– Да, видите ли, дело в том, госпожа Сарка, что мы должны вас допросить. У вас есть выбор: остаться здесь, как великодушно предложил ваш начальник, или поехать со мной в комиссариат.
– Что ж, мы вполне можем… постойте, минуточку! – Внезапное озарение больше похоже на удар током. Ох ты черт. Вот почему Энрико только что разыгрывал эту пантомиму, представляя меня белой и пушистой. – Вы ведь не хотите сказать, что это я с ней что-то сделала?
Берганца уже собирается ответить, но он из тех вдумчивых людей, которые медленно подбирают слова, и я его опережаю:
– Нет уж, извините: у этой дамочки толпы тронувшихся фанатов, которые преследуют ее точно потенциальные Марки Чепмены[26], а вы обвиняете меня? И где, по-вашему, я ее прячу, учитывая, что живу в квартире в пятьдесят квадратных метров без чердака, подвала или другого отдельного помещения? На балконе? Или, может, в духовке, раз все равно не готовлю? А как бы я ее туда пронесла: в багажнике своего супермини? Господи, да какого дьявола вы…
– Вани, а теперь ты постарайся понять, – слащавым голоском встревает Энрико.
Еще одно озарение. Он вовсе не пытался выдать меня за добрую и хорошую ради меня самой: просто до смерти боится расследования и его последствий для своих драгоценных объемов продаж. Конечно, он хочет увидеть Бьянку целой и невредимой и, возможно (возможно!), меня тоже, но если уж мне не отвертеться, пусть я хотя бы палки в колеса не ставлю. Ну конечно. Все тот же беспринципный поганец.
– Комиссар только выполняет свой долг. Речь неизбежно зашла бы и о тебе, ведь ты пишешь книгу за пропавшую… – На этих словах он трусливо понижает голос, будто боится, что из коридора услышат: – Ты всегда в тени, работаешь ради успеха других, и вполне допустимо, что из чувства мести…
– Какая, к чертям, месть! Вот максимум, до чего я могу дойти! – С этими словами я, подхватив торт Риккардо, швыряю его на клавиатуру ноутбука Энрико и прихлопываю крышкой.
Сэндвич из компьютера с шоколадом и кремом.
Энрико, потеряв дар речи, созерцает катастрофу, раньше бывшую его «Хьюлеттом Паккардом».
Берганца внимательно наблюдает за развернувшейся сценой; в глазах у него мерцает какая-то искорка, но я пока недостаточно изучила его лицо, поэтому не могу сказать, веселье это, профессиональный интерес или первый признак лихорадки.
Я решительно направляюсь к двери.
– А теперь, если вас не затруднит, проводите меня в комиссариат. Постараемся как можно быстрее уладить эту формальность. И все подальше от этой змеи.
Глава 9. У него и плащ есть
Оказалось, что разницы между кабинетами комиссара и редактора почти нет. Большой письменный стол, компьютер с принтером, гора бумаги.
Освещение в каждой комнате и коридоре – как в столовой: неоновые лампы из тех, что излучают настолько белый свет, что начинает болеть голова. Сам по себе комиссариат выглядел бы нормально, в конце концов, историческое здание в центре Турина, но неоновые лампы в его недрах придают сводчатым потолкам мертвенно-бледный негостеприимный вид. Линолеум на полу скрипит под ногами агентов, снующих туда-сюда. Во время моего допроса в кабинет вошли молодой человек и девушка, оба в форме: принесли комиссару папку с документами и ответили на три коротких вопроса о чем-то произошедшем в районе Фалькера. Он быстро отпустил их, вежливо, но коротко, без лишних слов. Видно, что прирожденный руководитель. Шаги тех двух агентов по коридору еще минут десять играли на нервах, как скрип ногтей о классную доску. Как Берганца может сидеть здесь весь день? Если еще и кофе из кофемашины окажется отвратительным, измученный вид комиссара будет вполне объясним.
– Поясните мне вот что, – тем временем говорит Берганца. Часы уже давно пробили семь, в кабинете сидим только мы с ним и совсем юный агент, ведущий записи в уголке за моей спиной. Берганца выглядит уставшим. Кто знает, во сколько ему пришлось сегодня встать. Хотя представить его отдохнувшим и цветущим я не могу: он будто родился для того, чтобы ходить с изнуренным видом и бокалом бурбона в руке.
Вообще лицо этого мужчины – целый спектакль. Не могу удержаться от разглядывания. Не то чтобы оно какое-то по-особенному красивое, а… не знаю, как лучше объяснить: просто с того момента, как он вошел в кабинет Энрико, каждый комиссар, детектив или частный сыщик, о ком я когда-либо читала, уже не мог выглядеть по-другому, только так. Он будто сошел со страниц книги, даже нет, из тысячи книг сразу. Передо мной сидит не просто человек: это прообраз. Я едва сдерживаю улыбку. Ну, хорошо, не улыбку – в конце концов, я сижу на допросе как подозреваемая в похищении человека, но что-то в этом мужчине напротив, в его лице, таком… литературном, необъяснимо успокаивает.
С другой стороны, двойник Лисбет Саландер вполне может чувствовать себя комфортно в обществе двойника Филипа Марлоу, что тут странного, верно?
Если бы я еще и одета была как обычно, кабинет напоминал бы слет косплееров.
Комиссар трет глаза кончиками большого и указательного пальцев.
