сских было бы ошибкой. Наши люди недостаточно знакомы с коммунизмом, чтобы понять значение проблемы. Теперь тебе ясны параметры моей двойной игры? Мне надо напугать Пентагон, чтобы там думали, будто мы можем подстрелить их бюджетных уток прямо на воде, тогда как на самом деле я готов этих уток оберегать. Но я не могу допустить, чтоб они решили, будто я принадлежу к их команде, иначе Пентагон ни во что не будет нас ставить. Так или иначе, малыш, это вопрос, пожалуй, академический. Трикотажная фабрика, о которой говорил эта задница генерал, уже сейчас отстает на два года в переводе материалов, которые мы направляем из КАТЕТЕРА, а мы существуем-то всего год.
Он заснул. Жизнь из его тела, казалось, переместилась в стакан, который все больше и больше клонился в сторону, пока затекшая вытянутая рука не заставила Харви проснуться.
— Кстати, — произнес он. — Как обстоят дела с ГАРДЕРОБОМ? Где он теперь?
— В Англии.
— Из Кореи в Англию?
— Дассэр.
— И какая же у него новая кличка?
— СМ/ЛУК-ПОРЕЙ.
Харви резко выпрямился, поставил стакан, что-то буркнул, перегнулся через живот к щиколотке и приподнял штанину. Я увидел, что под коленом у него пристегнут нож. Он отстегнул ножны, вынул нож и принялся чистить ногти, уставясь на меня налитыми кровью глазами. Я уже две недели не ежился в его присутствии, но сейчас не мог бы сказать, друг он мне или враг. Он прочистил горло.
— По-моему, — сказал он, — СМ/ЛУК-ПОРЕЙ самой своей кличкой подсказывает, что надо снимать с него кожу за кожей. Черт бы побрал этот шум. — Харви отложил в сторону нож, налил себе еще мартини и залпом выпил полстакана. — Не стану я дожидаться еще две недели, чтоб потом выяснить, что этот сукин сын взял себе новую кличку. Либо это тяжеловес, либо кто-то в полной панике от меня. В этом сарае пахнет ВКью/ДИКИМ КАБАНОМ.
— Вольфгангом?
— Ну конечно. Как ты думаешь, а не может Вольфганг быть с ЛУКОМ-ПОРЕЕМ в Лондоне? — Он глубоко задумался над этим предположением и, задремав, всхрапнул. — Хорошо. Мы свяжем тебя с парочкой наших людей в Лондоне. Завтра утром ты им позвонишь. Если КУ/ГАРДЕРОБ полагает, что может спрятаться в Лондоне, придется ему познакомиться с массированным прочесыванием.
— Дассэр.
— Не вешай носа, Хаббард. Работа никогда еще не убивала честного разведчика-оперативника.
— Усек.
— Будь здесь завтра в семь часов, к завтраку.
После чего он вложил нож в ножны, взял свой стакан и заснул. Крепко заснул. Это уж точно, потому что рука немного повернулась и содержимое стакана вылилось на ковер. А Харви захрапел.
7
Время подходило к полуночи. Я чувствовал себя так, будто до казни осталось семь часов. Выехав из ГИБРАЛТА, я быстро принял решение найти Дикса Батлера и пить с ним всю ночь — и первое осуществилось гораздо быстрее, чем второе. Я сразу обнаружил Дикса недалеко от Курфюрстендамм, в маленьком клубе, куда мы часто заходили; местечко это называлось «Die Hintertur»[26]. Там была девушка, охотно готовая выпить и потанцевать с вами, и барменша, которая нравилась Диксу. У нее были черные как вороново крыло волосы, что не часто встретишь в Берлине, даже если они крашеные, и она выглядела на редкость благородно в этом маленьком баре, где был всего один официант и ни одного агента. Мне кажется, удивительная атмосфера бара объяснялась возможностью выпить, не думая о делах, которые привели сюда Дикса, а также присутствием Марии, барменши. Дикс держался с ней необычно любезно, не приставал — только иногда осведомлялся, нельзя ли проводить ее домой, на что она неизменно таинственно улыбалась в ответ, как бы говоря «нет». Другая девушка, Ингрид, была крашеная рыжеватая блондинка, готовая потанцевать с тобой или посидеть и послушать про твои беды, за что ее частенько награждали комплиментами тот или иной мрачный немец-бизнесмен из Бремена, а то из Дортмунда или Майнца. Такой тип обычно покупал внимание Ингрид часа на два — они медленно танцевали и вели беседу ни о чем, прерываемую тягостным молчанием. Она брала своего компаньона за руку и рассказывала всякие истории, время от времени вызывая у него смех. Меня неизменно поражало точное соотношение спроса и предложения. Ингрид почти никогда не бездействовала, но посетителей в баре «С заднего хода» было столько, что двое дельцов никогда не оспаривали друг у друга внимания Ингрид.
К тому времени, о котором идет речь, Ингрид стала моей подружкой. Мы флиртовали, когда она была свободна от клиентов, немножко танцевали — она поддерживала во мне мнение, что со временем я научусь хорошо танцевать, — и упражнялись поочередно в немецком и английском. Время от времени она спрашивала меня:
— Du liebst min?[27]
— Ja[28], — отвечал я.
