«А то, чем я занимаюсь?»
«Думаю, что да».
«В таком случае мне придется проинформировать Пеонеса о встрече».
«Вы считаете, что должны? Не думаю, чтобы она сказала ему хоть слово».
«Не скажет, нет, верно? Она ведь ничего этим не выиграет».
«Нет, сэр».
Хант щелкнул языком.
«Ну, мы не допустим, чтобы это превратилось в помешательство», — сказал он.
Учитывая все это, можете представить себе, как были встречены самые изощренные трюки Либертад. Первым пунктом в ее программе было заставить мистера Ховарда Ханта проявить галантность, но все ее чары наталкивались на одну его особенность: красота, не подкрепленная общественным положением, не оказывала на Ханта воздействия.
А потому после первого обмена любезностями он сразу перешел к делу. Мы едва успели сделать по нескольку глотков мартини (Ховард настоял на том, чтобы самому приготовить коктейль — за столиком!), как начался допрос Райской Птички.
«Что вы можете мне рассказать о Фиделе Кастро? Вы встречались с ним на Кубе?» — спросил Ховард.
Это было слишком рано. Шеви впервые с той минуты, как мы сели за столик, встретился со мной взглядом — в его глазах было сожаление, которое чувствовал и я.
«Да, — сказала Либертад. — Фидель Кастро сейчас в горах».
«Правильно, — сказал Ховард. — Мне это известно».
«В Сьерра-Мадре», — сказала она.
«Совершенно верно, — сказал Хант. — Но как вы все-таки с ним познакомились?»
Мне было неловко это слушать. Ханту вовсе не обязательно владеть искусством допроса, но он, безусловно, мог бы вести его лучше. А он стал сыпать вопросами безо всякого вступления, без попытки как-то разговорить Либертад. Даже не обменялся с ней взглядами.
Тем не менее она старалась быть вежливой. Она готова была платить наличными.
«У Фиделя Кастро был роман с моей ближайшей подругой в Гаване. Теперь, когда он в горах, моя подруга, конечно, видит его не так часто».
«Но она все-таки видит его?»
«При случае он пробирается в Гавану. Вот тогда они встречаются».
«А что еще он делает в Гаване?»
«Насколько мне известно, выступает перед группами людей и собирает деньги».
«А вы бываете на такого рода собраниях?»
«Была только раз и то для того, чтобы рассказать моему большому другу Фульхенсио Батисте, о чем там шла речь. Сеньор Кастро говорил как разгневанный революционер, он сказал: „Фульхенсио поддерживают янки“.»
«Вы сами слышали, как он это сказал?»
Она убежденно кивнула.
«А в другом плане вы сеньора Кастро не знаете?»
«Во время моего пребывания на Кубе я жила только с одним мужчиной, так же как сейчас живу только с вашим другом, чье имя мне нет нужды называть».
«Нет, нужды в этом нет», — согласился Хант.
«Я верна тому, кем восхищаюсь. Это вопрос принципа».
«Похвально», — сказал Хант.
«Так что, сеньор, интимно я Фиделя Кастро не знаю. Но моя подружка, — перешла на английский Либертад, — рассказала мне уйму всего».
«Хорошо, — сказал Хант, — перейдем к мозговой кости».
Либертад понимающе улыбнулась.
«Он мужчина как все», — заявила она.
«Могли бы вы это пояснить?»
«Молодой и сильный. Немного стеснительный. Говорит с женщинами о политике».
«Это вы узнали непосредственно от своей приятельницы, — спросил Хант, — или из сплетен?»
«Это мозговая кость, — сказала Либертад. — Он как все кубинские мужчины. Типичный эгоист. Сделал дело — и привет. Нормальный мужчина».
Хант был явно не в восторге: после всех своих стараний он узнал лишь то, что Фидель Кастро — нормальный мужчина.
«А как часто Кастро бывает в Гаване?» — спросил он.
«Пожалуй, раз в месяц».
Она вздохнула, как бы давая понять, что сказала достаточно, и тут вмешался Шеви: «Не хотите ли вы сказать, что не удовлетворены информацией, которую предоставила вам мой дорогой друг сеньорита Ла Ленгуа?»
«Я был бы удовлетворен любым ответом, полученным от столь очаровательной дамы, как ваша спутница, — заметил Хант, — однако, по моим источникам, Фидель Кастро последние два года не спускался с гор».
«Если Либертад Ла Ленгуа говорит, что он был в Гаване, — возразил Шеви, — я бы на вашем месте, сеньор, пренебрег вашими источниками».
«О, я, безусловно, посчитаюсь с мнением дамы, — сказал Хант. — Мы наведем дальнейшие справки».
«Это мудро», — сказал Шеви.
Молчание.
Пустоту заполнила Либертад.
«Я слышала, — сказала она, — что ваш друг Бенито Нардоне очень одинокий человек».
«Мне он представляется человеком очень занятым», — сказал Хант и положил на скатерть руки ладонями вниз, растопырив пальцы и как бы давая понять Либертад, что надо отступиться.
