— Резидентура, — сказал Кэл, — наведет такую гигиену в месте встречи, что Кубела даст деру.
Итак, отец отправился в Париж 28-го и вернулся 30 октября. Во время встречи, состоявшейся 29 октября, Кубела за час напился в дым. Он согласен разговаривать с личным представителем министра юстиции, сказал он моему отцу, только потому, что брат президента — очень занятой человек. Однако при следующей встрече он желает получить письмо от министра юстиции, написанное от руки. Оно должно содержать личное обещание министра Роберта Кеннеди, что при удачном завершении намеченной миссии правительство США всей своей мощью поддержит кандидатуру Роландо Кубелы на первых на Кубе свободных президентских выборах. «С другой стороны, — добавил Кубела, — если я не преуспею, вы мне ничего не должны — оплатите только мои расходы… которые могут оказаться значительными».
— А как он выглядит? — спросил я.
— Более или менее соответственно твоим представлениям, — сказал Кэл. — Высокий, черные усы, безусловно, привлекателен для женщин, тени под глазами — по всей вероятности, пробавляется кокаином и может стать совершенно невыносимым, если провести с ним больше одного вечера.
Я был разочарован. Отец не расщедрился на подробный рассказ.
— А он о чем-нибудь говорил, кроме своего политического будущего? — спросил я.
— Ну, мы все-таки дошли до технического обеспечения. Он хочет, чтобы в следующий приезд я вручил ему несколько умных игрушек. И принялся трещать о наших «технических чудесах» — под конец я уже перестал понимать, идет ли речь о «жучках» или о снайперских винтовках, и потому решил спросить напрямик: «Вы говорите об орудиях убийства?» Он взбеленился. «Никогда больше не употребляйте этого слова в моем присутствии», — рявкнул он. Мы же были почти одни в кафе, и все равно он на меня закричал. Мне пришлось изо всей силы нажать на его плечо. Он сбросил мою руку, хотя это его немножко приструнило, и прошипел: «Следует говорить „устранение“. Устраняется проблема — только и всего». Пожалуй, я сделал неверный шаг, сказав так, напрямик, но мне хотелось навести его на цель. А то он молол какую-то чепуху и впал в манию величия. Много пьет. Конечно, успешному убийце не надо проходить теста на трезвость. В качестве классического примера могу привести Джона Уилкеса Бута.
— Ты не очень доволен Роландо Кубелой?
— Паршивый он человек. Однако Хью и Дик Хелмс согласны со мной — это все, что у нас есть. — Кэл кивнул. — Сам сможешь судить. Я в следующую поездку решил взять тебя с собой.
— Не могу сказать, чтобы я не был этому рад.
— Я не хотел брать тебя в первую. Испытывал определенный страх. Я не хотел тебя вмешивать, если бы дело обернулось худо. Предпочитаю свою долю вины принимать на себя одного.
Может, он пожалел меня и не сказал, что другие не хотели, чтобы я ехал? Еще один повисший вопрос, а мы подошли к такой точке, когда, как я подозревал, ответов больше не будет. Отец едва ли признается мне, что Кубела — на то указывает уйма доказательств, — несомненно, двойной агент, и Хелмс с Проституткой имеют с ним дело, желая привлечь внимание Фиделя к тому, что ЦРУ по-прежнему пытается его убить, при этом серьезную роль в заговоре играет личный представитель Кеннеди. Хладнокровная часть моей души была преисполнена восторга: недоверие Кастро к мирным инициативам значительно возрастет. Значит, я начал понимать, как ведется игра? И, подобно Проститутке, могу еще стать орудием собственной воли.
А мирная инициатива тем временем продолжалась. Из доклада ФБР мы узнали, что 31 октября доктор Вальехо попросил Лайзу Ховард предупредить Эттвуда, чтобы он был готов лететь в Гавану на частном самолете. Вальехо сказал, что сам Фидель пошлет за ним самолет. Вполне возможно, однако, что Вальехо высказывал собственные, никем не подтвержденные предположения, так как в тот же день, 31 октября, Кастро показал по Кубинскому телевидению двух наших бойцов, захваченных в плен во время рейда, проведенного по следам урагана три недели назад. В свете телевизионных прожекторов эти двое кубинских эмигрантов назвали своего куратора (Дикс Батлер обрел бессмертие под именем Фрэнка Кэсла) и указали адрес: Ривьера-драйв, 6312 — и описали склад оружия ДжиМ/ВОЛНЫ. Кастро, наверное, ожидал большой реакции со стороны средств массовой информации США, но управление поспешило заявить, что бойцам была устроена промывка мозгов, и эту передачу быстро забыли. Кастро, как и следовало ожидать, разозлился: «Американская пресса не желает сообщать о налетах, даже когда есть тому неоспоримые доказательства. Совершенно очевидно, что эта свободная пресса, которой они так похваляются, действует в унисон с ЦРУ, создавая и развивая все ту же ложь, с тем чтобы скрыть правду».
Кэл улыбнулся.
— Чьего быка зарезали? — сказал он.
Я был солидарен с ним. Я не считал, что мы обязаны пристойно относиться к Кастро — нет, ни в коем случае после истории с ракетами, — но неплохо было вспомнить, что к нему применяются санкции.
