– Какого хрена, – действительно вырывается у Маккьо, но едва слышно. Вот именно. Прекрасное резюме.
– Они говорили с вами обо мне? Что ж, послушаем, – все тем же тоном цедит Ла Манта.
– Хорошо.
Я концентрируюсь.
Стараюсь освежить в памяти тот стиль, которым писала книгу Бьянки. Причудливый, цветистый, которым говорят ее ангелы. Ее гребаные несуществующие ангелы, которых я никогда не видела и не увижу, но это не важно, так как я знаю абсолютно точно, как они говорят.
– Вы были человеком рациональным. Здравомыслящим, уверенным в силе науки и ума. Знали, где искать ответы, а именно в величественной упорядоченности цифр. Совершенство математики, четкость законов физики – они говорили с вами. Вы понимали их поэтичный безупречный язык, они говорили вам о чем-то простом и незыблемом: о существовании Бога.
Замолкаю, проверить, какая реакция. Ла Манта по-прежнему смотрит на меня нахмурившись, но вид у него теперь сосредоточенный, рот чуть приоткрыт.
– Годами вам не нужно было ничего другого. Чистота цифр, математики, властвующей над космосом, упорядочивающей хаос. Как учитель вы всеми силами старались передать свою веру, точно как миссионер стремится распространить Слово, в которое верит. Вы преподавали с полной самоотдачей, с благодарностью чудесной вселенной, точность которой объясняли. Вы вложили в это всего себя. Преданно служили своему личному богу – богу, сотворенному из порядка, четкости и логики. А потом…
– А потом что? – вызывающе спрашивает Ла Манта.
Пожимаю плечами:
– А потом произошел тот несчастный случай, и этого перестало хватать.
Хоровая тишина Маккьо, Ла Манты и Берганцы оглушительна. Ла Манта не отводит от моего лица глаз, точно попавшая в паутину муха, а затылок буравят взгляды Маккьо и Берганцы. Теперь уж точно все внимание Ла Манты направлено на меня. И я не могу потратить его зря.
– Все подумали, что это просто нервное истощение. Такое случается, когда происходит подобное несчастье. Неожиданно потерять обоих родителей уже тяжело, но так все становится практически невыносимым. Проклятая утечка газа. И уже не имело значения проведенное расследование, подтвердившее, что вашей вины в том не было: вердикт судьи не в силах ни изгнать, ни уничтожить те неотвязные мысли. Все подумали: «Что ж, он не виноват, они официально подтвердили, это просто несчастный случай, так что теперь ему остается только привыкнуть к одиночеству и жить дальше». И все в самом деле поверили, что это просто нервное истощение, правдоподобное и преходящее. – Улыбка выходит горькой. – Вот только не все знают, как отличить нервное истощение от настоящего экзистенциального кризиса. Один из тех мрачных, неожиданно наступающих периодов, когда дело не только в усталости, отсутствии мотивации или в нехватке сил, из-за которых жалеешь, что вообще родился на свет. А в отсутствии ответов. Верно, Джероламо? Ходить в школу становилось все сложнее. Не из-за депрессии, физической невозможности вставать по утрам. Хотя и это, конечно, тоже. Но в особенности потому, что у вас больше не было ответов. Какое может быть желание чему-то научить у человека, полного сомнений, который вдруг посмотрел на то, во что верил всегда, на идеальный порядок вселенной цифр, и больше не смог найти там так необходимую ему уверенность?
Зрачки Бьянки неожиданно расширяются, и я понимаю, что, хотя рука Ла Манты и не шевельнулась, нож уже не касается кожи его жертвы. Может, разница всего в полмиллиметра, но он уже не давит.
– Вы перестали преподавать, и стало только хуже: появилось свободное время, которое нечем занять, где ждет одна лишь пустота и темнота. Но тогда вы хотя бы смогли посвятить себя телом и душой своим поискам. И вы, естественно, начали искать там, где уже искали многие, обоснованно полагая, что для такого всеобщего интереса должен быть повод. Вы обратились к религии.
И подумали, что это может сработать.
На эту мысль вас навела Бьянка. Своими книгами, «Ангельскими хрониками», Бьянка подтолкнула вас к выводу, что где-то ответы точно есть, и не так далеко. Найти утешение в древнем и далеком Боге или в Пресвятой Деве, показывающейся раз в столетие в какой-нибудь плачущей статуе, было бы непросто. Нет, вы не такой: подобные вещи не для вас, вам необходимо было знать совершенно точно, причем немедленно. И ангелы Бьянки были там, щедро раздавая слова любви таким же, как вы, всем людям, напуганным собственным несовершенством и ошибками, которые мы все можем совершить. Поэтому вы погрузились в «Ангельские хроники», прочитав их одну за другой, и стали надеяться, что эти ангелы, общительные и радушные, не только покажут вам путь к искуплению, но, может, однажды и вас самого удостоят своим появлением и успокоят вас, рассказав о ваших близких.
Теперь лезвие определенно не касается шеи Бьянки, а глаза Ла Манты затуманились подступающими слезами. До этой секунды я старалась смотреть прямо на него, замечая движение ножа только боковым зрением. Но сейчас меня действительно интересует только его выражение.
