[37].
Да, не очень-то весело прошел этот обед, чему в немалой степени содействовала и окружающая обстановка. Стены зала, освещенные единственным старым канделябром из кованого железа, были увешаны восточными коврами и старинными рыцарскими доспехами эпохи первого нашествия сарацинов.
За обедом я посматривал на присутствующих, определяя причины всеобщего грустного настроения. Господин и госпожа Дарзак сидели рядом друг с другом, ибо хозяйка дома решила не разлучать молодоженов. Из них двоих наиболее печальным был, конечно, Робер Дарзак, который не произнес ни слова, тогда как госпожа Дарзак принимала участие в разговоре, обмениваясь какими-то банальным репликами с Артуром Рансом.
Должен признаться, что после сцены между Рультабилем и Матильдой, нечаянно подсмотренной мною из окна, я ожидал увидеть ее более подавленной появлением угрожающей фигуры Ларсана. Но нет, напротив, разница между ее испуганным лицом на вокзале и нынешним хладнокровием была колоссальной. Можно было подумать, что это появление скорее успокоило ее.
Когда я позднее поделился своими наблюдениями с Рультабилем, то молодой репортер согласился со мной и чрезвычайно просто объяснил это явление. Матильда, по его словам, больше всего боялась возврата сумасшествия, и уверенность, что она не стала жертвой галлюцинации больного сознания, несколько ее успокоила. Она предпочитала защищаться от живого Ларсана, а не сражаться с его призраком.
При первой встрече Матильды с Рультабилем в Четырехугольной башне, пока я одевался к обеду, он успокоил ее именно тем, что рассказал о том, как Робер Дарзак своими глазами видел Ларсана на вокзале. Узнав, что Робер скрыл это, боясь еще больше ее испугать, и первый телеграфировал Рультабилю, призывая его на помощь, она глубоко вздохнула, причем вздох ее больше походил на рыдание. Она схватила руки Рультабиля и внезапно начала их целовать, как мать целует руки своего маленького ребенка. Матильда была благодарна молодому человеку, к которому ее инстинктивно влекло материнское чувство. Именно в этот момент они и увидели через бойницу Ларсана. Сперва они с удивлением смотрели на него, неподвижно и молча. Затем Рультабиль в бешенстве бросился к морю, но Матильда его удержала.
Конечно, естественное воскрешение Ларсана было менее ужасным, чем непрерывное и неестественное воскрешение этого человека в ее болезненном сознании. Она уже больше не видела Ларсана повсюду. Она видела его лишь там, где он действительно находился.
За обедом, то нервная и вспыльчивая, то терпеливая и мягкая, Матильда отвечала Артуру Рансу и проявляла нежную заботу о господине Дарзаке. Она была чрезвычайно внимательна и следила, чтобы сильный свет не падал ему в глаза. Робер благодарил ее, но казался очень печальным.
Появление Ларсана весьма своевременно напомнило Матильде, что, перед тем как она стала госпожой Дарзак, она была женой Ларсана перед Богом, а также, с учетом некоторых заокеанских законов, и перед людьми. Если преступник желал разрушить счастье молодых супругов, то он полностью в этом преуспел. В первый же вечер после появления Ларсана Матильда дала понять Роберу Дарзаку, что в Четырехугольной башне достаточно помещений и можно разместиться отдельно.
Матильда Станжерсон была весьма набожной. Когда смерть Ларсана казалась окончательно установленной, она, как вдова, с разрешения своего исповедника вышла замуж вторично. И вдруг оказалось, что она не вдова и не жена, а двоемужница! И вот через сорок восемь часов после свадьбы господин и госпожа Дарзак вынуждены были занять отдельные комнаты в глубине башни. Теперь читатель поймет, чем объяснить грусть Робера Дарзака и нежные заботы Матильды. Не будучи в курсе всех этих подробностей, я догадывался о главном.
Я перевел взгляд на Артура Ранса, и мои мысли обратились было к новому предмету наблюдения, как вдруг появился дворецкий и сообщил, что привратник Бернье желает поговорить с господином Рультабилем. Репортер извинился и вышел.
— Как, — удивился я, — разве эти люди больше не служат в Гландье?
Вы, конечно, помните, что супруги Бернье были привратниками в имении у господина Станжерсона. В «Тайне Желтой комнаты» я рассказал, как их объявили соучастниками покушения на мадемуазель Станжерсон и как Рультабиль спас их от этого несправедливого обвинения. Благодарность этих людей была беспредельной, и с тех пор Рультабиль всегда мог полагаться на их преданность. Однако господин Станжерсон решил навсегда покинуть Гландье, и все слуги оттуда выехали. Так как Рансы нуждались в привратниках для замка, то господин Станжерсон порекомендовал этих честных людей, на которых он не имел оснований жаловаться, за исключением одной незначительной истории с браконьерством, едва не закончившейся для них весьма плачевно. Теперь они поселились в одной из башен у арки и наблюдали за всеми входящими и выходящими из форта Геркулес.
Рультабиль, кажется, не удивился сообщению дворецкого. Вероятно, он уже знал о присутствии Бернье в Красных скалах. Пока я одевался и занимался бесполезными разговорами с господином Дарзаком, Рультабиль, надо думать, не терял времени даром.
