м непостижимым образом.
XV. Необычное приключение с английской булавкой
На сцене творилось невообразимое. Артисты, машинисты, танцовщицы, статисты, хористы, обладатели абонементов — все суетились, кричали, толкались. «Это волшебство!», «Она сбежала!», «Ее увез виконт де Шаньи!», «Нет, это сделал граф!», «Да нет же, это Карлотта, это ее рук дело!», «Нет, это призрак!»
Некоторые хитро посмеивались, особенно после того, как внимательный осмотр люков и полов исключил всякую возможность несчастного случая.
В галдящей толпе появились трое; они тихо переговаривались и в отчаянии пожимали плечами. Это были хормейстер Габриель, администратор Мерсье и секретарь Реми. Они свернули в узкий тамбур, который соединяет сцену с большим танцевальным залом, и, укрывшись позади огромных декораций, начали совещаться.
— Я стучал, но они не отвечают! Может быть, в кабинете их нет. Однако проверить невозможно, потому что ключи у них.
Так говорил секретарь Реми, и, вне всякого сомнения, его слова относились к обоим директорам, которые в последнем антракте приказали не беспокоить их ни под каким видом. «Их нет ни для кого».
— И все же! — воскликнул Габриель. — Не каждый день прямо со сцены воруют певиц…
— Вы сказали им об этом? — спросил Мерсье.
— Я попробую еще раз, — махнул рукой Реми и убежал.
Тем временем к ним подошел режиссер.
— Я вас ищу, господин Мерсье. Что вы оба здесь делаете? Вас спрашивают, господин администратор!
— Я ничего не хочу предпринимать до прихода комиссара, — заявил Мерсье. — За Мифруа уже послали. Когда он будет здесь, тогда и посмотрим.
— А я говорю вам, что надо немедленно спуститься вниз, к органу.
— Не раньше, чем придет комиссар…
— Я уже спускался к органу, но там никого нет.
— Но я-то что могу поделать?
— Разумеется, — и режиссер нервно потер руки. — Разумеется! Но если бы там был кто-нибудь из осветителей, он объяснил бы нам, отчего вдруг на сцене погас свет. А Моклера нигде нет. Вы понимаете?
Моклером звали бригадира осветителей, который по своему усмотрению творил на сцене день или ночь.
— Моклера нигде нет, — повторил потрясенный Мерсье. — А его помощники?
— Нет ни Моклера, ни помощников. Никого, кто занимается освещением! Вы же не думаете, — заорал вдруг режиссер, — что девушка исчезла сама по себе? Это же явно было подготовлено заранее! А где наши директора? Я запретил спускаться в осветительную и даже выставил пожарника возле органа. Я сделал что-то не так?
— Так, так! Все правильно… А теперь давайте ждать комиссара.
Режиссер сердито пожал плечами и ушел, проклиная вполголоса этих «мокрых куриц», которые, поджав хвост, забились в угол в тот момент, когда в театре «черт знает что творится».
Однако Габриеля и Мерсье нельзя было обвинить в том, что они забились в угол. Они получили указание, которое парализовало все их действия: они не имели права беспокоить директоров ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить это указание, но безуспешно.
В этот момент он как раз вернулся. На лице его была написана полнейшая растерянность.
— Вы говорили с ними? — поспешно спросил Мерсье.
— Когда в конце концов Моншармен открыл мне дверь, — отвечал Реми, — глаза его вылезали из орбит. Я подумал, что он кинется на меня с кулаками. Я не мог вставить ни слова, и знаете, что он сказал? Он спросил, есть ли у меня английская булавка. Я покачал головой, тогда он послал меня ко всем чертям. Я пытался объяснить, что в театре происходит нечто неслыханное, а он снова: «Английскую булавку! Дайте скорее английскую булавку!» Он орал как сумасшедший. Потом прибежал курьер и принес эту чертову булавку. Отдал ему, и Моншармен тут же захлопнул дверь перед нашим носом. Вот и все.
— А вы не сказали ему, что Кристина Даэ…
— Хотел бы я вас видеть на моем месте… Он просто кипел! На уме у него была только булавка. Мне кажется, если бы ее не принесли, его хватил бы удар. Все это очень даже загадочно, и, по-моему, наши директора начинают сходить с ума. — Помолчав, он недовольно добавил: — Этому пора положить конец! Я не привык, чтобы со мной обращались подобным образом.
— Это дело рук Призрака Оперы, — неожиданно выдохнул Габриель.
Реми ухмыльнулся. Мерсье вздохнул, казалось, он собирался сообщить что-то важное и таинственное, но, взглянув на Габриеля, делавшего ему красноречивые знаки, промолчал.
Однако Мерсье, чувствуя, что пора брать ответственность на себя, потому что время идет, а директора все не показываются, не выдержал:
— Ладно, я сбегаю за ними сам.
Габриель, как-то сразу помрачневший и озабоченный, остановил его:
— Погодите, Мерсье. Если они заперлись в своем кабинете, значит, так надо. У Призрака Оперы в запасе много всяких штучек.
Но Мерсье только покачал головой:
— Тем хуже! Если бы меня послушали раньше, полиция давно была бы в курсе.
И с этими словами он удалился.
