5 апреля 1961 года
Хочу здесь извиниться, Киттредж, за подобный метод общения. Вы можете спросить, почему я не передал вам это через Хью. Пожалуйста, внушите ему, что никто, за исключением, пожалуй, моего отца, не оказал такого влияния на мою жизнь. У Хью необычайно могучий и решительный склад ума, и именно по этой причине я не хочу, чтобы он был между нами посредником. Если по каким-то своим, достаточно веским причинам он решит, что вы не должны видеть эти страницы, он их уничтожит. Поэтому одна мысль, что он может прочесть этот дневник, повлияет на мою манеру письма. В конце концов, вот уже восемь лет — с того летнего дня, когда мы познакомились в Крепости, — как я безнадежно влюблен в вас. Если я умру в бою от шальной пули, предназначенной для поражения более военной цели, я уйду из жизни, благословляя мою любовь, так как она дает мне моральную силу встретить смерть и сражаться за дело, в которое я верю, несмотря на все сложности взаимоотношений Альфы и Омеги. Наша борьба с коммунизмом придает достоинство и решимость одинокой душе. Поэтому я полагаю, что занимаюсь правильным делом, и люблю вас. Поскольку я питаю глубокое уважение к Хью и, однако же, признаю, что косвенно покушаюсь на его семейный очаг, я считаю себя теперь его отсветом.
Написал достаточно того, чего, пожалуй, и не следовало писать. Впредь постараюсь вести этот дневник достаточно живо, чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить ваше всеядное любопытство и желание знать, как все происходило.
6 апреля 1961 года
Учитывая природу нашего управления с его многозначительными анклавами, я подумал, что, возможно, вы не знаете, где находится Эпицентр.
Мы достаточно удалены от Ай-Джи-К-Л[173] и размещены в бараках, оставшихся после Второй мировой войны на Огайо-драйв и смотрящих прямо на Потомак. Нечего и говорить, у нас особые пропуска и собственный коммуникационный центр, намного опережающий все, чем располагает остальное управление. Он работал на операцию в Гватемале, будет работать и сейчас. Хоть мы и отъехали на определенное расстояние от Зеркального пруда, но стоки по-прежнему в вашингтонских болотах забиваются, полы в старых бараках скрипят, а плохая вентиляция напоминает о проблеме, которая возникает, когда принимаешь душ, и вынуждает опустошать нашу казну для приобретения дезодорантов, ибо мы обнаруживаем, что не являемся существами без запаха. Я упоминаю об этом как о неприятной стороне в нашей работе. Никогда еще столько добропорядочных людей, приверженных личной чистоте и своему делу, не страдали так от тесноты. Это является, пожалуй, наказанием, к которому мы не были готовы. Всякий раз, приезжая в Вашингтон на работу, я вспоминаю об этом. Наш местный бастион можно было бы обозвать Душегубкой. Так или иначе, описывать особенно нечего. Двухэтажные большие бараки. Наверху — Информационная, наша с Хантом вотчина. Столы, плакаты, стенды с пропагандистским материалом в разной стадии готовности. Как всегда, неизбежные перегородки. Одна из каморок в северном конце отведена для чертежников. Свет у нас относительно хороший по сравнению с первым этажом, где находится Оперативная комната (для входа туда требуется специальный пропуск — мне пришлось ждать двое суток допуска, несмотря на то что кабинет Кэла находится рядом с моим). Ну конечно, в Оперативной больше всего хочется быть. Там столько систем связи и проводов, что она напоминает съемочную площадку, на стенах висят огромные карты, сухопутные и морские, покрытые ацетатной пленкой, еще не тронутые фломастером. Ты вступаешь в святилище. Мне это напоминает операционную. Такая ощутимая тишина, как перед первым надрезом.
7 апреля 1961 года
Непосредственного начальника Ховарда по Эпицентру зовут Рыцарь. Рассказывая мне в Уругвае о своей службе в Гватемале, Ховард упоминал про Рыцаря, который работал тогда на него, так что я случайно знаю настоящее имя этого человека — Дэвид Филлипс. Это несколько осложняет дело: я ведь должен делать вид, что не знаю его имени. Ирония состоит в том, что это не имеет никакого значения. В Эпицентре ничто не пострадало бы, если бы мы звали его Дэйв Филлипс. Вот в Майами прикрытие играет свою роль, а здесь все считают, что мы наводим слишком большую гигиену. Поэтому в дневнике я буду называть его Дэвид Филлипс. Так я его мысленно называю и считаю, что это имя очень ему подходит: он высокий, ладно скроенный техасец с приятным лицом, не очень сильным, но не слабым и достаточно мужественным. Вид у него человека интеллигентного, но не слишком образованного. При распределении ролей его сразу определили бы как цэрэушника, и в данный момент он возглавляет здесь пропаганду. Приблизительно в 1958 году он порвал с ЦРУ и открыл в Гаване рекламное агентство, вполне считая, что Батиста проиграет и все старые рекламные фирмы станут при Кастро persona поп grata. Он не ожидал, признается он сейчас, что Кастро так быстро сдвинется влево и что коммунистическая партия не позволит никому, кроме своих членов, заниматься рекламой. Естественно, Филлипс выполнял кое-какое задание Фирмы, поэтому, когда он вытащил колышки и покинул Гавану, Трейси Барнс тотчас снова взял его с повышением. Филлипс сейчас идет вверх. Внешне они с Ховардом хорошо ладят. Но я догадываюсь, что на самом деле у них отношения как у тестя с зятем.