На иностранном языке нетрудно признаться, что ты кого-то любишь, хотя это вовсе не так. При этом резко очерченные губы девицы, которую профессия научила мудрости считать любовь нелегким испытанием, расплывались в широкой, слегка маниакальной улыбке.
— Ja, — повторяла она и показывала крошечное расстояние между большим и указательным пальцами. — Du libst mir ein biβchen[29].
Говорила она громко, что мне нравилось: она так четко выговаривала каждое немецкое слово, словно поднося его моему затуманенному мозгу.
Со временем я узнал, что Ингрид замужем, живет с мужем, ребенком, а также братьями и кузенами у матери и мечтает попасть в Соединенные Штаты. Все это рассказал мне Дикс.
— Хочет подцепить какого-нибудь американца, — сказал он.
Тем не менее мне приятно было, когда она меня поцеловала, поздравляя с успехами в танцах. И вознаграждения она с меня не брала. В разговоре с немецкими бизнесменами она называла меня своим Schodz[30].
Теперь, став ее официальным дружком, я был приобщен к сплетням. Ингрид сообщила мне, что Марию содержит какой-то богатый покровитель. Когда я передал эту новость Диксу, он быстро выдал мне дивиденд.
— Мужик, с которым живет Мария, — заявил он, — не больше не меньше как богатая пожилая баба. Поэтому у меня ничего не выходит.
— Чего ж ты не отстанешь?
— Я сам себя об этом спрашиваю.
В тот вечер ему не сиделось на месте. Я уже решил, что «С заднего хода» — слишком тихое для него сегодня местечко, как дверь распахнулась и вошли Фредди и Банни Маккенн. Фредди (второе имя — Фиппс, выпускник Принстона 1954 года) сменил меня в Городском центре, это был как раз тот парень, который так быстро научился выполнять мои обязанности, а все потому — как я иногда думал, — что он такой славный. Он полностью отдался в мои руки. Доверился мне. А научить чему-то совсем нетрудно, если тебя не мучает вопрос о побудительных причинах учения. Итак, мне нравился и сам Фредди, и то, как он себя вел. Он был даже выше меня, но весил меньше, и если, с точки зрения Фирмы, у него и были недостатки, то они заключались в том, что по виду это был типичный американский чиновник. Жена его была еще более явной американкой. У нее были чудесные густые черные волосы, прелестное лицо и голубые глаза. Признаюсь, она напоминала мне Киттредж.
Словом, они были слишком уж дружной парой, чтобы жена Фредди стала покушаться на Дикса. По выражению лиц супругов, когда они подошли к нашему столику и сели за него, я увидел, что они разочарованы отсутствием блеска — пустые столики и никакого порока. А виноват был я. Фредди позвонил мне днем и спросил, не могу ли я рекомендовать бистро, где можно спокойно посидеть и попить, «местечко, где бы чувствовалась настоящая берлинская атмосфера». Заверив его, что такого не существует — «все они либо цирки, либо морги», — я порекомендовал «С заднего хода», «где по крайней мере можно дышать и говорить. Дама за стойкой бара может показаться новшеством, зато там есть девчонка, с которой можно потанцевать». Я унизился до того, что похвастал: «Похоже, влюблена в меня».
— Ну, судя по твоим словам, это местечко действительно стоящее. А то мы оказались в петле. Кузен Банни Ленни Лоутон работает здесь в консульстве, и он чуть не включил нас в список на банкет. А это настоящая скучища! Накачаться немцы умеют не хуже нас.
— Тебе может показаться забавным это местечко — «С заднего хода», — сказал я.
— По-моему, ты назвал это «Die Hintertur».
— Так оно по-немецки называется, но название значится и по-английски. Прочтешь на вывеске.
Теперь я жалел, что это не насторожило его. Никогда еще это мое любимое, хоть и весьма мрачное, прибежище не выглядело таким третьеразрядным.
— Как, вы сказали, вас зовут? — спросил Дикс, как только жена Фредди опустилась на стул, и тут же повторил: — Банни Бейли Маккенн. — Произнес он это почти так же, как произносил «Херрик».
— А Банни — это вместо чего? — спросил он.
— Вообще-то меня зовут Мартита.
— Мартита Бейли Маккенн. Красивое имя, — сказал он.
— Спасибо.
— Так и перекатывается по согласным.
— Вы что, писатель?
— Вообще-то поэт, — сказал Дикс.
— И вы печатаетесь?
— Только в журналах, которые охочи до виршей.
— О-о…
— О-о…
Фредди рассмеялся. Я постарался поддержать его.
— Что пьете? — осведомился Дикс.
— Виски, — сказал Фредди. — Воду отдельно.
— Два виски! — крикнул Дикс Марии. — Только чтоб было шотландское.
— Спасибо, — сказал Фредди. — Надеюсь, они кладут туда отдушку, чтобы отбить запах, и подают в таком виде.
— Не знаю, — сказал Дикс. — Я это не пью. Не понимаю шотландцев.
— Звучит странно, — заметил Фредди.
— То, что мы вливаем в себя, именуется алкоголем, или водой дýхов, и я хочу знать, каких духов я в себя вселяю.
— Потрясающе! — воскликнул Фредди. — Я всю жизнь пью и никогда не задумывался насчет духов.
— А я много об этом думаю, — сказал Дикс.