— В курсе чего? — тотчас вставил Реми. — Ага, вы молчите, Габриель! И у вас тоже секреты… Было бы лучше, если бы вы меня в это посвятили, если не хотите, чтобы я счел всех вас сумасшедшими. Да, именно сумасшедшими!
Габриель повращал округлившимися глазами и сделал вид, что не понял намеков господина секретаря.
— Какие такие секреты? — пробормотал он. — Не знаю, о чем вы говорите.
На этот раз Реми вышел из себя.
— Сегодня вечером вот на этом самом месте, во время антракта, Ришар и Моншармен вели себя просто как настоящие душевнобольные.
— Я этого не заметил, — растерянно сказал Габриель.
— Только вы один не заметили! Вы думаете, что я их не видел? Думаете, господин Парабиз, директор банка «Креди Сантраль», тоже ничего не заметил? И посол тоже? Нет, господин хормейстер, все показывали пальцем на наших директоров!
— Что же они делали такого особенного, наши директора? — спросил Габриель с самым простодушным видом.
— Что они делали? Вы лучше меня знаете, что они делали! Вы были здесь! И наблюдали за ними — вы и Мерсье. И только вы двое не смеялись…
— Я вас не понимаю.
Габриель раздраженно развел руками, и этот жест, очевидно, означал, что данный вопрос его больше не интересует.
— Что это за новая причуда? — настойчиво допытывался Реми. — Они никого к себе не подпускали.
— Как? Они никого к себе не подпускали?
— Да, и они никому не позволяли до себя дотронуться.
— Вы это верно заметили, что они никому не позволяли до себя дотронуться, — подчеркнул Габриель. — Вот это действительно странно.
— Значит, вы тоже это заметили? Наконец-то! И еще: они почему-то все время пятились назад.
— Ага! Вы обратили внимание, что директора пятились назад, а я-то думал, что так ходят только раки.
— Не смейтесь, Габриель! Не смейтесь!
— Я и не смеюсь, — возразил Габриель, который оставался серьезен, как римский папа.
— Объясните мне, пожалуйста, Габриель, раз уж вы так близки к дирекции, почему в антракте, когда я протянул руку к господину Ришару, Моншармен прошипел: «Отойдите! Отойдите! Не дотрагивайтесь до него». Разве я прокаженный?
— Невероятно!
— А через несколько секунд, когда господин посол, в свою очередь, направился к Ришару, разве вы не видели, как Моншармен бросился между ними и закричал: «Господин посол, заклинаю вас, не прикасайтесь к господину директору!»
— Фантастика! А что делал в это время Ришар?
— Что делал? Вы же сами видели. Он сделал полуоборот и поклонился, хотя перед ним никого не было. Потом попятился назад! А Моншармен, который стоял позади него, тоже резко повернулся и тоже попятился назад… Так они и шли до самой лестницы затылком вперед! Или они сошли с ума, или я ничего не понимаю!
— Может быть, — предположил Габриель, — они репетировали…
Господин секретарь был оскорблен такой вульгарной шуткой в столь драматический момент. Он нахмурился, губы его сжались.
— Не хитрите, Габриель, — наклонился он к самому уху собеседника. — Здесь творятся вещи, за которые вы с Мерсье тоже несете ответственность.
— Что именно? — удивился Габриель.
— Я думаю, Кристина Даэ не единственная, кто исчез сегодня вечером.
— Неужели?
— Никаких «неужели»! Вы мне можете объяснить, почему, когда мамаша Жири спустилась в вестибюль, Мерсье взял ее за руку и быстро повел за собой?
— Да что вы говорите? — воскликнул Габриель с усмешкой. — А я и не заметил.
— Вы все прекрасно видели, Габриель, тем более что шли следом за Мерсье и мамашей Жири до его кабинета. С того момента вас видели вместе с Мерсье, а Жири никто больше не видел.
— Вы полагаете, что мы ее съели?
— Нет! Но вы ее заперли в своем кабинете, и сейчас она вопит из-за двери: «Бандиты! Бандиты!»
В этот момент подошел запыхавшийся Мерсье.
— Ну вот, — мрачно проговорил он. — Это уже ни на что не похоже. Я сказал им, что дело очень серьезное и срочное, что это я, Мерсье. Наконец дверь приоткрылась, и появился белый как бумага Моншармен. «Вам чего?» — спросил он меня. Я ответил, что Кристину Даэ похитили, и знаете, что он сказал? «Тем лучше для нее!» И снова закрыл дверь, вложив мне в руку вот это.
Мерсье разжал ладонь, Реми и Габриель наклонились над ней.
— Английская булавка! — воскликнул Реми.
— Странно! Весьма странно! — совсем тихо, как бы про себя, произнес Габриель и неожиданно для самого себя вздрогнул.
В этот момент чей-то голос заставил всех троих оглянуться.
— Простите, господа, вы не знаете, где Кристина Даэ?
Несмотря на драматичные обстоятельства, подобный вопрос, возможно, заставил бы их расхохотаться. Но на лице юноши было написано такое страдание, что они сразу почувствовали к нему жалость. Это был виконт де Шаньи.
XVI. «Кристина! Кристина!»
Сразу после исчезновения Кристины Даэ Рауль понял, что в этом замешан Эрик. Он уже не сомневался в том, что ангел музыки обладает неограниченным, почти сверхъестественным могуществом в Опере, где основал свою дьявольскую империю.