Розен выпрямился в кресле, кивнул, словно подтверждая, что все в порядке — а что было в порядке? — затем достал из нагрудного кармана серебряную коробочку, вынул оттуда одну белую таблетку, такую крохотную, что я решил — это нитроглицерин, и положил под язык с такою нежностью к себе, словно давал тщательно обрезанный кусочек любимой собачке. Затем, прикрыв глаза, стал сосать таблетку.
По всей вероятности, он всю ночь ждал появления Дикса Батлера. Иначе с какой бы стати ему писать: ФЕНОМЕНАЛЬНО.
Мне следовало бы ответить: ЭТО НЕСЛОЖНО. Кто может утверждать, что мы не получаем друг от друга весточек, не расписываясь за них? И не пришел ли мне на ум Дикс Батлер потому, что мысли Розена были заняты им?
Мы сидели так, думая каждый о своем, и кто мог знать, какие мысли мы разделяли? «Миллионы существ бродят по земле, и никто их не видит!» Молчание снова затягивалось.
Омега-11
Я чувствовал, как во мне растет барьер против различных страхов, исходивших от Розена. Я не желал ими проникаться. Мне необходимо было спокойно подумать о Батлере. А поразмыслить было о чем. Физически Батлер производил всегда самое яркое впечатление среди любой группы людей. Он был сильный; он был — именно так — красивый. На тренировках инструкторы говорили, что он не туда пошел, — ему бы следовало попробовать себя в Голливуде. Он не отнекивался. Он был настолько самоуверен, что готов был с этим согласиться. До того как поступить в ЦРУ, он играл ведь в профессиональный футбол и в течение двух сезонов калечился. На Ферме мы оказались в одной группе, где было тридцать человек, и он, конечно, далеко опережал всех нас по своей физической подготовке. Он был к тому же неглуп и сделал блестящую карьеру в Фирме. Мы с Диксом Батлером работали в берлинской резидентуре в 1956 году, и я видел его в Майами в 1960 году, когда мы с Ховардом Хантом помогали готовить кубинских эмигрантов для высадки в заливе Свиней, а в 1962 году мы с Диксом участвовали в одной-двух операциях в Южной Флориде, когда там среди местных кубинцев оказались шпионы Фиделя. Одной из наших задач было выкурить их оттуда. Допрашивая подозреваемых, Батлер доходил до того, что прибегал к помощи унитаза для получения признания. «Эти кубинцы вполне такого заслуживают, — говорил он. — Для разных людей и удавки должны быть разные».
Сейчас я пытался припомнить, когда же я слышал о нем за эти последние десять лет. Он ушел из Фирмы и занялся бизнесом — бизнесом разного рода. Это я знал, но не больше. Если сплетни в больших корпорациях текут полноводной рекой, то наши перешептывания можно сравнить с рекой подземной. Порой она даже вырывается на поверхность, и мы во всеуслышание обсуждаем трудности супружеской жизни коллег или гульбу, устроенную в Киншасе и закончившуюся такой дракой, что на явочной квартире до сих пор соскабливают желток со стен. Но мы знали, когда не надо говорить. Тогда поток уходил в пещеру и уже не выходил из нее.
Дикс Батлер покрасовался в Фирме и вернулся из Вьетнама, овеянный легендой. После чего подал в отставку и нажил состояние. Казалось, из одной зависти и разговоры о нем должны были бы не прекращаться, но мы молчали. Мы не были уверены, о чем тут говорить. То, что до нас доходило, могло быть не чем иным, как прикрытием. По слухам, он полностью порвал с нами; он мог быть и на контракте — одному Богу известно, чего мы только ему не приписывали. Разговоры поэтому шли осторожные — вот так же осторожно дотрагиваешься до зуба, опасаясь вызвать острую боль. Мы принадлежали к единому племени. И на просторах прерии (какой являлось кафе для низших чинов в Лэнгли), где расцветали сплетни, мы умели отличить северный ветер от южного.
Однако в общих выражениях можно было говорить о том, как преуспел Батлер. Он купил в Виргинии, милях в ста от границы штата, конную ферму с выгонами, на которых рос мятлик, и выращивал там лошадей аппалузской породы, или, во всяком случае, это делали те, кто работал на его конеферме, и по мере того, как шли годы, Тимьянный холм все расширялся. Чаще можно было услышать, что у него там не тысяча, а десять тысяч акров, а однажды я слышал, что где-то среди своих лесов он устроил тренировочный лагерь для наемников. Десять тысяч акров, утверждали говорившие, — это пятнадцать квадратных миль, то есть участок величиной примерно с Кэмп-Пири или с нашу Ферму. Это было несерьезное утверждение. Возможно, у него в этих лесах и жили несколько его любимцев «тигров» из Вьетнама, но кто же посмеет тренировать на американской земле в ста милях от столицы небольшую армию — нет, это невозможно.