– Ну хорошо, – бормочет он. Медлит. Подбирает слова. И я его не тороплю, тоже молча ожидая. Наконец: – Если думаете одурачить меня этим… – Его глаза молят об утешении, но голос звучит сурово и вызывающе. Будто два разных человека. – Я преподаватель математики, и моя семья погибла в том… том несчастном случае. Ничего такого, что вы, легавые, не могли раскопать в своих чертовых штуковинах, каких-нибудь базах данных или перекрестных опросах. – Чувствую, как Берганца уже открыл рот и раздумывает, стоит ли подтверждать, что на самом деле они с Маккьо секунду назад и понятия об этом не имели. Но Ла Манта прав: я не сказала ничего такого, что нельзя было бы выяснить по официальным источникам (то, что Бетти непонятно чем там занимался вместо порученного расследования, – уже другой разговор). Ла Манта тоже знает, что никакие ангелы для подробного рассказа об этой части его жизни, возможно, с некоторыми выдумками, не нужны. Как я говорила, этот парень не дурак. Может, моя история и заставила Маккьо с Берганцей открыть рты (чувствуется по вибрации за спиной), но с Ла Мантой этого недостаточно.
– Да, в самом деле, я здесь не для того, чтобы рассказывать то, что мы все и так прекрасно знаем, Джероламо, – продолжаю я. – Я здесь, чтобы передать вам кое-что от ангелов, три сообщения.
Ла Манта замолкает. И ждет.
– Первое – это что ангелы прекрасно понимают, почему вы дошли до такой крайности, чтобы увидеть их, заполнить ту пропасть, что разделяет вас. Чтобы избавиться от навязчивых сомнений, что Бьянка могла все это выдумать. Они понимают также, почему вы придумали себе три фиктивные личности, от лица которых и наполняли Сеть подозрениями и вопросами о Бьянке: понимают вашу тревогу, необходимость выговориться и тяжесть мук, разъедающих изнутри. Понимают ваше желание найти других читателей, которые вернули бы вам уверенность или присоединились бы к вашим сомнениям и разочарованию. Они понимают, Джероламо. И прекрасно знают, что, если бы ваши направленные в эфир вопросы встретили хотя бы проблеск настоящего ответа, вы бы никогда не зашли так далеко.
В это я, честно говоря, сама верю. Писать на форумах провокации и вопросы о Бьянке… Берганца был прав, приведя данные из криминологии и утверждая, что раз Ла Манта разделил свою личность спорщика на три, так это, вероятно, потому, что он с самого начала предчувствовал, что действовать вот так, не привлекая внимания, ему потом пригодится. Но у меня также отчетливое ощущение, что этот сломленный, потерянный человек никогда и не хотел привлекать внимания и что, если бы одному из его альтер эго удалось получить какое-то определенное подтверждение добросовестности Бьянки, ему бы этого хватило.
Потому что, по сути, ничего другого он и не просил.
Ла Манта продолжает молча смотреть на меня. Не обращая внимания на то, как дернулся за спиной Маккьо, я подхожу ближе.
– Второе сообщение гораздо важнее, Джероламо. Ангелы хотят, чтобы вы знали: вашей вины в том нет. Со всеведением, которым не обладал ни судья, ни вы сами, но которое есть у них, ангелы хотят, чтобы вы наконец освободились от последних сомнений. Джероламо, вы не виноваты. Это не вы оставили газ открытым, пока ваши родные спали. Вашим родителям там, где они сейчас, хорошо, они ни в чем вас не упрекают; и вы, как и постановил судья, совершенно невиновны.
Лицо Ла Манты на этих словах меняется. Глаза расширяются, все лицевые мышцы вздрагивают, как при землетрясении. Он судорожно ловит ртом воздух, но без единого звука. Эта реакция длится всего секунду, но затрагивает все его существо, и никого не обманывает ее краткость. То, что только что случилось с Джероламо Ла Мантой, – то, чего он сам ждал, и желал очень, очень долго.
– А теперь третье, и последнее, друг мой, – говорю я. – И это самое важное, даже если вам, думаю, – и так же думают ангелы, которые и это тоже понимают, – даже если вам какое-то время будет казаться, что важнее всего второе. А третье то, Джероламо, что, даже будь вы виноваты, все равно вам было бы разрешено простить себя и двигаться дальше. Потому что вы человек, а люди иногда ошибаются. Это в их природе, и они должны и могут учиться принимать, прощать и любить себя так, как они заслуживают, потому что все они божьи создания.
У Ла Манты теперь совершенно явно подрагивают губы.
– И именно поэтому, Джероламо, ангелы сознательно решили не показываться вам. Потому что знают: если вы увидите их, то падете ниц, вымаливая прощение, а потом благодаря – вы просили бы прощения и благодарили бы их. Но прощение и благодарность вы должны не им, а самому себе. Им не нужно ваше поклонение, не нужно, чтобы вы так страстно желали увидеть их. Скажу вам больше: ангелам даже не важно, верите вы в них или нет. Им это безразлично. В своей высшей мудрости и доброте им нужно только, чтобы вы верили сам в себя.
Ла Манта задерживает дыхание.
– Если бы сегодня они явились вам, вы бы на всю жизнь связали свое умиротворение и покой с воспоминанием об этом моменте. Ваше облегчение и мир в душе зависели бы от их кивка, прикосновения ко лбу. Но они хотят, чтобы вы знали: вам нужно не это. Единственное, что вам необходимо, Джероламо, – это посмотреть на себя новыми глазами, разрешить себе простить и полюбить себя. Самому. Найти в себе силы и не зависеть ни от кого: ни от ваших родителей, ни от Бьянки, ни даже от ангелов.