Итак, мы с виконтом избежали встречи с комиссаром полиции, «закрывальщиками дверей», пожарными, унесли ноги от крысолова с его крысами, не попались на глаза таинственному субъекту в фетровой шляпе и в конце концов благополучно добрались до третьего подвального этажа. Пролезли между колонной и декорацией к «Королю Лахора», повернули камень и спрыгнули в жилище Эрика, которое тот соорудил между двойными стенками фундамента театра. Кстати, Эрик был одним из первых мастеров кирпичной кладки у Филиппа Гарнье, архитектора Оперы, и продолжал работать тайком, в одиночестве, когда строительство официально было приостановлено на период войны, осады Парижа и Коммуны.
Я слишком хорошо знал Эрика, чтобы лелеять надежду выведать все ловушки, которые он мог придумать за это время, поэтому, когда мы проникли в его жилище, я был готов ко всякого рода неожиданностям. Я знал, что он принимал активное участие в сооружении некоторых дворцов Мазендарана, и одно из самых прекрасных творений архитектуры он превратил в дьявольский дом, где любое, даже произнесенное вполголоса слово не могло остаться в тайне, так как передавалось посредством эха. Сколько семейных драм, сколько кровавых трагедий оставил за собой Эрик со своими люками-западнями! Не говоря уже о том, что в этих дворцах никогда нельзя было понять, где ты находишься. Он обладал удивительной способностью и даже страстью к изобретениям, и самым любопытным, самым ужасным и опасным из них, конечно же, была «комната пыток». Обычно в эту комнату бросали приговоренных к смерти, хотя маленькая султанша часто развлекалась, подвергая мучениям невинных жертв. Я думаю, что это было самое изощренное и жестокое из развлечений, придуманных Эриком для «сладостных ночей Мазендарана». Доведенному до безумия посетителю «комнаты пыток» милостиво предоставлялась возможность покончить с собой при помощи «пенджабского шнурка», который специально оставляли в его распоряжении у подножия железного дерева.
Несмотря на темноту и волнение, я сразу увидел, что помещение, в котором оказались мы с виконтом, является точной копией «комнаты пыток» в Мазендаранском дворце.
На полу я нашел «пенджабский шнурок», которого так опасался весь этот вечер. Не было никаких сомнений в том, что именно такой веревкой был задушен Жозеф Бюкэ. Должно быть, бригадир машинистов как-то вечером застал Эрика в тот момент, когда тот возился с секретным камнем на третьем этаже подвала. Подталкиваемый любопытством, Бюкэ, видимо, попытался проникнуть в тайный ход, камень закрылся за ним, и он упал в «комнату пыток», откуда Эрик вызволил его уже мертвым. Я живо представил себе, как Эрик, чтобы избавиться от трупа, дотащил его до декорации к «Королю Лахора» и повесил там, желая преподать другим урок или усилить суеверный ужас, который помогал ему охранять подступы к своей пещере.
Однако, поразмыслив, Эрик вернулся за «пенджабским шнурком», искусно сплетенным из кошачьих кишок, потому что он мог возбудить любопытство судебного следователя. Только так я могу объяснить исчезновение веревки повешенного.
И вот я нашел эту веревку в «комнате пыток» у себя под ногами. Я не робкого десятка, но на лбу у меня выступил холодный пот.
Фонарь, при свете которого я обследовал стены этой печально знаменитой комнаты, задрожал в моей руке.
Виконт де Шаньи заметил это и с тревогой спросил:
— Что случилось, сударь?
Я быстрым жестом заставил его замолчать, потому что у меня оставалась одна, самая последняя надежда, что злодей еще не знает о нашем присутствии в «комнате пыток».
Однако даже эта призрачная надежда не сулила спасения, ибо, судя по всему, «комната пыток» служила для защиты его дома со стороны третьего подвального этажа, и, возможно, эта защита срабатывала автоматически.
Может быть, пытки также должны были начаться автоматически, и неизвестно, какое из наших действий будет сигналом к их началу.
На всякий случай я наказал своему спутнику сохранять полную неподвижность.
Жуткая тишина нависла над нами.
Красный луч моего фонаря продолжал метаться по стенам и по полу комнаты, и я узнавал… узнавал…»
XXIII. В «комнате пыток»
«Мы стояли в середине небольшого зала идеально шестигранной формы, все шесть стен которого были сплошь, от потолка до пола, покрыты зеркалами. В углах блестели зеркальные вставки — узкие, длинные многогранники, поворачивающиеся на барабанах… Да, я узнал их… узнал железное дерево в одном углу, перед одним из этих многогранников, железное дерево с железными ветвями, которые были предназначены для несчастных самоубийц…
Я схватил своего спутника за руку. Виконт де Шаньи дрожал всем телом, готовый звать свою невесту, кричать, что пришел к ней на помощь, и я боялся, как бы он не потерял самообладания.
Неожиданно мы услышали с левой стороны какие-то звуки.
Вначале это было похоже на скрип открывшейся и тут же закрывшейся двери в соседней комнате, потом послышался глухой стон. Я сильнее сжал руку виконта, и тут мы отчетливо услышали слова:
— Выбирайте: либо свадебная месса, либо заупокойная!
