На нескладной, давно и безнадежно оплывшей фигуре было напялено светлое ситцевое платье – просто ночная рубашка с карманами и шлевками для несуществующего пояса.
«Господи, да где ж такое уродство производят? Или местный от-кутюр?»
– Тарасова Мария Федоровна где тут проживает, не подскажете?
– А вам зачем? – поинтересовалась женщина подозрительно.
«Посвататься к ней хочу, блин! Такие браки у нас в столичном регионе очень в ходу!»
– Я из газеты…
Андрей вынул из нагрудного кармашка стикер с адресом.
– У нее дом номер восемь.
– Не зна-а-аю, – покачав головой, ответила женщина, все так же сканируя его. – Нет у нас таких.
Во взгляде ее читалось: «Железом каленым пытай – не скажу!»
– Спасибо, – бодрясь, ответил Андрей и покатил вверх по улочке, явственно представляя, как аборигенка пристально глядит ему вслед.
«Это когда-нибудь у них кончится? Ведь прекрасно знает и молчит просто от… А отчего она молчит? Ведь совсем не старая, еще и пятидесяти нет, а пуганая-то!»
Дом номер восемь отыскался на удивление легко – по надписи на жестяном почтовом ящике. Там же была и нужная Андрею фамилия. Видимо, баба Маня некогда была пламенной коммунисткой, потому что на ящике чудом сохранились обшарпанные, выцветшие остатки вырезанных газетных заголовков «ПРАВДА», «ЛЕНИНСКОЕ ЗНАМЯ» и прочее в этом духе.
«Отсюда и активная жизненная позиция».
Андрей снял проволочную петлю, изображавшую запор калитки, прошел во двор. На крылечке, на самом солнце, лежал, распластавшись, пушистый черный кот.
– Приятель, а ты, часом, не закипишь? – вполне серьезно осведомился Андрей.
Кот никак не отреагировал, но дверь приоткрылась, и оттуда выглянула недавняя знакомица.
– Здравствуйте, Марь Федоровна, я Андрей, из «Крестьянской газеты». Помните меня?
– А, да… Я выйду сейчас.
Коммунистка в дом его приглашать не стала, да он и не просился – в плечах тесновато будет.
– …На остатки пострадавшей машинки взглянуть не дадите? – спросил Андрей у соседки Марии Федоровны, выслушав рассказ о возмутительном вторжении.
– А вам это зачем? – ревниво и подозрительно осведомилась соседка.
– Для документальности. У вас какие-нибудь предположения есть – зачем она этим парням понадобилась?
– Дурью маются, вот что.
Но Андрея в сарайчик, ставший хосписом для смертельно раненного «Зингера», все-таки отвела – под присмотром бабы Мани и собственного сына, мужичка неопределенного возраста и определенно хронически пьяного.
Во тьме сарая Андрей напряг зрение, нашел на бедре машинки номерок – он начинался с семерки! Его не тронули, значит, не он, как таковой, интересовал тех деляг. Рядом с ним красовался шрам, видимо от напильника. Не случайная царапина, а целенаправленно сделанный пропил.
«Нет, тут что-то явно с металлом связано – это ж явно пробу отбирали!.. А колесо увели, чтобы агрегат стал бесполезен и его отправили прямиком на местную свалку! Точно… Там бы его и подобрали. А то тащи ночь-полночь такое!.. Умно придумано, но тут, похоже, они сами себя перехитрили».
– Ну и чего ты там высмотрел? – пытаясь удержать похмельно-непослушные глаза, осведомился хозяйкин сынок, околачивавшийся поблизости.
– Ну, кое-что, – пожал плечами Андрей.
– Сам не возьмешь? – блудливо улыбаясь, тихо предложил мужичонка. – За три тысячи отдам.
– Ишь ты, отдавальщик! – возникла откуда-то соседка. – Не тебе оставляли, не тебе и продавать! И вообще…
Она повернулась к Андрею.
«Сейчас заодно и мне влетит!»
– Ступайте отсюда! Нечего тут… Продам кому хочу! Моя вещь!
– Это точно, – охотно улыбнулся Андрей. – Ну, спасибо за любезный прием… Всем успеха!
Отряхивая руки, вышел со двора. Вслед понеслись звуки разгорающегося семейного скандала. Баба Маня ждала его у своей калитки.
– Ну, выяснили чего?
– Да почти ничего. Что-то эти ребята в машинках ищут, а что – непонятно.
– Эти «Зингеры» когда-то в приданое давали. Как старшая дочка замуж выходила – ей швейную машинку покупали.
– А младшей? – общей эрудиции ради поинтересовался Андрей.
– Как получится. Дорогая вещь была. Для города швейная машинка – как корова для деревни.
– Хорошая ассоциация… А больше ни к кому не забирались здесь?
– Да вроде нет.
«Так, пора! Солнце активизируется».
– Вот вам, Марья Федоровна, моя визитка. Если будет что-то особенное – не обязательно с этим случаем связанное, – звоните, приходите. Мы активным людям всегда рады.
Солнце карабкалось в зенит решительно и поспешно, как божья коровка вверх по травинке. В салоне простоявшей час на припеке машины было как в домне.
«Прогулялся в рабочее время, взбудоражил местное население… А что в сухом остатке?»
– Как успехи, герой? – повернулся к нему потный главред.
– Мм… – отвел глаза Андрей.
– Понятно.
– Эх, Никитича бы спросить, а? Тут что-то действительно с железяками связано…
– А ты это установил? Как?
Борода поднял на лоб очки.
