4
Майами
15 июня 1960 года
Дорогая Киттредж.
Не знаю даже, как описать то, чем я теперь занимаюсь. Множество каких-то мелких дел, причем каждое внове и прежние навыки не годятся. В худшем случае я лакей Ховарда Ханта и исполняю его капризы, а в лучшем — Роберто Чарлз, личный адъютант легендарного Эдуарде, политкомиссара предстоящей Кубинской операции, который день и ночь мотается между Майами, Нью-Йорком и Вашингтоном, а мне предписано торчать здесь и поддерживать нашу легенду, по которой Эдуарде — крупный стальной магнат, борющийся с коммунизмом на Карибах по настоятельной просьбе людей со связями на «самом-самом политическом верху». Разумеется, мы едва ли запудриваем таким путем мозги нашим кубинцам, но это распаляет их. Они жаждут видеть, что Контора — «в доле».
Ко всему прочему, Ховарду присущи совсем уж нелепые капризы. Он, например, настаивал, чтобы я взял себе в качестве псевдонима имя Роберт Джордан. «Не исключено, — попытался возразить я, — что кто-то из кубинцев все же читал „По ком звонит колокол“[144].»
«Исключено, — буркнул Хант, — только не наши парни».
Короче, сошлись на Роберте Чарлзе. Карманный мусор, кредитки и банковский счет — все появилось мгновенно. Наша Контора в Майами может штамповать всю эту мишуру запросто, так что по документам отныне я — Роберт Чарлз, прошу любить и жаловать. И, боюсь, кубинцы уже называют меня за глаза «el joven Roberto»[145].
Что касается рабочего места, то оно у меня в компании «Зенит радиотекнолоджи энд электронике, инк.» в Корал-Гейблз, к югу от Южного городка университета Майами. Не могу и сказать тебе, как странно после долгого пребывания в Монтевидео оказаться вдруг без дипломатического прикрытия. Зато теперь я коммивояжер «Зенита» — нашей просторной оперативной штаб-квартиры под названием «Зенит»! Снаружи все выглядит так, как выглядело раньше: длинное невысокое административное здание с примыкающими к нему производственными помещениями. Однако внутри все полностью переоборудовано под наши нужды. Проволочную ограду и повышенную безопасность нам тоже легко объяснить: ведь мы, компания «Зенит», выполняем заказы государственной важности.
В этом здании уже обосновались более сотни наших сотрудников. По плотности населения на квадратный фут мы переплюнули даже Аллею Тараканов, только у нас по крайней мере кондиционеры пока не подводят, это чертовски радует: мы ведь не где-нибудь, а в Майами! В холле даже развесили липовые производственные диаграммы и почетные грамоты.
За всем этим фасадом каждый занят своим, неведомым для остальных делом. Пока что я понятия не имею, чем озабочен практически весь прочий персонал, — правда, почти вся моя деятельность протекает вне стен конторы. Я провожу много времени с кубинскими эмигрантами из окружения Эдуарде, а два дня в неделю мы заняты приемом новичков. Похоже, сейчас уже нет в Майами ни одного беженца с Кубы, который не знал бы, что в Центральной Америке создаются тренировочные базы, так что во вторник утром, к примеру, я могу оказаться на одной из наших явок в центре города, замаскированной снаружи под магазин, а в пятницу направляюсь на машине в Опа-Локку; и здесь, и там я присутствую при подробных беседах с только что прибывшими беженцами и эмигрантами со стажем, желающими влиться в наши ударные части. Мой кубинский помощник ведет беседу по-испански в таком бешеном темпе, что мне, как правило, приходится потом просить его пересказать содержание разговора. Это полный бред. Я имею в виду тайну — а это ни для кого не тайна, — что управление стоит за всем этим. Несмотря на наши сказки о том, что расходы берут на себя отдельные состоятельные граждане неизменно великодушных Соединенных Штатов, рука Фирмы видна тут и восьмилетнему сопляку. Как я подозреваю, в вашингтонском эпицентре воцарилось мнение, что после падения Кастро под натиском эмигрантских войск русские завопят о нашей руководящей роли, а мы попросим их предъявить доказательства.
Как бы там ни было, каждый раз, как только в «Майами геральд» появляется очередное сообщение об усилении русского присутствия в вотчине Кастро, мы оказываемся в настоящей осаде. Вопрос о том, на что же в конечном итоге подряжаются эти кубинцы, остается, разумеется, открытым. Они понятия не имеют, станут ли бойцами победоносной армии вторжения или же их попросту забросят в горы для ведения партизанской борьбы. Моя задача — отыскивать людей, которые могут быть полезны и в том, и в другом качестве. Я не только присутствую на собеседованиях, но и изучаю заполненные опросники и произвожу первичный отсев. Мы сразу отбрасываем тех, чьи истории выглядят неправдоподобными, и в большей мере склонны доверять активистам католических студенческих кружков, нежели одиночкам, пришедшим исключительно по собственной инициативе. Первейшая моя задача, следовательно, состоит в проверке данных о местных связях кандидатов, а отследить корни контактов почти всех наших волонтеров нетрудно, к тому же в «Зените» есть компьютер с соответствующей базой данных. Работа эта не требует большого напряжения. Тем не менее любой благополучно прошедший через мое сито, а затем и через генеалогический компьютер еще успеет поволноваться, прежде чем отправится в Форт-Майерс для начальной подготовки.