Неожиданный уход Рультабиля сгустил тучи за столом еще больше. Каждый задавал себе вопрос: не связано ли это с появлением Ларсана? Госпожой Дарзак вновь овладело волнение. Вслед за ней признаки беспокойства стал проявлять и Артур Ранс. Надо сказать, что супруги Ранс не знали истории госпожи Дарзак, так как им, естественно, никто не сообщал о тайной свадьбе Матильды и Жана Русселя. Но Артур Ранс участвовал в драме в Гландье и, конечно, поведал о ней своей жене. Поэтому им было известно, с каким ожесточением сыщик преследовал госпожу Дарзак.
Преступление Ларсана в глазах Артура Ранса объяснялось его страстью к Матильде. Для человека, который и сам многие годы страдал этим недугом, было естественно объяснять действия Ларсана страстной и безответной любовью. Но для госпожи Эдит, как я вскоре понял, причины событий в Гландье не казались такими уж ясными.
«Что же это за женщина, — должна была подумать она, — которая способна зажечь в сердцах мужчин столь рыцарские и столь преступные чувства? Ради нее полицейский убивает, трезвый человек становится алкоголиком, а невиновный допускает себя осудить. Что в ней такого? Она уже немолода, и, тем не менее, мой муж забывает меня ради нее».
Вот что я читал в глазах госпожи Эдит, когда она наблюдала, как ее муж смотрит на Матильду.
О, эти черные глаза томной госпожи Эдит!
Я счел необходимым сообщить все эти сведения читателю, чтобы он понял, какие мысли занимали каждого из присутствующих, призванных сыграть ту или иную роль в удивительных происшествиях, разыгравшихся в тени, окутывавшей форт Геркулес.
Я еще ничего не сказал о Старом Бобе и князе Галиче, но события и людей следует описывать постепенно, по мере их появления в нашей истории.
Если же по ходу повествования читателю удастся раньше меня проникнуть в таинственную сеть происходящего, что ж, я буду только рад этому. Зная не больше и не меньше нашего, он сможет доказать самому себе, что обладает сообразительностью, достойной самого Рультабиля.
Мы окончили эту первую совместную трапезу, так больше и не увидев Рультабиля, и встали из-за стола, не обменявшись своими мыслями. Матильда, выйдя из «Волчицы», немедленно захотела повидать Жозефа, и я проводил ее до входа в форт. Господин Дарзак и госпожа Эдит следовали сзади. Господин Станжерсон распрощался с нами, а Артур Ранс, исчезнувший было ненадолго, присоединился к нам под сводами входной башни. Ночь стояла ясная, и луна ярко светила на небе.
Тем не менее, под сводами арки были зажжены фонари. Там раздавались глухие удары и громкий голос Рультабиля, ободрявшего своих помощников: «Сильней нажмите. Еще усилие!» Люди, окружавшие его, тяжело и хрипло дышали, как моряки, тянущие на берег баржу. Послышался еще более сильный шум, и две половинки огромных железных ворот захлопнулись впервые за последние сто лет.
Госпожа Эдит была необычайно удивлена всем происходящим и поинтересовалась, чем провинилась решетка, исполнявшая до сих пор функцию входной двери. Артур Ранс сжал ей руку, призывая к молчанию, однако она все же пробормотала:
— Можно подумать, что нам предстоит выдержать осаду!
Но Рультабиль уже увлек всех нас во двор и, смеясь, объявил, что если кто-нибудь собирался отправиться в город, то ему следует отказаться от этого намерения. По распоряжению Рультабиля никто больше не мог этой ночью ни войти, ни выйти из замка. Следить за этим поручалось дядюшке Жаку, а каждый знал, что подкупить этого старого слугу было совершенно невозможно.
Это неожиданное известие Рультабиль сообщил все еще достаточно шутливым тоном, а я узнал таким образом, что дядюшка Жак, известный мне еще по Гландье, сопровождал профессора Станжерсона в качестве камердинера. Накануне он спал в маленькой комнате башни «Волчица» рядом с комнатой своего хозяина, но Рультабиль все изменил, и дядюшка Жак занял место привратника в башне А.
— Но где же находятся Бернье? — спросила весьма заинтригованная госпожа Эдит.
— Они перебрались в Четырехугольную башню, заняв комнату при входе с левой стороны, и будут там привратниками, — ответил Рультабиль.
— Но Четырехугольная башня не нуждается в привратниках! — воскликнула госпожа Эдит в состоянии крайнего изумления.
— Это еще неизвестно, сударыня, — ответил Рультабиль, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Однако, отведя Артура Ранса в сторону, он дал ему понять, что хозяйке замка следует сообщить о появлении Ларсана. Если можно скрыть истину от господина Станжерсона, то обойтись без помощи догадливой и сообразительной госпожи Эдит будет невозможно. Наконец, в Дальнейшем каждый обитатель форта Геркулес должен быть готов ко всему или, иначе говоря, не должен ничему удивляться.
Затем Рультабиль провел нас через двор, и мы остановились у арки садовника. Я уже упоминал, что эта арка H вела во второй двор. Когда-то здесь был ров, позднее засыпанный, и подъемный мост. К нашему величайшему удивлению, Рультабиль заявил, что завтра он попросит восстановить то и другое.