Перс, сразу же догадавшись, кто этот необычный посетитель, приказал немедленно впустить его.
Дарога не ошибся.
Это был Призрак, Эрик.
Он выглядел крайне слабым и держался за стену, словно боялся упасть. Сняв шляпу, он обнажил восковую бледность лба. Остальную часть лица скрывала маска.
Перс встал перед ним.
– Убийца графа Филиппа, что вы сделали с его братом и Кристиной Даэ?
Услышав страшное обвинение, Эрик пошатнулся, молча добрел до кресла и с тяжелым вздохом опустился в него. Потом заговорил короткими, отрывистыми фразами, с трудом переводя дыхание.
– Дарога, не надо так… о графе Филиппе. Он уже был мертв… Он был мертв… уже… когда запела сирена. Это несчастный случай. Печальный, роковой несчастный случай… Граф упал, неловко упал… он утонул в озере.
– Вы лжете! – воскликнул Перс.
Эрик лишь склонил голову и ответил:
– Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о графе Филиппе. Я хочу сказать, что… я скоро умру.
– Где Рауль де Шаньи и Кристина Даэ?
– Я умираю…
– Где Рауль де Шаньи и Кристина Даэ?
– …От любви… дарога… я умру от любви… Вот так… Я очень ее любил! И продолжаю любить! Дарога, я умираю от любви, говорю вам. Если бы вы знали, какой она была красивой, когда позволила мне поцеловать ее живой, ведь она поклялась мне своим вечным спасением… Впервые, дарога, впервые – вы слышите? – я поцеловал женщину… Живую! Я поцеловал ее живую, и она была прекрасна, как мертвая…
Перс подошел и, собравшись с духом, взял Эрика за руку и встряхнул ее.
– Вы скажете мне наконец, жива она или мертва?..
– Почему вы меня так трясете? – с усилием отозвался Эрик. – Говорю же вам, я умираю… Да, я поцеловал ее живую…
– И теперь она мертва?
– Я поцеловал ее в лоб. И она не отстранилась от моего поцелуя. Ах, она удивительно порядочная девушка! Что касается смерти – я не думаю о ней, хотя от меня это уже не зависит… Нет! Нет! Она не мертва! И не дай бог мне узнать, что кто-то коснулся хоть одного волоса с ее головы! Она храбрая и честная девушка, и ведь это она спасла вам жизнь, дарога, в то время, когда я не отдал бы за вашу шкуру и ломаного гроша. Никто не позаботился бы о вас. Почему вы оказались там с этим молодым человеком? Вы собирались умереть ради него? Она умоляла меня спасти этого юношу, но я ответил ей, что, поскольку она по собственной доброй воле повернула скорпиона, я стал ее женихом, а двое женихов ей не нужны – согласитесь, это достаточно справедливо. Что же касается вас, то я сказал ей: раз вы очутились там с ее другим женихом и сами пошли на смерть ради него, значит, тоже должны умереть!.. Теперь послушайте меня внимательно, дарога: пока вы кричали, как одержимые, там, в воде, Кристина подошла ко мне, глядя на меня прекрасными, широко открытыми голубыми глазами, и поклялась своим вечным спасением, что она согласна быть моей живой женой! До того момента в глубине ее глаз, дарога, я всегда видел готовность Кристины быть мне только мертвой женой. Впервые я увидел в ней свою живую жену. Она была искренна, когда клялась своим вечным спасением. Она бы не убила себя. Мы заключили с ней договор. Через полминуты вся вода вернулась в озеро, и я вынес вас оттуда, дарога, потому что поверил ей. И честное слово, меня удивило, что вы еще живы!.. Согласно нашему договору, я доставил вас наверх, домой. Избавив себя наконец от вашего присутствия в моей спальне Луи-Филиппа, я вернулся туда один…
– Что вы сделали с виконтом де Шаньи? – перебил Перс.
– Э-э-э… Понимаете ли, дарога, я не собирался освобождать его вот так сразу. Он нужен был мне как заложник. Но в доме на озере я не мог его держать из-за Кристины. Поэтому я надежно запер его, приковав цепью (зелье из Мазендерана сделало его безвольным, как тряпку) в темнице коммунаров, которая находится в самой пустынной части самого дальнего подвала Оперы, ниже пятого этажа – там, куда никто никогда не ходит, откуда нельзя выбраться и где никто вас не услышит. Обезопасив себя таким образом, я вернулся к Кристине. Она ждала меня…
В этом месте своего рассказа Призрак, кажется, встал с такой печальной торжественностью, что Перс, занявший было свое место в кресле, тоже поднялся, повинуясь импульсу и чувствуя, что невозможно сидеть в такой особенный момент.
– Да! Она ждала меня, – продолжал Эрик, который от необычайного волнения дрожал как лист. – Она ждала меня, стоя прямо, живая, как настоящая, подлинная невеста – ведь она поклялась своим вечным спасением. И когда я подошел к ней, робея больше, чем маленький ребенок, она не отпрянула. Нет, нет. Она осталась. Она ждала меня. Я даже думаю, дарога, что она немного… о, совсем чуть-чуть… наклонилась ко мне, как настоящая невеста… Я поцеловал ее! И она не умерла! После того как я поцеловал ее – трепетно… в лоб… она осталась стоять рядом, так близко от меня, как будто это было совершенно естественно! Как хорошо, дарога, целовать кого-то!.. Вы не можете знать, каково это!.. Но я! Я!.. Моя мать, дарога, моя бедная, несчастная мать никогда не хотела, чтобы я целовал ее… И ни одна женщина на свете!.. Никогда!.. От счастья я заплакал… И, плача, упал к ее ногам… и целовал ее ноги… ее маленькие ножки… Вы тоже плачете, дарога? И она плакала… Ангел плакал!
