«Не уверен, что я вас понимаю», — заметил Лэнсдейл.
«Вы утверждаете, что антропология приносит больше пользы, чем пули. Мне нравится ваша метафора, но я хочу предупредить вас: на Кубе осталось не так много объектов для антропологов. Туземцы, первоначально населявшие остров, истреблены три века тому назад. Их забирали приезжавшие на своих кораблях работорговцы. Вы обнаружите, что кубинская культура в таком же состоянии, как и экономика: жители острова — переселенцы-испанцы и бывшие рабы, а товар — сахар, ром, кофе, табак, румбы, амбы, santeria [187] да еще доходы от туристов и секс-шоу».
«Я бы добавил еще два слова, — сказал Лэнсдейл. — Порок и католицизм. Оба — разрешите подчеркнуть — глубоко замотивированы. Когда худо с антропологией, изучай мотивированные побуждения».
«Я понимаю: вы не собираетесь избавлять Кубу от мистера Кастро с помощью рекламной кампании».
«Нет, сэр. Я намерен копнуть поглубже. У вьетнамцев есть замечательная аксиома: „Никто не может управлять народом без мандата с Небес“. Мы попытаемся на Кубе отобрать этот мандат».
«Как же это?»
«По-моему, главное, что поддерживает Кастро, — это умно придуманное сопоставление себя с Иисусом Христом. В этом ему помогает сходство между написанием Castro и Cristo. И в том, и в другом слове, заметьте, одинаковые согласные. Разница лишь в том, что в одном слове стоит „а“, а в другом „и“. В рекламе есть принцип: повтор согласных в двух словах создает между ними связь».
Тут, Киттредж, я воспользовался случаем и шагнул в воду.
«Есть еще одно совпадение, — сказал я. — Эрнандо Кортес и Кастро. Здесь повтор тех же согласных».
«Да, — согласился Лэнсдейл, — правильно подмечено. Кастро и Кортес, великий генерал».
«Хотя эта концепция заслуживает внимания, вы взваливаете на себя уйму трудностей, — заметил Хью. — Как увязать исследование мотивированных побуждений с этой мистикой?»
«Мы свой путь найдем, — сказал Лэнсдейл. — На первый взгляд все кажется иначе, чем на самом деле. Возьмите, к примеру, пудру для уничтожения волос, которую собирались применить, чтобы уничтожить бороду Кастро».
«Ну и?…» — произнес Хью.
«От этой попытки отказались, но, насколько я понимаю, она стала теперь предметом шуточек в верхних эшелонах ЦРУ».
«Да, человека два скривили рожи».
«Жаль, что я в этом не участвовал. Я бы убедил кое-кого. Использование средства выведения волос выглядит глупо, но я бы счел это вполне возможным вариантом».
«Если позволите, — встрял я, — я не понимаю, зачем это нужно. Даже если бы затея удалась и в результате обнаружилось, что у Кастро подбородок слабого человека, разве он не мог бы это скрыть фальшивой бородой и подождать, пока волосы снова не отрастут?»
«Я не могу с этим согласиться, — сказал Лэнсдейл. — Если хорошенькая женщина потеряет свои кудри и наденет парик, слух об этом, можете не сомневаться, поползет. Все ведь становится известным. И секрет, передаваемый шепотом, звучит убедительнее прямого разоблачения. К тому же фальшивая борода может случайно отклеиться. И Кастро, безусловно, вечно находился бы в страхе, что такое может произойти».
«Знаете, генерал, очень интересно было поужинать с вами, — произнес Хью. — Я с нетерпением буду ждать, как станет разворачиваться ваша миссия вместе с Биллом Харви. Не сомневаюсь, что все будет хорошо».
«Надеюсь», — сказал Лэнсдейл.
«Если Билл будет уж слишком строптивым, позвоните мне, — сказал Хью. — Не стану обещать вам луну, но я способен иногда сдержать Бешеного Билла на миллиметр или два».
Мы рассмеялись — по-моему, несколько осторожно. Я не знал, бояться мне генерала Лэнсдейла или жалеть его.
Он, однако, застал меня врасплох, заметив:
«Тебе, как связному, придется выступать толмачом и быть дипломатом. Вот и объясни мне: что твой друг Хью Монтегю пытается мне сказать?»
И в затруднительном же я оказался, Киттредж, положении. Я знал, что Хью не потерпит перетолковывания его слов. Тем не менее работа прежде всего, а это было поручение.
«Рискуя дать собственную интерпретацию, я бы сказал, что Билл Харви готов иметь дело лишь с теми кубинцами, которых он может полностью контролировать».
Хью слегка кивнул в знак одобрения, как бы говоря, что его крестник подает надежды в смысле сообразительности.
Лэнсдейл сказал: «Ну, мы постараемся, чтобы этого не было».
В этот момент я впервые приблизился к пониманию генерала. Он не собирался вдаваться в подробности того, что намеревался предпринять на Кубе, так как подозревал, что его принципы никогда не смогут быть там применены. Я думаю, он взялся за это дело только потому, что это был самый крупный пост, какой ему когда-либо предлагали. Из того, что я узнал о нем накануне, мне стало ясно, что он в течение пятнадцати лет обивал пороги большой военной карьеры. Хоть он и прославился своей эксцентричностью, теперь он хотел получить открытое признание и уважение начальства. И будет заниматься тем, что больше всего презирает: руководить операцией, сидя за письменным столом. Поживем — увидим. Мне любопытно.