Невольно я всматриваюсь в проходящие мимо меня лица. Как много в них одновременно достоинства и испорченности — казалось бы, совершенно немыслимое сочетание. Признаюсь, в смуглой коже есть какое-то особое свойство, которому я не в состоянии отыскать определения, — некий симбиоз гордыни и беспутства. Эти кубинцы так сильно отличаются от меня, так остро воспринимают все, что, по их мнению, затрагивает честь и достоинство, но при этом всегда готовы на такие проделки, от которых мои моральные устои, несомненно, дали бы трещину. Я заметил, что они гордятся своими именами точно так же, как смазливая дурочка своей мордашкой. Время от времени, естественно, попадается среди них Хосе Лопес или Луис Гомес, какой-нибудь там Хуан Мартинес или Карлос Сантос, но эти заурядные имена едва заметны в потоке ослепительно претенциозных прозваний: Косме Мухаль, Лусило Торриенте, Арменголь Эскаланте, Омоборо Эвиа-Бальмаседа, Иносенте Кончосо, Анхель Фахардо-Мендиета, Херман Галиндес-Мигойя, Ласаро Итарральде, Эуфемио Понс, Аурелио Кобиан-Роиг.
Короче, моя дорогая, ты понимаешь, о чем я. Многие выглядят донкихотами, кое-кто больше напоминает Санчо Пансу. Попадаются адвокаты — крахмальный воротничок и усы с остро закрученными кончиками. А то бывают такие франты, будто только что сошли со страниц Пруста, молодые и опасные сеньорчики; есть и совершенно зверские рожи, настолько смердящие гангстеризмом, что полицейский патруль на шоссе чисто интуитивно бросился бы в погоню за ними. Кого только нет — и юнцы с прыщавыми физиономиями, бледные и цепенеющие при одной мысли о сделанном благородном, но страшноватом выборе, определенно чреватом опасностью; и пожилые особи со складками жира на животе, пытающиеся вернуть хотя бы частицу утраченной молодости. Физическая немощь проходит передо мной, содрогаясь всем телом; труса толкает в спину презрение ровни. Как правило, являются трое-четверо пьянчуг, один-два профессиональных военных, остававшихся с Батистой до самого конца, а значит, для нас непригодных. Вот так они и маршируют, энтузиасты и параноики (или просто параноики), бравые или застенчивые, но все крещенные с пышностью необыкновенной: Сансалио Аурибаль Санистебан, Араселио Потела-Альмагро, Альехо Аугусто Меруэлос, Рейнальдо Балан. Над их колыбельками в мелкобуржуазных небесах, должно быть, не затихали фейерверки.
Разумеется, в моей работе приходится учитывать и ряд практических аспектов. Мне пришлось внимательно присмотреться к пяти политическим партиям и организациям, с которыми мы с Хантом работаем: это Христианско-демократическое движение (ХДД), ААА, Монти-Кристи, Рескат и Движение за революционное восстановление (ДРВ).
В чем между ними разница, тебе ведь неинтересно, правда? Хватит того, что все эти группы в той или иной мере считают себя сторонниками либерального капитализма или социал-демократии. Подобно Кастро, они тоже ненавидят Батисту. Следовательно, наша главная легенда, если вообще в нее кто-то еще верит, только усиливает подозрение, что Хант и его «состоятельные американцы» пытаются вернуть к власти Батисту, и вот тут кубинцы сразу забывают о собственных распрях и на какое-то время ополчаются на Ханта и на меня. Воздух рассекают злобные попреки. Проявления кубинского темперамента — это что-то. А ведь это, прости Господи, все вожди! Эти типы возглавляют пятерку эмигрантских групп, входящих в Революционный демократический фронт — да, именно тот самый фронт, который облюбован Вашингтоном в качестве некой левоцентристской коалиции, чья главная задача состоит в том, чтобы не отпугнуть ту значительную часть Латинской Америки, которая тянется к марксистской стороне улицы. А кроме того, они достаточно близко стоят к центру и потому не могут уж слишком испортить кровь Эйзенхауэру, Никсону и иже с ними. Я уже признавался, что политология не мой конек, да и не твой, полагаю, тоже, тем не менее я пришел к выводу, что наша внешняя политика строится сегодня в значительной мере на попытках разрушить ветхий образ Джо Маккарти и убедить остальной мир, что мы прогрессивнее русских. Поэтому мы и оказываемся здесь в парадоксальной ситуации. Хант, безусловно, еще более консервативен, чем Ричард Никсон, и совсем не прочь поменять наших нынешних парней на более близкую ему по всем меркам группировку правого толка. Но это команда, с которой ему приказано работать, и от того, насколько они преуспеют, будет зависеть его собственный рост в управлении.
Да, задача не из простых. Я все время поражаюсь, насколько мал этот остров. Возможно, территория Кубы в самом деле составляет восемьсот миль в длину, но такое впечатление, что каждый здесь в те или иные годы успел пожить в определенном районе Гаваны. Все эти люди не только годами знакомы между собой, но в один голос утверждают, что лично знают Кастро. Не исключено, конечно, что среди них есть его агент или агенты. Даже те, кто внушает доверие, ведут себя как наэлектризованная латинская семейка, раздираемая убийственной враждой. Наши пятеро лидеров фронта посл