Рассказывая об этом, Эрик рыдал, и Перс тоже не мог сдержать слез, глядя на человека в маске со сложенными на груди руками, у которого вздрагивали плечи и который стонал от боли и невыносимой нежности, разрывавшей ему сердце.
– …О дарога, я чувствовал, как ее слезы потекли по моему лбу! Они были теплыми… такими сладкими! Они стекали мне под маску – ее слезы! Они смешивались с моими слезами. Они текли по моим губам… Ах, ее слезы – на моем лице! Послушайте, дарога, вы знаете, что я сделал?.. Я снял маску, чтобы не потерять ни одной ее слезинки. И она не убежала! Она не умерла! Она осталась жива, плакала… со мной… обо мне… мы плакали вместе!.. Небесный Боже! Ты подарил мне все счастье в мире!..
Со стоном, обессиленный, Эрик снова рухнул в кресло.
– О нет, я еще не умираю, не сейчас… – сказал он Персу. – Но позвольте мне поплакать!
Через несколько мгновений человек в маске продолжил:
– Послушайте, дарога… слушайте внимательно… Пока я был у ее ног, она проговорила: «Бедный, несчастный Эрик!» И она взяла меня за руку! Понимаете?! С этой секунды я стал ее псом, ее верным псом, готовым умереть за нее… Понимаете, дарога? У меня в руке было кольцо, золотое кольцо, которое я ей дал и которое она потеряла… А я его нашел. Обручальное кольцо. Я вложил кольцо в ее маленькую ладонь и сказал: «Вот. Возьмите. Примите это от меня… Это будет моим свадебным подарком – подарком от несчастного Эрика. Я знаю, что вы любите этого молодого человека. Но не плачьте больше!» Своим нежным голосом она спросила, о чем я говорю. И я дал ей понять, что стал теперь всего лишь бедной собакой, готовой умереть ради нее… Но что она может выйти замуж за молодого человека, когда захочет – потому что она плакала вместе со мной… Ах, дарога… Вы можете это понять?.. Когда я говорил ей это, я словно со всем хладнокровием резал свое сердце на куски. Но она плакала вместе со мной… и она сказала: «Бедный, несчастный Эрик!»
Чувства настолько захлестнули Эрика, что он попросил Перса не глядеть на него, потому что он задыхался и ему нужно было снять маску. Перс рассказал мне, как он подошел к окну и с сердцем, полным сострадания, смотрел на верхушки деревьев в саду Тюильри, чтобы не видеть лица чудовища.
– Я пошел к молодому человеку, – продолжал Эрик, – освободил его и велел ему следовать за мной к Кристине. Они поцеловались передо мной в комнате Луи-Филиппа… У Кристины было мое кольцо… Я заставил Кристину поклясться, что, когда я умру, она придет ночью на озеро со стороны улицы Скриба и втайне похоронит меня вместе с золотым кольцом, которое она будет носить до тех пор, пока я не умру. Я рассказал ей, где она найдет мое тело и что с ним делать. Тогда Кристина впервые сама поцеловала меня – вот сюда, в лоб – не смотрите, дарога! – в мой лоб!.. Не смотрите!.. Затем они оба ушли. Кристина больше не плакала. Плакал только я, когда остался один… Дарога, дарога… Если Кристина сдержит свою клятву, она скоро вернется!..
И Эрик замолчал. Перс больше не задавал ему никаких вопросов. Он перестал беспокоиться за судьбу Рауля де Шаньи и Кристины Даэ, потому что никто из представителей человеческого рода не мог бы после всего услышанного той ночью усомниться в словах плачущего Призрака.
Эрик собрался с силами и надел маску, собираясь покинуть Перса. Он объявил ему, что, когда почувствует приближение конца, он пошлет Персу в знак благодарности за добро, которое он когда-то сделал для несчастного монстра, то, что было ему дороже всего на свете: письма Кристины Даэ, написанные ею для Рауля и оставленные у Эрика, и несколько вещей, принадлежавших ей: два носовых платка, перчатки и ленты с туфелек. На вопрос Перса Эрик рассказал ему, что молодые люди решили обвенчаться в уединенном месте, где они могли бы спрятать свое счастье, и с этой целью они уехали «на поезде в северном направлении»…
Наконец, Эрик попросил Перса объявить о его смерти двум молодым людям, как только тот получит реликвии и обещанные письма. За это ему придется оплатить строчку в отделе некрологов газеты «Эпок».
Это было все.
Перс проводил Эрика до двери своей квартиры, и Дариус сопровождал его до тротуара, бережно поддерживая. Там Призрака ожидал экипаж. Эрик сел в него, и Перс, вернувшись к окну, услышал, как тот сказал кучеру:
– В Оперу.
Экипаж растворился в ночи. Перс в последний раз видел бедного, несчастного Эрика.
Три недели спустя газета «Эпок» опубликовала некролог, состоявший из двух слов:
ЭПИЛОГ
Такова подлинная история Призрака Оперы. Как я и говорил в начале этой книги, нет никаких сомнений в том, что Эрик действительно жил. Слишком много доказательств его существования мы получили, и они доступны теперь каждому. Любой при желании может проследить за поступками и уч