– Боже! – выдыхает Риккардо.
– Ну, мне кажется, лучше, – говорит Берганца, разглядев черную точку у внешней границы цели.
Собственная меткость меня немного расстроила, но внутри все переворачивается, точно у восторженного ребенка. Если, как я мечтала во время допроса, Энрико даст мне написать детектив, теперь я точно буду знать, что бывает, когда стреляешь из 92-й «беретты».
– Можно еще раз? – спрашиваю я.
Берганца качает головой:
– К сожалению, нет, эта дорожка уже забронирована для других. Рейнджер – мой друг и позволил нам минутку попрактиковаться в качестве одолжения.
Все вместе, мы с Берганцой впереди, Риккардо с Петрини позади, отправляемся обратно по коридору. Я искоса поглядываю на комиссара, размышляя, можно ли спросить, как продвигается расследование. То есть не то чтобы для меня это что-то значило, не подумайте. Если какой-нибудь жадный до наследства племянничек отправил Бьянку к ее ангелам, это их дело. Не говоря уж о том, что у Берганцы есть определенные ограничения, касающиеся информации о расследовании, которые он не должен нарушать. Было бы неприятно, если, прояви я любопытство, меня потом сочли бы надоедой, везде сующей нос. И все же…
– Сегодня допрашивали секретаршу, – неожиданно роняет комиссар, пока мы идем бок о бок.
О. Ого.
– Элеонору? Серьезно?
Я слышу, как нас быстро догоняют Риккардо и Петрини. Кажется, Берганца тоже стал шагать шире и понизил голос:
– По той же причине, что и вас, Сарка. Возможные обиды, зависть, желание отомстить. Или гораздо банальнее – упоминание в завещании или какие-то другие денежные дела.
Я хмурюсь.
Берганца это замечает и добавляет:
– Подумайте. Не может же так быть, что Элеонора Морначи, в отличие от вас, не заметила, что в той СМС синьора Кантавилла назвала ее на «ты», а не на «вы»? Между тем нам, когда мы общались в первый раз, она об этом не сказала. Вам не кажется это подозрительным?
Я прикусываю нижнюю губу и молчу.
– …Вам не кажется это подозрительным. Почему?
– Не могу вам этого сказать.
– Почему не можете?
– Потому что прозвучит осуждающе и будто я умничаю.
– Сарка, вы просветили меня своими рентгеновскими лучами, когда еще и трех часов не прошло после знакомства. Слишком поздно для подобных угрызений совести.
Туше.
– Хорошо, – вздыхаю я. – Можно рассмотреть версию, что Элеонора на самом деле заметила это «ты». Но не сочла чем-то странным, что могло бы помочь следствию, а решила, что на нее сошло благословение в виде подобного доверия со стороны ее богини, и это ликование затмило все другие здравые и объективные размышления.
– Не слишком-то разумный подход, не находите?
– Вообще-то я не считаю Морначи особенно умной. И не смотрите так. Сами сказали, что могу не терзаться угрызениями совести. – Я просто сказала откровенно, что думаю. В моем личном представлении о мире кто угодно умнее той, кто добровольно сделал смыслом своей жизни рабское служение мошеннице. Разве что Бьянка отлично ей платит. Если так, я готова пересмотреть отношение к Мадам-Твидовой-Заднице. Но, судя по тому, как она одевается, возможно, ей достаточно талона в магазин секонд-хенда и одобрительного похлопывания по голове раз в два месяца.
– Но даже если предположить, что Морначи сообразительнее, чем я думаю: будь она сообщницей похитителя, разве не должна была написать СМС со всей возможной тщательностью, как вы считаете?
– Меткое замечание. С другой стороны, если Морначи участвовала в похищении и допустила такую простецкую ошибку или позволила сообщнику допустить ее, разве не считаете, что в ее интересах было бы не привлекать к ней внимания?
Обдумываю этот вариант.
А потом не выдерживаю:
– Так вы ее допрашивали и узнали?..
О-о-ох. Мне же все равно, это правда, но начал-то он, и потом, это расследование касается меня тоже, и Бьянка меня так бесит, что, если выяснится, что ее пытали, может, я захочу об этом узнать, поэтому да, в виде исключения можно побыть любопытной.
– Пока ничего, – качает головой Берганца. – Но мы изучаем ее данные, счета, круг общения. Проблема в том, что время поджимает, людей мало, и помимо этого, я боюсь, что поиски только заведут нас в тупик.
– Тогда почему вы их не остановите и не перебросите ресурсы на другое направление? – спрашиваю я, тоже невольно переходя на полушепот.
– Я бы так и сделал… если бы мог быть уверен в том, что мы только теряем время. Но ведь никто не может залезть в голову Элеоноры Морначи или кого бы то ни было. Так ведь?
С этими словами он поворачивается и смотрит на меня.
Молча.
То есть окидывает меня долгим настойчивым взглядом, и я наконец понимаю почему.
– Комиссар, не сомневаюсь, что в терминах вы разбираетесь и не путаете «призрак пера» с «психологом-криминалистом», верно?
– Это крючкотворство. Смелее, Сарка, вы же так хорошо начали. Будьте так любезны, в обмен на урок стрельбы. Сделайте то, что умеете лучше всего. Заберитесь в голову другого человека. Это же ваша профессия. Или я ошибаюсь?