– Поясните, – повторяет он. – Покажите, как вы это делаете.
О том, что именно делаю, в плане профессии, мы уже поговорили. Примерно около часа, и это без учета того, что Энрико уже ему успел сообщить. Пока что ему ясно (яснее неоновой лампочки над головой), что по профессии я притворяюсь Бьянкой или каким-либо другим автором по очереди и пишу за него книгу. В плане юридическом, техническом и договорном ему больше о моей работе знать нечего. Но теперь комиссару интересно не что я делаю, а как. И это не самый легкий вопрос.
– А вы как думаете? – увиливаю я, притворяясь, что ничего особенного в этом нет. – Пишу.
– Будьте добры, поточнее.
– Думаю о том, что написал бы автор, и пишу сама.
– А можете выражаться еще точнее?
Вздыхаю. Ну что ж.
– Возьмем, к примеру, вас.
– Меня?
Киваю.
– Предположим, что вам нужно подготовить сообщение для пресс-конференции или краткое интервью для выпуска новостей о ходе расследования, а времени заниматься этим у вас нет, поэтому вы просите меня написать его за вас. Какие бы вы подобрали слова, чтобы звучать убедительно и правдоподобно? Я бы отталкивалась от этого.
Замолкаю, но Берганца тоже молчит. Говоря «точнее», он имел в виду именно это. Так что приходится продолжать:
– Что ж, начнем с того, что говорите вы очень хорошо, словарный запас богатый, в речь не въелся канцелярит, как часто бывает при работе в силах правопорядка.
Комиссар бросает быстрый взгляд поверх моего плеча, и я догадываюсь, что это был знак продолжать записи, потому что возражать Берганца не собирается.
– Таким образом, вы человек образованный и, думаю, какое-то время изучали гуманитарные науки. Не будем забывать, что в этом интервью вы будете обращаться прежде всего к фанатам Бьянки, людям все-таки читающим, пусть и читают они всякую хрень. Ох, простите, я хотела сказать, глупости… да нет, кого я обманываю, я хотела сказать именно «хрень», но вы и так это знаете. – Слегка улыбаюсь, и Берганца непроизвольно улыбается в ответ. Но тут же, будто пожалев об этом, снова становится серьезным и сосредоточенным.
– Именно по этим причинам я не стала бы использовать полный бюрократизмов полицейский жаргон, потому что и вам он не идет, и тем, перед кем вы будете выступать, тоже не понравится. Во-вторых, вы человек немногословный, долго объяснять не любите. Я видела, как вы недавно говорили с вашими подчиненными, когда они принесли те бумаги. Так что я бы использовала эту черту, чтобы выглядело так, что у вас нет ни желания, ни интереса болтать впустую, а не просто нечего сказать. Я бы предложила вам сохранять несговорчивый вид, манеру речи слегка ворчливую, но так, чтобы показаться не раздраженным, а просто резковатым от природы. И… думаю, что вам это будет совсем несложно.
Берганца прищуривается.
– И в-третьих…
Он выглядит искренне заинтересованным, но я медлю.
Вообще, я не из тех, кто ищет проблем. В жизни мне, в принципе, хватает того, чтобы не мешали выполнять мою работу и не выводили из себя. Десятки личных примеров со всей откровенностью подтверждают, что именно этим принципом я руководствуюсь при принятии решений.
И все же по какой-то причине, которую я не могу определить, глядя на Берганцу, меня тянет играть с огнем. Зайти дальше, просто ради удовольствия проверить, угадаю ли, и что случится, если да.
Так что да, я медлю, но всего полсекунды. А потом слышу свой голос будто со стороны, и часть мозга спрашивает, какого фига я творю.
– И в-третьих… Знаете, вы один из тех крутых парней. Конечно же, знаете. То, как вы трете глаза, как говорите «поясните мне вот что»… У вас даже плащ есть. Возможно, вы постоянно читаете нуар, потому что только эти книги не вызывают у вас чувства вины, когда вы не работаете, хотя и немного стыдитесь этого, потому что сами каждый день боретесь с искушением представить себя на месте персонажей. Вероятно, у вас вызывает отвращение разница между выдуманным миром художественной литературы и повседневными неприятностями, скукой и бумажной волокитой вашей профессии в реальной жизни. Скорее всего, человек вы разочаровавшийся, но с подспудной тягой к приключениям. Кроме того, вы слегка похожи на Роберта де Ниро, и, чтобы добавить к списку еще одно «вероятно», вероятно, вы об этом знаете и никак не пытаетесь скрыть.
Взгляд Берганцы тем временем превратился в прищур.
Я цепенею на своем стуле. Только что я перечислила все черты и особенности мужчины, которого: 1 – знаю всего три часа, если при этом вообще можно сказать, что я его знаю; и 2 – от которого зависит моя свобода. Вот. Теперь мне точно неловко и ужасно хочется сморозить какую-нибудь идиотскую шутку. Но я не могу. Единственный выход – продолжать, постараться собраться и выглядеть уверенной в себе.
– Поэтому в завершение скажу, что я бы выбрала для вас изысканные, точные и лаконичные слова, даже резковатые, если понадобится; читающим людям покажется, что они знакомы с вами всю жизнь, они будут вам доверять, сравнивая с Марлоу, Валландером и Монтальбано. А вы сможете сказать только то, что сочтете нужным, не боясь при этом навлечь на себя и на полицию в целом общественное недовольство.