауль звал свою возлюбленную – ужас придал ему силы:
– Кристина!.. Кристина!..
А я взывал к Эрику, напоминая ему, что спас ему жизнь! Но нам никто не ответил. Никто, кроме нашего собственного отчаяния и безумия.
Который час? «Завтра в одиннадцать часов вечера».
Мы стали рассуждать, надеясь определить время, которое мы провели здесь, но не сумели прийти ни к какому заключению… Мои часы давно встали, однако часы виконта все еще работали. Он сказал, что завел их как раз перед тем, как пойти в Оперу. Из этого факта мы сделали сомнительный вывод, будто можем еще уповать на то, что пока не достигли роковой минуты…
Я тщетно пытался закрыть люк. Малейший шум, доносившийся через него, вызывал у нас самые мрачные опасения… Который час?.. Спичек ни у кого из нас не было.
Раулю пришло в голову разбить стекло на часах и, ощупав стрелки пальцами, попытаться понять, сколько времени они показывают. В результате он решил, что сейчас одиннадцать часов.
Но те ли это одиннадцать часов, которых мы так боялись? Сейчас могло быть одиннадцать часов утра – и тогда мы имели бы по крайней мере еще полсуток в запасе – с тем же успехом, что и одиннадцать часов вечера…