Он что, бросает мне вызов?
– Послушайте. Я не «забираюсь в голову», или какие там еще милые глупости пишут в детективах, которые мы оба так любим. Я пишу. Как я вам вчера сказала, думаю о том, что написал бы автор, и пишу сама, точка. Поэтому, если только Элеонора не собирается опубликовать книгу под названием «Ночь, когда я похитила свою начальницу» или «Автобиография невинной», у меня нет нужных компетенций, чтобы…
– Видите? Крючкотворство, Сарка. – Помедлив, он добавляет: – Не беспокойтесь. Ясно, что только нам решать, продолжать или прекращать расследование этого направления, на вас никакой ответственности не лежит. Я только хочу знать: будь вы Элеонорой Морначи, могли бы устроить похищение синьоры Кантавиллы и почему?
Мы дошли до конца коридора. Теоретически здесь пора расстаться: мы с Риккардо должны будем вернуться и убивать время (или обитателей соседних кабинок) на стрельбище с пневматическим оружием, а Берганца с Петрини поедут в комиссариат. Так что мы останавливаемся, Риккардо и Петрини догоняют, и, судя по тому, как важно для комиссара оставить нашу беседу приватной, если хочу ему помочь, лучше поторопиться.
Поэтому думаю о Мадам-Твидовой-Заднице.
Сосредотачиваюсь на том образе, который у меня сложился.
Унылая одежда с вечных распродаж. Нейтральные цвета, означающие невидимость, прозрачность. Чистое стекло, в котором сияет отражение Бьянки, вот что такое Элеонора Морначи, кроме любительницы безвкусных твидовых юбок. Лишенный эмоций, практически стерильный голос, неспособный растопить чье-либо сердце. Она всегда там, молчаливая, усердная, даже в воскресенье. И улыбающаяся. И в воскресенье тоже. Отказ от собственной индивидуальности и личных потребностей во имя безупречного результата деятельности Бьянки. Вспышка плохо замаскированного беспокойства, когда я подтвердила, что до Бьянки никак не дозвониться.
– Хорошо, вот что я думаю, – говорю я комиссару. – Когда кто-то столь же предан, как Элеонора, вариантов два. Один, конечно же, тот, который разбираете вы, то есть по каким-то причинам она терпеливо скрывала ненависть к Бьянке в ожидании удачного момента, чтобы заставить ее за все заплатить. Самый вероятный мотив – что после многих лет верной службы Бьянка ей что-то сделала, сказала нечто обидное или как-то выдала свое невысокое мнение о ней… Верная помощница, посвятившая Бьянке всю жизнь, могла почувствовать себя преданной и задумать отомстить. И вот, должно быть, нужный день настает: Элеонора поручает какому-то преступнику похитить Бьянку и, возможно, в это самый миг наслаждается отмщением.
Тем временем Риккардо с Петрини остановились рядом и недоуменно слушают наш разговор. Прощай, приватность. Но не важно. И Берганца, и я настолько поглощены предположениями, что мнение нежданных зрителей нас не волнует.
– В этом случае, однако, ее мотив, который у вас получится предъявить, – отнюдь не деньги. Элеоноре до них дела нет. Они ей ни к чему: любая женщина хотя бы слегка обновила гардероб, пусть даже под предлогом того, что она также является представителем такой элегантной дамы, как Бьянка, и должна брать с нее пример. Элеонору же, наоборот, материальное, похоже, не интересует. Если она в самом деле похитила Бьянку, то не из-за денег, а ради мести, ради личного удовлетворения. Ради удовольствия видеть Бьянку беспомощной. Поэтому следите за ней, записывайте ее звонки: если заказчик похищения – Элеонора, рано или поздно она обязательно захочет лично посмотреть на страдающую Бьянку, ну или хотя бы услышать от стражника описания ее мучений.
Берганца не отводит от меня глаз и едва заметно кивает.
– В этом есть смысл, – бормочет он. – А второй вариант?
– Второй вариант, – вздыхаю я, – это, комиссар, то, что Элеонора действительно та, кем кажется. То есть полностью и безоговорочно предана Бьянке. В ней нет ничего особенного, и она это понимает, и счастлива сиять в лучах своей богини, отражая ее свет, потому что это единственный шанс оказаться рядом с Солнцем.
– И вы, Сарка, считаете, что все именно так, я прав?
Киваю, почти огорченно.
– Да, комиссар. Больно это говорить, потому что было бы прекрасно, окажись Элеонора виновной, не находите? Просто, прямолинейно, со своей элегантной логикой. Но… я видела, как она смотрела на Бьянку, слышала, как этот металлический голосок замер на лишнюю секунду, сообщив о ее пропаже… – Качаю головой. – Извините, не могу подобрать более весомые аргументы, но нет, я не верю, что это Элеонора, так же, как и вы вчера были убеждены, что это не могу быть я. И потом, комиссар… как учат ваши детективы…
Риккардо с Петрини так и смотрят на нас молча, смирившись с тем, что ничего не понимают, и мы с Берганцой успеваем обменяться синхронными улыбками. Он понял, что я имею в виду.
– Убийца – не дворецкий, – заканчивает он за меня.
Глава 13. Жизнь в розовом цвете
– А что это вы с комиссаром сегодня устроили? – между делом спрашивает вечером Риккардо.