Тем временем мы получали все больший доступ к конторе Раска. Хотя допуск Нэнси Уотерстон к материалам и был ограничен, тем не менее некоторые докладные высокого уровня не проходили мимо ее стола. Однако ее недостатки как агента — а мы прозвали ее ЭВФОНИЯ — преобладали над достоинствами. Она отказалась фотографировать документы из-за того, что это слишком ее нервирует. Зато она обладала редкой способностью запоминать буквально все, что прочла, приезжала вечером домой и отстукивала для Розена по памяти секретные документы на машинке. Поскольку мы не сосредоточивали ее внимания на Кубе (с тем чтобы не вводить в курс наших интересов, пока не будет ясно, что ей можно доверять), мы получали в течение всего октября информацию о реакции Раска на переворот в Гондурасе, продажу пшеницы СССР и отставку Гарольда Макмиллана с поста премьер-министра — все это мало интересовало нас. Проститутка обозвал то, что поставляла нам Нэнси, «жмыхами».
Однако к началу ноября ее работа стала давать некоторые результаты. Госсекретарь Раск начал реагировать на пробные шары Кастро, и ЭВФОНИЯ деловито снабжала Розена сутью докладных. Раск поучал своих сотрудников: «Не следует подрывать давние достижения нашей дипломатии в Карибском районе проведением легкомысленных переговоров». И так далее. Довольно скоро мы узнали через ЭВФОНИЮ, что, как сказали Эттвуду, восторг Госдепартамента по поводу пробных шаров Кастро был «сконструирован». Меморандум, вышедший из канцелярии Раска 7 ноября, гласил:
Прежде чем правительство Соединенных Штатов сможет рассматривать вступление в самые минимальные отношения с кубинским правительством, последнее должно прекратить всякую политическую, экономическую и военную зависимость от китайско-советского блока, равно как и всю подрывную деятельность в нашем полушарии. Кастро должен отказаться от марксистско-ленинской идеологии, убрать всех коммунистов с влиятельных постов, быть готовым предложить компенсацию за всю собственность, экспроприированную начиная с 1959 года, и вновь отдать все машиностроительные, нефтяные, горнорудные торговые предприятия в частные руки.
— Похоже, что Раск не возражал бы против небольшой безоговорочной капитуляции, — заметил я.
— Что ж, возможно, это лучшая черта старого пня, — сказал Кэл. — Терпеть не может непредвиденных действий. Он считает, что, если долго стоять на одном месте, Кеннеди кружным путем придет к нему.
В Гаване мы держали Жана Даниеля под легким наблюдением (что сказалось на ограниченных ресурсах нашей кубинской резидентуры), но наблюдатели были убеждены, что Даниель за свое многонедельное пребывание на Кубе не получил доступа к Кастро и вынужден был ограничиться объездом шахт, сахарных заводов и школ в провинции. Похоже, что на кубинские пробные шары, по словам Кэла, «надели кандалы».
Но мы все равно ничего не брали на веру. Следующая встреча с AM/ХЛЫСТОМ была назначена на 22 ноября, и я начал жить как в лихорадке. Когда вечер заставал меня в Вашингтоне, я посещал занятия по иностранным языкам в ЦРУ, чтобы подправить свой разговорный французский. Это едва ли было нужно. Если все пойдет хорошо, мы с Кэлом пробудем в Париже всего один день, но я очень серьезно отнесся к предстоящей поездке, и сложный французский синтаксис при данных обстоятельствах представлялся мне чем-то священно необходимым. Любопытно, что по мере приближения даты встречи Кубела все больше виделся мне не как двойной агент, а как неодолимый убийца.
33
18 ноября президент Кеннеди выступил на ужине Межамериканской ассоциации прессы в Майами с речью, транслировавшейся по телевидению, и мы с Диксом Батлером смотрели передачу, сидя в баре.
Я невольно сравнил этот вечер с апокалиптическим приемом, который был оказан Кеннеди в Орандж-Боул в декабре, одиннадцать месяцев назад. Сегодня по окончании речи ему не устроили овации, да и вообще его речь по большей части была встречена молчанием.
Аудитория, состоявшая в основном из эмигрантов, живущих в Майами, была явно предубежденно настроена. Когда Кеннеди заявил, что «группка кубинских заговорщиков» используется «сторонними державами для подрыва других американских республик» и добавил: «Это, и только это, разделяет нас, и пока это так, ничто не возможно, а без этого возможно все», аудитория отреагировала весьма слабо.
После окончания передачи Батлер изрек свой вердикт:
— «Избавьтесь от СССР — и можете иметь свой социализм, мистер Кастро», — примерно так сказал президент. — Дикс широко, озорно улыбнулся. — Я предвижу, что уйма кубинцев в Майами воткнут сегодня вечером булавку в восковую статуэтку Кеннеди.
— Я теперь знаю там не так уж много кубинцев, — сказал я.
— А ты и никогда не знал.
Я готов был расплатиться и уйти, наполовину обидевшись, наполовину огорчившись, так как это была правда, но Дикс обхватил меня за плечи:
— Эй, дружище, взбодрись: мы с тобой отправимся бум-бум на лодке. Эй! Слышишь?
— С тобой легче ладить, когда все происходит так быстро, что не успеваешь раскрыть рот.