В завершение вечера Лэнсдейл рассказал отличную историю. Во время первой встречи с президентом Кеннеди тот якобы сказал: «Мне говорят, генерал, что вы — американский вариант Джеймса Бонда».
Лэнсдейл отрицательно покачал головой.
«Уверяю вас, я бежал от этого как мог быстрее. Последнее дело — дожить до того, чтобы походить на Джеймса Бонда». Я сказал президенту, что скорее всего так можно назвать человека из ЦРУ, которого поставили руководить секретными операциями «Мангуста». «Это Уильям Кинг Харви». — «Вы меня заинтриговали, — сказал президент. — Могли бы вы привести этого парня Харви в Белый дом? Мне бы хотелось с ним познакомиться».
«Ну и через два дня, — продолжал Лэнсдейл, — я препроводил Харви из его подвала в Лэнгли прямо в Белый дом. Пока мы сидели в приемной перед Овальным кабинетом и ждали, когда нас пригласят к президенту, меня вдруг осенило. Спасибо моим звездам! Я повернулся к Харви и сказал: „У вас, случайно, нет при себе оружия?“ — на что он ответил: „Да, я вооружен“. И вытащил из-под мышки увесистый „магнум“. Ей-богу, я чуть не провалился сквозь пол. Как отреагирует Секретная служба при виде незнакомого человека, размахивающего револьвером в Белом доме?»
«Пожалуйста, спрячьте побыстрее эту штуку», — сказал я Харви. Сказал, уверяю вас, очень тихо. Затем подошел к столику, за которым сидел дежурный из Секретной службы, и сказал, что мой спутник интересуется, не нужно ли ему сдать оружие перед тем, как мы уединимся с президентом. Затем, как если бы этого было недостаточно, Харви, когда нас уже пригласили в Овальный кабинет, решил, что надо обнародовать свою «потайную карту», как он это назвал. Оказалось, у него был еще один пистолет в кобуре, пристегнутой к пояснице. Он сунул руку под пиджак, выхватил «особый» 38-го калибра и протянул двум совершенно огорошенным ребятам из Секретной службы. Тут мы подошли к двери в Овальный кабинет. Я успел шепнуть ему: «К чему, ради всего святого, такое снаряжение?» Он ответил: «Если б вы знали столько секретов, сколько знаю я, вы бы тоже носили оружие».
Встреча, как и следовало ожидать, прошла весьма странно. Президент стал поддразнивать Билла, намекая на сексуальные авантюры агента 007, а Харви что-то мямлил по поводу своего веса.
«Как видите, — сказал он президенту, — я не соответствую образу. Наверное, я был больше похож на ноль-ноль-семь в молодые годы. Жил по принципу „каждый-вечер-другая-девчонка“.»
«Ну а генерал Лэнсдейл именно вас назвал в качестве прообраза ноль-ноль-семь», — сказал президент.
«Дассэр», — сказал Харви.
По окончании аудиенции Билл, выходя, сказал мне: «Я вел себя как круглый идиот, но, черт возьми, это же был президент».
Через пару дней, Киттредж, я приступаю к работе. Запру мой стол, спущусь на лифте и отыщу Билла Харви в его Бункере. Предполагается, что он поставит у себя еще один стол для меня.
Кстати, по пути домой после ужина Хью сказал мне, что Харви последнее время очень подавлен. В управлении недавно обнаружили, что Берлинский тоннель был раскрыт еще до окончания строительства. Все время, пока Харви считал, что сидит на коне, на русских работал британский офицер. Не хочу и думать, что сейчас происходит на Трикотажной фабрике. «Урон может быть куда больший, чем в заливе Свиней, — сказал Хью. — Собственно, дело настолько худо, что, наверно, мы все это положим под ковер, а ковер сожжем».
Не знаю, снабдит ли это письмо вас данными, достаточными для того, чтобы руководить управлением и страной, но так приятно снова писать вам. Моя душа не знает большего отдохновения, чем когда я пишу.
Преданный вам
7
Переписка с Киттредж продолжалась всю осень 1961 года и зиму 1962 года. Я писал ей дважды в неделю, и хотя она отвечала не так часто, письма ее, как правило, отличались большей насыщенностью. Собственно, ее информация была, очевидно, более достоверной: ведь в операции «Мангуста» участвовало несколько инстанций. Хотя я готов был описывать ей все, что происходит, я никогда не мог с уверенностью сказать, что — факт, а что — вымысел. По ДжиМ/ВОЛНЕ все время циркулировали слухи, что неизбежно. В Майами сейчас находилось куда больше сотрудников управления, чем было задействовано в заливе Свиней. В самом деле, участие в «Мангусте» превратило ДжиМ/ВОЛНУ в крупнейшую резидентуру ЦРУ в мире.
Соответственно, учитывая наши размеры и скорость, с какой мы были собраны, слухов ходило великое множество, и секретность была слаба. Тут ничего нет удивительного. Самую большую секретность в ЦРУ обычно соблюдали ученые, изучавшие раздачу земель в Маньчжурии в XVII веке. Можно было не сомневаться, что они слова не проронят о своих открытиях. Мы же, сидя в подвале Харви в Лэнгли или разъехавшись снова по доброй половине Южной Флориды и работая над проектами ДжиМ/ВОЛНЫ, сплетничали вовсю. Как Лэнсдейл разбивает яйца, готовя «Мангусту»? Что поступает от генера