вой подошвой, пока не превратился в темное пятно на расстоянии. А затем я увидел его в слое пены, лицом вниз, скользившим взад и вперед у самого берега. Я приблизился к нему, шагая по колено в воде, обвил руками его грузное тело и с огромными усилиями перевернул на спину. В тот же миг он оказался голым. Его тело лежало на белой известковой плите, и над ним склонился Адам Лэнг.
На следующее утро, выйдя из дома пораньше, я направился на холм к станции метро. Можно убить себя очень быстро, думал я. Один прыжок на рельсы перед приближающимся поездом, и наступит вечное забвение. Лучше уж так, чем тонуть в воде. Но я подавил в себе этот импульс. Мне не нравилась идея, что потом кто-то будет вычищать место моей гибели. («Мы нашли его голову на крыше аэровокзала…») Я сел в поезд и доехал до конца линии, затем на станции «Хэммерсмит» перешел на другую платформу. Депрессию лечат движением, убеждал я себя. Мне просто нужно двигаться. На набережной я пересел на поезд, идущий к Мордену — станции, которая всегда ассоциировалась у меня с концом света. Через две остановки после Бэлхама я вышел из вагона.
Мне не составило труда найти могилу. Я вспомнил, что Рут говорила о похоронах на Ститхэмском кладбище. Землекоп, услышав фамилию покойного, указал мне путь к участку. Я проходил мимо каменных ангелов с крыльями стервятников и мимо покрытых мхом херувимов, украшенных завитками лишайников. Мой взгляд скользил по викторианским саркофагам размером с садовые беседки и распятиям, увитым мраморными розами. Но вклад Макэры в некрополис оказался убогим и простым. Никаких цветастых девизов для нашего Майка. Никаких «Не думай, что борьба велась зря» или «Жизнь удалась: ты показал себя верным слугой и хорошим товарищем». Обычная надгробная плита с фамилией, именем и датами.
То было майское утро, дремотное от цветочной пыльцы и бензиновых паров. На расстоянии за небольшой оградой транспортный поток катился по Гэратт-Лайн к центральному Лондону. Я присел на корточки и провел ладонями по покрытой росой траве. Как я уже говорил, меня нельзя было назвать суеверным человеком, но в тот миг через мое тело пронеслась волна облегчения, будто некий круг замкнулся, и поставленная задача оказалась выполненной. Я чувствовал, что Макэра ждал меня. Он хотел, чтобы я пришел сюда.
Внезапно мой взгляд остановился на небольшом букете высохших цветов, наполовину скрытом выросшей травой. К нему крепилась открытка, подписанная элегантным почерком. Несмотря на нескончаемые лондонские дожди, размытый текст еще читался:
«В память о друге и верном коллеге.
Покойся с миром, милый Майк. Амелия».
Вернувшись домой, я позвонил ей на мобильный телефон. Она ничуть не удивилась, услышав мой голос.
— Привет, — ответила Амелия. — А я сегодня вспоминала о вас.
— По какой причине?
— Читаю вашу книгу… книгу Адама.
— И как?
— Она хороша. Нет, действительно! Мемуары не просто удались — они великолепны! Книга как будто возвращает его назад. Но, мне кажется, один момент был пропущен.
— Какой момент?
— Неважно. Хотя при встрече могу рассказать. Надеюсь, нам удастся поболтать сегодня вечером на презентации.
— Какой еще презентации?
Она засмеялась.
— На вашей, идиот. На званом ужине в честь книги. Только не говорите, что вас не пригласили.
Я давно уже ни с кем не разговаривал. Мне потребовалась пара секунд, чтобы придумать ответ.
— Не знаю. Может быть, и пригласили. Честно говоря, я некоторое время не проверял свою почту.
— Рут должна была вас пригласить.
— Не обольщайтесь. Авторы неважно себя чувствуют, когда их «призраки» появляются на презентациях и начинают поедать канапе.
— Но ведь автора там не будет, не так ли? — пошутила она.
Амелия постаралась сохранить веселый тон, однако я заметил, как она напряглась, едва сдерживая слезы.
— Все равно приходите. Даже если вас не пригласили, вы будете моим сопровождающим. У меня в приглашении указано: «Миссис Амелия Блай плюс одна персона».
Перспектива вернуться в общество заставило мое сердце учащенно забиться.
— Но разве вам не хочется взять с собой кого-нибудь другого? Допустим, мужа?
— Его? Боюсь, ничего не получится. Недавно я поняла, насколько скучно ему было оставаться моей «плюс одной персоной».
— Мне жаль это слышать.
— Ах, милый лжец, — сказала она. — Я встречу вас в семь часов в конце Даунинг-стрит. Презентация будет проходить напротив — сразу через Уайтхолл. Я буду ждать вас только пять минут, поэтому, если захотите прийти, не опаздывайте.
Закончив разговор с Амелией, я начал рассматривать копившуюся неделями почту. Приглашения на презентацию не было. Меня это не удивило — особенно когда я вспомнил обстоятельства моей последней встречи с миссис Лэнг. Из издательства прислали экземпляр напечатанной книги. Мне понравилось оформление. Обложка, сделанная с прицелом на американский рынок, воспроизводила момент выступления Лэнга на сессии Конгресса США. Он выглядел веселым и энергичным. Среди фотографий внутри книги не было снимков, найденных Макэрой в кембриджском архиве. Я не стал передавать их на рассмотрение редакции. Мое внимание привлекла страница с благодарностями, которую я написал от имени Лэнга:
Эта книга не существовала бы без мудрых советов и дружеской поддержки покойного Майкла Макэры, который помогал мне при ее составлении от самой первой страницы до последней. Спасибо тебе, Майк, за все.
