Наконец дверь открылась. Вслед за комиссаром все поспешили войти.
Рауль был последним. Едва он направился за всеми, на его плечо опустилась чья-то рука, и он услышал, как кто-то прошептал ему:
– Секреты Эрика никого не касаются!
Он оглянулся, подавив готовое вырваться восклицание. Рука, только что коснувшаяся его плеча, теперь была прижата к губам странного персонажа с темным лицом, с золотисто-зелеными глазами, напоминавшими яшму, в папахе из каракуля… Перс!
Незнакомец продолжал жестом призывать к молчанию, и в тот момент, когда оторопевший виконт, справившись с замешательством, собрался осведомиться о причине столь странного вмешательства, тот кивнул головой и исчез.
Глава 17Удивительные признания мамаши Жири, раскрывающие секрет ее личных отношений с Призраком Оперы
Прежде чем последовать за комиссаром полиции Мифруа в кабинет директоров, хочу, с позволения читателя, задержать его внимание на необычайных событиях, которые произошли незадолго до того в кабинете, куда безуспешно пытались проникнуть секретарь Реми и администратор Мерсье и где столь плотно затворились господин Ришар и Моншармен. Я собираюсь поведать читателю то, чего он еще не знает, но что я считаю своим историческим долгом – я хочу сказать: своим долгом историка – сообщить ему.
Я уже имел повод отметить, как изменилось с некоторых пор – причем в худшую сторону! – настроение господ директоров, и дал понять, что единственной причиной такой трансформации могли быть только события, связанные с падением люстры в известных читателю обстоятельствах.
Итак, сообщаем – несмотря на все желание господ директоров утаить от всех этот факт, – что Призрак спокойно получил свои первые двадцать тысяч франков. Разумеется, это сопровождалось стонами и скрежетом зубов. События же развивались следующим образом.
Однажды утром директора обнаружили на своем письменном столе конверт, на котором был написан адрес: «Господину П. О. лично». В конверт была вложена записочка от самого П. О.:
«Пришла пора выполнить обязательства, изложенные в известном вам перечне обязанностей. Вы вложите в конверт двадцать банкнот по тысяче франков, запечатаете его вашей печатью и передадите мадам Жири, которая сделает все необходимое».
Директора не заставили просить себя дважды; не тратя времени на размышления по поводу того, каким дьявольским образом этот конверт был доставлен в их кабинет, который они всегда тщательно запирали на ключ, они решили поймать наконец таинственного вымогателя. Рассказав обо всем – под величайшим секретом – Габриэлю и Мерсье, они вложили в конверт требуемую сумму и, не требуя никаких объяснений, вручили его мадам Жири, к тому времени вновь приступившей к своим обязанностям. Она нисколько не удивилась. Думаю, мне не нужно говорить о том, что за ней следили! Она тут же отправилась в ложу Призрака и оставила драгоценный конверт на подлокотнике кресла. Оба директора вместе с Габриэлем и Мерсье спрятались так, чтобы ни на секунду не терять из виду конверт во время спектакля; но даже после спектакля они оставались в укрытии, поскольку конверт лежал на месте; вот уже и театр опустел, ушла мадам Жири, но оба директора, Габриэль и Мерсье все еще наблюдали из своего укрытия. Им это надоело, и, убедившись, что печати не тронуты, они вскрыли конверт.
На первый взгляд Ришару и Моншармену показалось, что купюры на месте, но, приглядевшись повнимательнее, они поняли, что купюры-то не те. Двадцать настоящих испарились; их заменили на двадцать купюр «Sainte Farce»! Пришедшие было в ярость директора вдруг испугались.
– Это посильнее, чем фокусы Робер-Удена! – воскликнул Габриэль.
– Да, – парировал Ришар, – и обошлось нам это куда дороже!
Моншармен хотел было послать за комиссаром, но Ришар был против. У него уже был готов другой план: «Мы смешны! Нас просто засмеют! Призрак выиграл первый тур, а мы выиграем второй». Он, разумеется, подразумевал платеж следующего месяца.
Их так ловко одурачили, что все последующее время директора пребывали в весьма подавленном состоянии. И честное слово, это было вполне понятно. Если комиссар до сих пор не был вызван, то лишь потому, что директора все еще считали это, без сомнения, лишь отвратительной шуткой бывших директоров, о которой не следовало никому сообщать, не узнав разгадки. Хотя иногда эту версию Моншармена сменяла другая: ведь и Ришар порой любил пошутить. Тем не менее директора, готовые ко всему, ждали продолжения событий и продолжали следить за мадам Жири, которой Ришар приказал ни о чем не сообщать. «Если она сообщница Призрака, – говорил он, – то деньги-то уже давно исчезли. Но я думаю, она просто дура!»
– В этом деле дураков и так хватает, – задумчиво ответил Моншармен.
– Могли ли мы подумать, что случится что-либо подобное? – простонал Ришар. – Но не бойся: уж в следующий раз я возьмусь за дело со всеми предосторожностями.
Тем временем следующий раз наступил. Как раз в этот день произошло похищение Кристины Даэ.
Утром директора получили послание от Призрака, напоминавшее о подошедшем сроке платежа.