Прежде чем исчезнуть под землей, доходили до нас и другие истории. По уик-эндам Батлер устраивал у себя пирушки, больше смахивавшие на наши загулы в Сайгоне, чем на вашингтонские дипломатические приемы. Лоббисты, сенаторы, любители острых ощущений — конгрессмены, промышленники, корпоративные бандиты — встречались там с любительницами острых ощущений. В Вашингтоне предприимчивые люди устраивают приемы для всесильных властителей корпораций и деятелей конгресса, но без любительниц острых ощущений. Я бы еще мог поверить в достоверность рассказов о том, как Батлер принимает у себя нужных людей и таким образом спасает от налогообложения не поддающиеся учету суммы, будь это показано по телевидению в одной из мелодрам про магнатов, которые создаются из подлинных слухов и живут на экране в течение часа раз в неделю. Такие вещи именуются «низкопробными деталями сценария», а иначе — сказочками для сластолюбцев. Я достаточно умудрен жизнью и знаю, что накопление богатства отнимает слишком много времени и сил и на секс уже ничего не остается. Секс — это всего лишь поручень для молодых и нуждающихся в кокаине. И хотя, судя по всему, на Тимьянном холме не ощущалось недостатка в кокаине и некоторые дамочки были, безусловно, молоды, сценарий, очевидно, был другой. Если Батлер устраивает разухабистую гульбу в сотне миль от Вашингтона, округ Колумбия, то не за тем, чтобы заключать сделки, а чтобы прикрыть что-то крупное.
Такое впечатление, что настраивался симфонический оркестр. О его размерах можно было судить по слухам, ходившим в Лэнгли. Но слухи эти то и дело обрывались. Никаких подлинных самородков они не приносили. И это было показательно. Высказывались предположения, что Дикс Батлер устроил гигантскую ловлю мух с помощью Венеры («Венерину мухоловку»), но я не считал это главной целью операции. Мухоловка-то, возможно, и была поставлена, но что Дикс Батлер прятал за ней? Он, безусловно, был способен на что угодно. В Сайгоне он создал из вьетнамцев собственную маленькую армию, которая наносила неожиданные удары по Вьетконгу; эта армия провела и несколько вылазок против поставщиков наркотиков. Как-то вечером, основательно напившись, Батлер утверждал под полной луной Южного полушария, что на полученный с этого «навар» он открыл одно-два дельца. Все денежки, заверил он тогда меня, пойдут Фирме. Это главное.
— Что нас ждет? — торжественно вопросил он. — Я тебе скажу, Гарри. Эта война разденет ЦРУ. Рано или поздно они сорвут с нас все наши повязки и великая американская публика не увидит никакой крови.
— Да? А что же она увидит?
— Помет летучих мышей. Все дерьмо, которое мы прятали. Великая американская публика и ее избранники-развратники — конгресс этих Вечно Недовольных и Необъединенных Штатов — отрежут ЦРУ яйца, когда они обнаружат эти тонны дерьма. Так что мы должны быть готовы. Нам нужны укрытые от глаз средства, лапочка. Деньги, лежащие в тайном месте. Хорошенько посмотри на меня. — Он сверкнул зубами в белых коронках. — Я собираюсь стать банкиром управления.
Стал Батлер или не стал нашим тайным банкиром, но едва ли он занимался в своей «Венериной мухоловке» подлавливанием ведущих политических деятелей, тайно фотографируя их в разных позах. Шантаж с помощью секса не только считается противозаконным по нашему уставу, он почти анафема для пятнадцати тысяч клерков с нашивками, машинисток, экспертов, аналитиков и программистов — для всего этого человеческого тоннажа, составляющего девяносто процентов персонала ЦРУ; они не меньшие ортодоксы, чем чиновники Пентагона. Продукция высококлассных секс-шопов не является излюбленным товаром для правоверных сотрудников Фирмы, которые ходят в церковь по воскресеньям, читают «Нэшнл ревью» и считают, что мы самые большие чистоплюи на нашей земле, — нет, таких людей не заставишь проявлять снимки, сделанные в «глазок» в ходе операции Батлера, да к тому же «глазок»-то этот, похоже, был величиной со вход в туннель. Что же в таком случае происходило? Зачем существовал Тимьянный холм?
Я посмотрел на Розена. Не знаю, что на него так подействовало — то ли замедленный ход моих мыслей, то ли спокойствие, с каким я ждал, что он скажет (а я выпил достаточно «Гленливета», чтобы быть спокойным даже на собственных похоронах), но только и он тоже, казалось, занялся сочинительством. Он написал строчку на листке блокнота, вырвал его и поднес к моим глаза.
«Я был на Тимьянном холме», — прочел я.
— И тебе там понравилось?
«Я не заходил в Особняк плейбоев, — написал он, — но по сравнению с Тимьянным холмом Хью Хефнер выглядит старым холостяком, пригласившим несколько приятельниц на чай».
Он слабо улыбнулся и предал информацию огню. Я слабо улыбнулся в ответ. В эти страшные часы, когда задумываешься, не провел ли ты полжизни, занимаясь не тем, чем следовало, мне обычно представляется, что многое в нашей работе показалось бы беспристрастному наблюдателю просто нелепым. Мы, конечно, делаем свое дело исходя из того, что Господу Богу не очень нужны беспристрастные наблюдатели.
А нам очень нужен был высококлассный секс-шоп. Разведки других стран безоглядно пользовались сексом в качестве оружия своей профессии. Проститутка многие годы яростно выступал против сдерживавших нас пут. В США мы не могли делать то, что было необходимо. Слишком многие деликатные операции, относящиеся к контрразведке, приходилось отдавать ФБР, а сотрудники ФБР, с нашей точки зрения, — отъявленные путаники. Их сила, если верить Проститутке, была не в мастерстве, а в особых папках Дж. Эдгара Гувера. Гувер любил пикантные истории. Он их собирал. Это позволял