Моя фамилия не упоминалась. К большому раздражению Рика, я не вставил себя в хвалебный список. Мне не хотелось объяснять ему свои мотивы, но я думал, что так будет безопаснее. Отсутствие упоминаний об Эммете и моя анонимность, как я надеялся, могли послужить сообщением неким могущественным людям, что со мной не будет никаких проблем.
После обеда я погрузился в ванну и около часа размышлял на тему, идти мне на презентацию или не идти. Как обычно, мое окончательное решение откладывалось на самую последнюю минуту. Я убеждал себя в том, что мне пока не обязательно принимать его. Эта мантра повторялась, пока я сбривал бороду; пока я надевал приличный черный костюм и белую рубашку; пока я шагал по улице и ловил такси и даже пока я стоял на углу Даунинг-стрит за пять минут до намеченного срока. Еще не поздно вернуться, успокаивал меня внутренний голос. Через широкий нарядный бульвар Уайтхолла я видел, как к Банкетному дворцу подъезжали машины и такси. Судя по всему, там и должна была проходить презентация. В сиянии вечернего солнца сверкали вспышки фотоаппаратов, но они казались лишь бледным напоминанием о днях прежней славы Адама Лэнга.
Озираясь по сторонам, я продолжал высматривать Амелию. Мой взгляд скользил по конным часовым на улице Хорс-Гардс, по тротуару около министерства иностранных дел, по площади рядом с викторианским домом сумасшедших, который назывался Вестминстерским замком. Знак на противоположной стороне улицы у входа на Даунинг-стрит указывал на военный музей. Это здание всегда ассоциировалось у меня с портретом Черчилля, с его неизменной сигарой и победным жестом из двух поднятых пальцев. А бульвар Уайтхолл напоминал мне о документальном фильме про бомбардировки Лондона. Я видел его в детстве, и там показывали эту улицу: мешки с песком, белые бумажные полоски, наклеенные на оконные стекла, лучи прожекторов, слепо шарящие в темноте, гул бомбардировщиков, взрывы фугасных снарядов и зарево от пожаров в Ист-Энде. Тридцать тысяч погибших только в одной столице. Вот это, как сказал бы мой отец, и была настоящая война — в отличие от нынешней капели из тревог, суеты и глупости. Однако Черчилль пешком добрался в парламент через парк Св. Джеймса, поднимая шляпу в ответ на приветствия прохожих. И за ним в десяти шагах шел лишь один детектив из полицейского управления.
Громкие удары Биг-Бена, отбивавшие седьмой час, отвлекли меня от этих мыслей. Я снова посмотрел налево и направо, удивляясь отсутствию Амелии: она запомнилась мне пунктуальным человеком. Но через миг я почувствовал прикосновение к руке и, повернувшись, увидел ее перед собой. Она стояла на фоне темного каньона Даунинг-стрит, держа в руке кейс. В своем строгом темно-синем костюме Амелия выглядела старше и казалась какой-то поблекшей. В моем уме промелькнули картины ее будущего: крохотная квартира, адрес на окраине города и старый верный кот. Мы обменялись вежливыми приветствиями.
— Нам туда, — сказала она.
— Тогда пойдем.
Мы зашагали к бульвару на небольшом расстоянии друг от друга.
— Не знал, что вы вернулись работать в десятый дом, — сказал я.
— Меня лишь на время прикрепляли к Адаму, — ответила она. — Но теперь король умер.
Ее голос дрогнул. Я обнял Амелию за плечи и погладил ее по спине, словно она была ребенком, упавшим на асфальт. Слезинки, скатившиеся по ее щекам, упали на мою руку. Она отстранилась от меня, открыла кейс и вытащила носовой платок.
— Прошу прощения, — сказала она.
Амелия прочистила нос и сердито топнула высоким каблуком, упрекая себя за слабость.
— Я думала, что уже покончила с этим, но, видимо, еще не совсем.
Взглянув на меня, она мрачно добавила:
— Вы выглядите ужасно. Прямо как…
— Как призрак? — спросил я. — Спасибо. Мне это часто говорят.
Она вытащила косметичку, осмотрела себя в зеркало и внесла быстрые коррективы в свой макияж. Я по-прежнему находил ее соблазнительной. Неудивительно, что ей требовался сопровождающий. Но странно, что для этой цели Амелия избрала меня.
— Ладно, — захлопнув косметичку, сказала она. — Пошли.
Мы протиснулись через толпу туристов на Уайтхолл.
— Так, значит, вас не пригласили? — спросила она.
— Нет. И я удивлен, что вы предложили мне свою компанию.
— Ну, это не так уж и странно, — с притворной беспечностью ответила Амелия. — Рут переиграла всех, не так ли? Она стала национальной иконой. Убитой горем вдовой. Наша собственная Джекки Кеннеди. Она даже не возражала против моего появления. Я больше не представляю для нее угрозы — еще один трофей на параде победы.