«Условия все те же, – любезно поучал П. О., – в прошлый раз все было удачно. Конверт, в который вы положите двадцать тысяч франков, передайте бесподобной мадам Жири».
К записке прилагался обычный конверт. Оставалось только положить в него деньги.
Операция должна была состояться в тот же вечер за полчаса до спектакля. То есть за полчаса до поднятия занавеса и начала достопамятного представления «Фауста» мы войдем в убежище директоров.
Ришар показал конверт Моншармену, потом тщательно пересчитал деньги, положил их в конверт, но не запечатал его.
– А сейчас позовите мамашу Жири, – приказал он.
Послали за старушкой.
Она вошла и присела в изящном реверансе. На ней было все то же платье из черной тафты, которая местами отдавала ржавчиной, а кое-где и сиреневым, и шляпа цвета копоти с перьями. Она была в прекрасном расположении духа и тут же сказала:
– Добрый вечер, господа! Вы ведь опять насчет конверта?
– Да, мадам Жири, – чрезвычайно любезно сказал Ришар. – Насчет конверта… И насчет еще кое-чего.
– К вашим услугам, господин директор, к вашим услугам. Скажите, а что это за «еще кое-что»?
– Сначала, мадам Жири, мне хотелось бы задать вам небольшой вопрос.
– Задавайте, сударь. Мадам Жири здесь, чтобы отвечать на любые вопросы.
– Вы по-прежнему ладите с Призраком?
– Куда уж лучше, господин директор, лучше не бывает.
– А, это радует… Тогда скажите, мадам Жири, – доверительным тоном произнес Ришар. – Мы ведь можем себе это позволить. Вы не дура.
– Но господин директор! – воскликнула смотрительница, и черные перья ее шляпы цвета копоти перестали колыхаться. – Уверяю вас, что в этом никто никогда не сомневался.
– Мы и не сомневаемся. Значит, мы поладим. История с Призраком ведь просто шутка, не так ли? Но между нами, она слишком затянулась.
Мадам Жири посмотрела на директоров так, будто они говорили по-китайски. Она подошла к столу Ришара и довольно встревоженно сказала:
– Что вы имеете в виду?.. Я вас не понимаю!
– Да нет же, вы нас очень хорошо понимаете. В любом случае вы должны нас понять. И для начала вы скажете нам, как его зовут.
– Кого это?
– Того, чьей сообщницей вы являетесь, мамаша Жири!
– Я – сообщница Призрака? Я?! Сообщница в чем?
– Вы делаете все, чего он хочет.
– Это вовсе меня не затрудняет.
– Но он всегда дает вам чаевые!
– Не жалуюсь!
– Сколько он платит вам за то, что вы передаете ему конверт?
– Десять франков.
– Однако! Не много же!
– Это почему?
– Сейчас я вам объясню, мамаша Жири. А пока что мы хотели бы узнать, какая сверхъестественная причина побудила вас преданно служить именно этому Призраку? Ведь дружбу и преданность мамаши Жири нельзя завоевать за сто су или десять франков.
– Вот это правда! И клянусь, могу сообщить вам эту причину, господин директор! В этом уж точно нет ничего бесчестного!.. Напротив…
– Мы в этом не сомневаемся, мамаша Жири.
– Так вот… Призрак не любит, когда я рассказываю о нем всякие истории.
– Ха! Ха! – Ришар ухмыльнулся.
– Но эта история касается только меня, – продолжала старушка. – Значит, дело было в ложе номер пять. Однажды вечером я там нашла письмо для меня, что-то вроде записки, написанной красными чернилами. Эту записку, господин директор, мне даже не нужно перечитывать, я помню ее наизусть и не забуду, даже если проживу сто лет!
И мадам Жири, выпрямившись, с трогательным красноречием пересказала письмо:
– «1825: мадемуазель Менетрие, корифейка, стала маркизой де Кюсси.
1832: мадемуазель Мария Тальони, танцовщица, превратилась в графиню Жильбер де Вуазен.
1846: танцовщица Сота вышла замуж за брата испанского короля.
1847: Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Людвигом Баварским и получила титул графини де Лансфельд.
1848: мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д’Эрмевиль.
1870: Тереза Эслер, танцовщица, выходит замуж за дона Фернандо, брата португальского короля…»
Ришар и Моншармен слушали старушку со все возрастающим удивлением. Перечисляя все эти выходящие из обычных рамок блистательные браки, старушка оживилась, выпрямилась, набралась храбрости и с вдохновением предсказательницы выкрикнула последнюю фразу этого пророческого письма звенящим от гордости голосом:
– «1885: Мэг Жири – императрица!»
Изнуренная этим последним усилием, смотрительница опустилась на стул со словами: «Господа, там стояла подпись: „Призрак Оперы“! До меня и раньше доходили слухи о Призраке, но я не особенно в них верила. Но я поверила окончательно с того самого дня, когда он объявил, что моя малышка Мэг, плоть от плоти моей, станет императрицей».
По правде говоря, не надо было долго разглядывать восторженную физиономию мамаши Жири, чтобы понять, чего можно было добиться от дамы, обремененной столь «блестящим» интеллектом, при помощи двух слов: «Призрак» и «императрица».