Я узнал голос чудовища.
Снова раздался стон. Потом наступило долгое молчание.
Теперь я был уверен, что Эрик не знает о нашем присутствии в его жилище, иначе он сделал бы так, чтобы мы ничего не слышали. Для этого ему достаточно было плотно прикрыть маленькое невидимое окошко, через которое любители пыток обычно наблюдают за происходящим.
Следовательно, мы имели большое преимущество перед Эриком: мы были рядом с ним, могли слышать его, а он об этом не знал.
Самое главное заключалось в том, чтобы он оставался в неведении, и я ничего так не боялся, как несдержанности виконта де Шаньи, который горел желанием броситься, прямо сквозь стены, на помощь своей невесте, чей стон мы только что услышали.
— Заупокойная месса — это не очень весело, — продолжал между тем Эрик, — а вот свадебная — можете мне поверить! — это чудесно! Вам выбирать! Что касается меня, я не могу больше жить вот так, под землей, в норе, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» закончен, и теперь я хочу жить, как все люди. Хочу иметь жену, как все люди, хочу гулять с ней по воскресеньям. Я придумал маску, которая будет придавать мне любую внешность. Никто даже не обернется, увидев меня. А вы будете самой счастливой из женщин. Мы будем до изнеможения петь друг для друга. Вы плачете! Вы меня боитесь! Но ведь я совсем не злой! Любите меня, и вы это увидите. Мне не хватало только человека, который полюбил бы меня, чтобы я стал добрым. Если бы вы меня любили, я был бы кроток, как ягненок, и вы бы делали со мной все, что захотели.
Стоны, сопровождавшие эти заклинания, становились все громче. Я никогда не слышал таких отчаянных стонов, и вдруг мы с виконтом сообразили, что эти ужасные жалобы исходят от самого Эрика. Кристина же, должно быть, онемела от ужаса и не имела сил ни кричать, ни плакать.
Стоны становились тяжелыми и мощными, как жалобы океана. Три раза из каменной груди Эрика вырвался крик:
— Вы меня не любите!
Потом голос его стал мягче.
— Почему вы плачете? Ведь вы знаете, что делаете мне больно.
Ответом ему было молчание.
Молчание было для нас добрым знаком, знаком надежды. «Может быть, он вышел и оставил Кристину одну», — думали мы.
Мы думали только о том, каким образом предупредить Кристину о нашем присутствии так, чтобы злодей ни о чем не догадался.
Выйти из «комнаты пыток» мы могли только в том случае, если Кристина откроет нам дверь; только так мы могли прийти к ней на помощь, поскольку даже не знали, в каком месте находится эта дверь.
И вдруг тишина за стеной была нарушена звуком электрического звонка.
По ту сторону стены кто-то вскочил, и загремел голос Эрика:
— Звонят! Входите же! — Это была мрачная шутка злодея. — Кто это к нам пожаловал? Подождите меня здесь, я скажу, чтобы сирена открыла…
Послышались удаляющиеся шаги, и дверь захлопнулась. Я не успел подумать о предстоящей трагедии, я даже забыл, что злодей выходит только для какого-нибудь нового преступления, — я понял только одно: Кристина осталась одна!
— Кристина! Кристина!
Поскольку мы слышали все, что говорилось в соседней комнате, моего спутника тоже должны были там услышать. Однако виконту пришлось несколько раз повторить свой зов.
Наконец до нас донесся слабый голос девушки:
— Это мне снится.
— Кристина! Кристина! Это я, Рауль!
Молчание.
— Ответьте же, Кристина! Если вы одна, ради бога, ответьте!
Тогда Кристина, будто во сне, произнесла имя Рауля.
— Да, да! Это я! Это не сон, Кристина, мы пришли спасти вас. Но будьте осторожны: как только услышите его шаги, предупредите нас.
— Рауль!.. Рауль!
Пришлось еще несколько раз повторить ей, что это не сон и что Рауль де Шаньи добрался к ней вместе с преданным другом, который знает тайну дома Эрика.
Но ее внезапная радость тотчас сменилась еще большим ужасом. Теперь она хотела, чтобы Рауль немедленно ушел. Ведь если Эрик обнаружит нас, он, не задумываясь, убьет обоих. Она торопливо рассказала нам, что Эрик совсем сошел с ума от любви и грозится умертвить всех и себя тоже, если она не согласится стать его женой в присутствии мэра и священника церкви Мадлен. Он дал ей на размышление совсем немного: до одиннадцати часов завтрашнего вечера. Это последний срок. Он сказал, что она должна выбирать: или свадебная месса, или месса заупокойная.
При этом Эрик произнес фразу, которую Кристина не совсем поняла: «Да или нет. Если нет, все погибнут и все найдут здесь могилу!»
Но я отлично понял зловещий смысл этой фразы, потому что он самым ужасным образом совпадал с моими тревожными предчувствиями.
— Вы можете сказать, где сейчас Эрик? — спросил я.
Она отвечала, что он скорее всего вышел из дома к озеру.
— Вы можете узнать точно?
— Нет. Потому что я связана… Я не могу даже пошевелиться.