– Там явно забирали пробу металла. Я было подумал – может, клад в одной из этих машинок ка кой-то был… Но за столько лет!.. Их перевозили, передавали по наследству, ремонтировали, чистили, наверное, как-то – так что вряд ли… Нет. Скорее металл.
– А, это уже теплее…
– Ой, про «теплее» не надо! – рядом с комнатой главного остановилась Валя, с сумкой и в темных очках. – Телефон послушаешь, Андрюш? Я обедаю.
– Да, ступай. Я посижу подумаю.
«Так, ветеранов мы либо потеряли, либо они информативно несостоятельны… Надо поработать с молодежью!»
– Да, дядь Андрей, – ответил после нескольких сигналов Сережа Павлючок.
Плотным фоном звучали детские голоса.
– Ты как? Плавишься?
– Да нет… Мы на речке, тут ничего…
– Смотри, чтоб конь не унес.
Павлючок хмыкнул.
– Я его сам, пожалуй… А чего вы хотели?
– Ты ко мне вечерком не заскочишь? Дело есть на миллион долларов.
– Приду, ладно, – важно растягивая слова, согласился Павлючок.
«Главное – быть кому-то нужным!» – произнес про себя Андрей.
Хотя не терпел этого лозунга. Отец называл его «коммунякским».
Тут его ленно блуждавший по комнате взгляд остановился на листочке, прижатом пресс-папье, вероятно ровесником самой газеты. Листок, располагавшийся в центре его стола, был исписан Валиным почерком. Внизу маркером выделены слова: «Андрюша, будет время – разберись!»
Андрей вчитался в торопливые строчки.
– Шеф, а что это мне Валя про какую-то соль написала? – решил уточнить у Бороды. – Вы в курсе?
Глав-вред бросил читать какую-то распечатку и повернулся к нему.
– А, да, это один неравнодушный член общества звонил… Зима-то вялая была, считай, месяц только, и ту техническую соль, что для коммунальных служб готовили, они так и не забрали. Так и лежит она около товарной пристани. Теперь вот-вот, с летними дождями, начнет в реку ползти… Вернее, уже ползет.
– Ага! – возрадовался Андрей. – Может, из-за этого и конь гуляет? Присолили родимого!
– А, да! – почему-то обрадовался Борода. – Ты, как я погляжу, не теряешь остроты ума.
«Да мне вроде до маразма еще далеко», – чуть зло подумал Андрей, но любимому шефу дерзить не стал.
– Тогда мне Костьку надо, с техникой, и машину на завтра.
– Бери что хочешь, – пробурчал главред, отворачиваясь назад к столу.
Павлючок пришел, как обещал, около восьми вечера. Андрей специально приоткрыл дверь и услышал ее скрип, когда Павлючок, широко улыбаясь, уже проник в прихожую. Он был в шортах цвета хаки, загорелый уже до черна.
– Заходи, мишка шоколадный. Будь как дома.
– Только я недолго… Мамка к восьми на дежурство уходит.
– Да, понятно. Серега, ты, может, слыхал – какие-то крутые ребята по городу шастают да на старые швейный машинки охотятся. Нет?
– Как не слыхать! Они и у нас были. Вежливые все такие, для музеев, говорят, собираем. Только им никто не поверил. Темнят, точно.
– А народ какие версии на этот счет выдвигал? Поделишься?
– Ну, – Павлючок наморщил шишкастый лоб, – говорили, что номерок жестяной на одной машине – это ключ ко вкладу в каком-то крутом банке типа швейцарского. Ну, типа кода доступа. Но на это только глупые повестись могут. Это ж лажа полная – какой код, если они чисто дореволюционные?
– Ну почему?… В принципе это возможно. – Андрей записал версию в блокнот. – Если учесть, что на такой счет за сто лет ба-а-альшие проценты наросли, за это стоило бы по помойкам бегать. Но даже если такой счет существует, надо еще доказать, что ты имеешь на него право, а это проблематично. Еще что есть, собкор?
– Ну, еще балаболят, что еврей один богатый, еще в революцию, в одну машинку вилки-ложки золотые сунул, когда большевики обыски проводили… Так это тоже фигня! Давно бы уж нашли, да?
– Да, я тоже такую версию обдумывал. Но тоже отказался. Чаю попьешь?
– Да нет, жарко. Я пойду, если это все. Мне дежурство по братану принимать.
– Ну, ты там посматривай за этими парнями – если опять появятся, брякни сразу, если не затруднит.
Павлючок кивнул и исчез так же быстро, как появился.
«Концепция пока не выстраивается». Андрей пошел стряпать ужин.
Анна не звонила уже три дня, и, может, соскучившись, позвонит сегодня. Андрей прождал до глубокого вечера, наблюдая, как синеет небо, как одна за одной, из икринок, вылупляются звезды, а с горизонта восстает кроваво-красное марево.
Анна так и не позвонила, возилась, видимо, с поджарившимися, как пирожки, малышами, а утром Андрея в редакции ждал Костик с камерой.
– Давай по-быстрому, а? – как водится, заканючил он. – Пекло такое… Мозги плавятся.
– Мы только туда и обратно. Не зуди.
До речного порта они добрались еще до девяти утра. Сама соляная горка, грязно-серая, просматривалась издалека. Остановились, чтобы Костик сделал пару снимков.
Доступ на территорию речного порта прикрывали воротца из ржавой арматуры. Они были на замке, и на их с Костиком появление из беленной по старинке будочки вылез распаренный охранник в черной форме. Вообще жизнь на территории этого порта семи морей отнюдь не кипела. Даже кудлатый пес, лежавший в тени будочки, не соизволил их облаять – хотя бы ритуально.