Со мной Филлипс довольно мил, и он мне нравится, но не слишком. Из-за того, что строит из себя гения в своей области. Он мог бы представлять «Дженерал моторс», «Ай-Би-Эм», «Дженерал фудс», «Тайм-Лайф», можно перечислять до бесконечности. Я полагаю, честолюбия у него не меньше, чем у Ховарда.
Более того, меня отвращает от Филлипса один его порок. Он вечно рассказывает какие-нибудь истории. Они достаточно смешны, если вы немного постараетесь рассмеяться. Слушая его рассказы и хмыкая, я чувствую себя тюбиком, из которого выжимают взбитые сливки. Достаточно будет одного примера: «Я знал одного американского корреспондента в Бейруте, с которым вот что случилось однажды, когда он ехал в Дамаск. Ехал он в „фольксвагене“, и у сирийской границы молодой солдат остановил его. Почему? По подозрению, что он контрабандой перевозит в своем багажнике автомобильный мотор. В борьбе с коррупцией правительство Сирии набрало преданных охранников прямо с ферм, и этот новобранец в форме никогда не видел автомобиля с мотором сзади. Мой друг, однако, будучи человеком бывалым, пожал плечами, развернулся, проехал сотню ярдов до ливанского поста, затем снова подъехал задом к сирийскому таможеннику.
Пограничник подошел к заду машины (который две минуты назад был передом), открыл капот, увидел, что там ничего нет, и сказал: „Можете въехать в мою страну“. Так что мой друг въехал в Сирию задом наперед».
Знаете ли вы, Киттредж, сколько такого рода анекдотов ходит тут? Я понял, что всегда старался по возможности избегать сотрудников вроде Филлипса. Его юмор вызывает у меня такое же ощущение, как рюмка алкоголя перед ужином у непьющего человека, которому доктор посоветовал раз в день выпивать по одной.
Так или иначе, у нас тут образовалась тройка. Филлипс рассказывает анекдоты, Ховард ржет, я подхихикиваю — наш смех длится какое-то время и глохнет, как мотор машины с хорошими тормозами, когда ее останавливают. Клянусь, есть куда больше способов потерять свою душу.
9 апреля 1961 года
В Оперативную поступил отчет об арендованных нами грузовых судах. Они предназначены для перевозки войск и теперь прибыли в Пуэрто-Кабесас в Никарагуа. Через ГАЛИФАКСА я узнал, что это старые корыта с заржавевшими кранами и лебедками, следовательно, погрузка будет затягиваться. Наши люди сразу отреагировали отрицательно. «У меня это сообщение не вызвало энтузиазма», — доложил один из них Кэлу.
Будем надеяться, что такое положение нехарактерно для всей операции. Меня бросает то в жар, то в холод. Бригада уже в феврале производила внушительное впечатление, а с тех пор численность ее удвоилась. Соответственно половина солдат недоучена. Пятый и шестой батальоны были созданы всего два-три дня назад из рекрутов, записавшихся в последние две недели, и есть основания беспокоиться по поводу состава Бригады в целом, так как преимущественно это выходцы из буржуазных слоев общества, негров же всего пятьдесят человек. А это может оказаться проблемой. Ведь больше половины населения Кубы — черные. Вдобавок, по данным Управления разведки, только двадцать пять процентов населения Кубы настроены против Кастро. Почему-то это обстоятельство не вызывает особого беспокойства. Похоже, мы здесь, в Оперативной, гордимся тем, что не обращаем внимания на сведения, поступающие из Управления разведки.
А мне не дает покоя эта статистика: неужели всего двадцать пять процентов кубинского населения настроены против Кастро? Если это правда, то почему он не устроит открытый плебисцит? Должен сказать, я то верю этому, то не верю. И холодею, как подумаю об армии Кастро. По нашим подсчетам, она составляет тридцать тысяч хорошо натренированных солдат, а его милиция — в десять раз больше. Мы, конечно, рассчитываем, что милиция в значительной своей части отвернется от Кастро. Все войны на Кубе выигрывала меньшая сила. Иными словами, Куба — это нечто непредсказуемое. Поэтому я думаю об итоге, как бы я выразился, с хорошей температурой. Исход боя, по Кэлу, — это величайшая магия, и идет бой всегда по старинке «на чертовой равнине», где все зависит от случая и вмешательства непонятных сил. Да, я очень тревожусь за Бригаду.
10 апреля 1961 года
Мне только что передали донесение из «Зенита». Мой агент Номер Один в Майами, все тот же Шеви Фуэртес, с которым я работал в Уругвае, продолжает предупреждать меня по поводу двух джентльменов по имени Марио Гарсия Коли и Роландо Масферрер. В Майами серьезно поговаривают, что их ультраправая группа планирует перебить весь Кубинский революционный совет, как только политических деятелей переправят на Кубу. Мне это представляется скорее угрозой, которая не дойдет до исполнения, но следует задуматься над тем, что, будь я на месте Кастро, я бы не стал арестовыв