Либертад, в свою очередь, положила руки на пальцы Ханта, чего я бы не стал делать.
«Я хочу, — произнесла Либертад, — чтобы вы сказали Бенито, что он самый привлекательный мужчина, какого я встречала. Я имею в виду не только в Уругвае, а и во всех странах, где я была».
Хант вытащил руки из-под ее пальцев.
«Моя дорогая, я мог бы сказать ему это раз пятьдесят от имени дам, не менее привлекательных, чем вы, но я так не поступаю. Наши отношения на этом не строятся».
Ее глаза заискрились.
«И вы не сделали бы этого для меня?»
«Вы наверняка вполне довольны чудесным сильным мужчиной, который с вами».
Последовала пауза, настолько долгая, что возникло неприятное чувство, будто Хант сейчас встанет и уйдет: его нрав не был учтен. Тут снова вмешался Шеви.
«Позвольте, я расскажу о себе», — сказал он.
Хант кивнул.
«Я бедный профессор классических языков, человек, которому приходится довольствоваться своей наблюдательностью, ибо я не занимаю большого места на арене жизни».
Киттредж, я поверить не мог нахальству Шеви. Скверно было уже то, что он назвался Сааведрой, поскольку Хант мог расспросить дона Хайме про менее знатную ветвь семьи, но заявить, что он к тому же еще и профессор классических языков! Если я не ошибаюсь, Ховард в университете Брауна прослушал несколько курсов по греческой и латинской цивилизации. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя уютно при таком направлении разговора.
«Наблюдая за вами, сеньор, — продолжал Шеви, — могу сказать, что я аплодирую вашему проницательному уму. Вы из тех, кто двигает события. Так что бедный профессор греческого готов, несмотря на пропасть, разделяющую нас по положению в жизни, угостить вас и вашего приятеля стаканом вина».
«Извольте, — сказал Хант, — при условии, что смешивать мартини буду по-прежнему я».
«Хорошо, — сказал Шеви. — Вы смешаете мартини, мы выпьем, и я заплачу».
«И все будет улажено», — сказал Хант по-английски.
«Ха-ха! Проницательное замечание, — произнес Шеви. — Я это говорю как поклонник американского, не английского, языка. Американский язык более грубый, но больше нам подходит. Он приспособлен для солдат — гладиаторов новой империи. Да вы и похожи на римлян».
«При том преимуществе, что мы ближе к моральным концепциям греков».
«Ха-ха! Чрезвычайно проницательное высказывание», — сказал Шеви.
Я был поражен его актерскими способностями. Роджер Кларксон, первый куратор Шеви, называл его бездарем, но Роджер, возможно, ни разу не присутствовал при подобной импровизации. Шеви вполне вошел в роль доктора Сааведры.
«Сэр, надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, — сказал он, — но я не мог не видеть, сколь безапелляционно вы отмели, признаюсь, амбициозный интерес мисс Ла Ленгуа к фигуре Бенито Нардоне. Должен заметить, что, по моему скромному мнению, вы совершаете серьезнейшую ошибку».
Либертад кивнула с глубокомысленным видом.
«Бенито Нардоне, — продолжал Шеви, — человек из народа, который по велению политической карьеры вынужден был расстаться со своими старыми друзьями. Если он станет президентом Уругвая, ему понадобится восстановить доверие у населения. Это доверие может быть восстановлено исключительно с помощью Либертад Ла Ленгуа. Она женщина из народа, ставшая дамой, как и он стал господином…»
«Знаете, — прервал его Хант, — эта аналогия не выдерживает критики». Позже Хант скажет мне: «Очень нужна Бенито проститутка, от которой все еще разит начальником полиции».
Но Шеви, явно обладавший известной долей телепатии, в свою очередь одержал над ним верх.
«Не исключаю, сеньор, — сказал он, — что вы чувствуете известную озабоченность, не разгневается ли нынешний покровитель дамы, но уверяю вас: лицо, о котором идет речь, почтет за честь уступить любовь своей жизни будущему спасителю Уругвая».
«Да, — сказала Либертад, — Педро смирится с утратой».
«Дорогая моя, — сказал Хант, — я вовсе не хочу кого-либо обескураживать».
«Многие аргентинцы не верили сначала, что Хуан Перон и Эвита что-то для них сделают. Однако многие исторические перемены были произведены именно этой дамой», — заметила Либертад.
«Не могу с вами не согласиться, — сказал Хант, — и уверен, что ваши многочисленные связи помогут вам встретиться с Бенито и вы очаруете его, как очаровывали многих важных особ прежде. Возможно, настанет день, когда ваши мечты осуществятся. Я же не могу впрямую помочь вам, поскольку это не соответствовало бы моему статусу гостя в вашей стране. — Он кончил смешивать коктейли, протянул ей стакан и улыбнулся. — Разрешите выпить за вашу красоту».
«За ее красоту», — подхватил Шеви и залпом проглотил больше половины своего мартини.