В Л А Д И М И Р С П Е К Т О Р
П Р И З Р А К С Ч А С Т Ь Я
ЛУГАНСК, «ГЛОБУС»
2 0 0 4
У НАДЕЖДЫ СТРОГОЕ ЛИЦО
Классически строгие, мудрые и печальные… Эти определения, еще не совсем оформившиеся, но предчувствуемые, сверлили мне мой подспуд, когда я читал, а вернее сказать – вбирал стихотворение за стихотворением Владимира Спектора, собранные в его на то время очередной книге “Я надеюсь”, и лишь перевернув последнюю страницу сборника, выдохнул их: “Классически строгие, мудрые и печальные…” По стихам, когда они вызывают во мне ощущение того или иного главенствующего в них внутреннего настроения, состояния и температуры (не только как понятия накала, но и биотемперамента), я до сих пор с точностью до одной сотой фибромикрона души автора определял его нравственно-эмоциональную сущность, даже если он, автор, был мне незнаком. В случае с прочтением книги “Я надеюсь” вслед за стихами я и о поэте же подумал: строгий, мудрый и печальный. И не ошибся. Жизнь свела векторы наших с ним профессиональных забот в одно общее, очень узкое пространство, называемое кабинетом, и я имел время и возможности, чтобы убедиться в справедливости своих предчувствий. Впрочем, если со сферы души человека сливается вот такое, например:
Не хватает не злости,
не нежности –
Не хватает в судьбе
безмятежности.
Не хватает улыбки крылатой,
Легкой детскости, не виноватой
В том, что все получилось
так странно,
Что в смятении люди и страны,
Что в конце благодатного лета
Все прозаики мы. Не поэты, –
то разве подумаешь о нем как о безмятежном, сибаритствующем современнике? Но и не придет в голову, по прочтении таких строф, что их автор обозленный на жизнь, на судьбу человек. Печальник – да, но не злопыхатель. А печаль-то какая: густая, но чистая, на просвет ясная, она – как терпеливо настоянное вино из соков хорошей, без примесей, породности винограда. Такое вино способно и опьянить, но уж точно не одурманить. Хотите глоток?
Войти и выйти – знак вопроса
Оставив лишь после себя.
И все – так просто и не просто,
Любя, завидуя, скорбя.
Войти и выйти – в чем проблема!
Берешь, и тут же отдаешь.
И думаешь – в запасе время,
Когда в запасе – медный грош…
От такого глотка, не правда ли, не впадешь в хмельной экстаз – скорее замолчишь, то ли устыдившись уверенности в собственной самодостаточности, то ли испугавшись вдруг открытия: сколь жизни просто растранжирено… И в том, что стихи эти не содержат и йоты потуг что-то кому-то внушить, а тем более – чему-то кого-то научить, их мудрость. Ведь известно давно, по крайней мере, людям, не цурающимся потреблять всяческое знание, что психика человека устроена так, что она в любое наставление, да к тому же непрошенное, да, не дай Бог, еще и с применением обличения недостатков носителя этой самой психики, на генном, а значит, на никогда неистребимом уровне воспринимает как насилие, как вторжение на территорию, чистота и ненатоптанность которой чужиной, пусть и красивой, обеспечивают то, что мы определяем гордым – индивидуум.
Владимира Спектора в этом смысле насильником не назовешь. Потому, прежде всего, что он поэт, и природой одарен тем, что она ему рано приоткрыла тайну поэзии: она, поэзия, сильна не столько логикой, сколько парадоксальностью – как в том, что касается смыслового ее ряда, так и эмоционального. Поэт далек от мысли учить. А кто он, собственно, такой, чтобы других учить? Такой же смертный, как все. А всех нас если кто по-настоящему и учит, так сама жизнь. И учит тем, прежде всего, что ни одному из смертных она не дарует безоблачную судьбу, то и дело ставя перед нами задачи, с потугами решая которые, мы-то и открываем ошеломляющие своей простотой и глубиной ее, жизни, настоящие ценности, только тогда вдруг и понимая, что важно ценить, а еще понимая, что важно ценить вовсе не то, что стоит больших денег.
И Владимир Спектор живет далеко не простой жизнью. И его, как и всех нас, жизнь то и дело ошеломляет, открывая перед ним событийно-укладовые, социально-политические, глобально-природные, психо-эмоциональные и морфо-биологические свидетельства бренности бытия, экзистенциальности человека, то есть его, в сущности, положения песчинки в этом космомире, песчинки, гонимой галактическими ветрами, и если кем и ведомой в этом неостановимом космогоне, так только Богом. А поскольку Бог ему, Спектору, дал дар эти самые ошеломляющие события запечатлевать поэтикотропными парадоксами, удивительным и сильным образом воздействующими на эмоциональную составляющую человека, он это и делает. Здесь работает тот закон вечного движения, который обеспечивает в природе неостановимость биологической ротации людей, животных. И который имел, вероятно, в виду, герой старого фильма об атомщиках “Девять дней одного года” ученый Гусев, когда по поводу глобальной опасности оседлываемой им, Гусевым, ядерной энергии ответил своему отцу: “…А кроме того, мысль остановить нельзя”. Вот и поэт, когда он истинный, не может в своем умо-психо-эмоциональном секторе духа остановить работу по освоению и отображению в стихах всего того, что называется жизнью. И истинно сказал большой поэт:
Поэзия не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра…
А наш поэт продолжает за предшественником:
Ничего не изменилось.
Только время растворилось
И теперь течет во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине.
Наш поэт с острым глазомером столяра, теперь, с годами, еще более заострившимися крыльями меж лопаток, достиг такого возраста, когда по его же словам, он не просто открыватель, как это было раньше, он теперь уже в такой поре, и жизненной и творческой, что способен растворить время в своей крови и нести его в себе, дабы работа по его освоению (а время тождественно жизни) была постоянной, беспрерывной и продуктивной. Потому что сказал как-то поэтический аксакал Кайсын Кулиев: “Дарование учит чести и бесстрашию, потому что оно открывает, как сказочно много вносит честь в общедраматический замысел существования…”
Владимир Спектор честно и талантливо участвует в реализации общедраматического замысла существования, как черт ладана избегая в творчестве даже намека на поиски каких-то новых моральных ценностей, что, к сожалению, делают в связи с изменившейся геополитической и эстетической коньюктурой многие литераторы, иные и даровитые. Он делает то, без чего ему трудно обходиться, то, что начали задолго, за тысячелетие до него, именитые и не очень, предшественники – он делает, в смысле – запечатлевает, поэзию, поэзию трудности, яростности, безжалостности, но и бесценности жизни. При этом чтя усилия предшественников, отдавая им благоговейную дань за поднятую ими после Потопа целину и неустанное возделывание, век за веком, Пегасовой нивы. Их пример он воспринимает как укор, если вдруг позволит суете, какой-нибудь тщете отвлечь себя от поиска средств выражения для обрисования того, что и обдумано и учуяно чувством.
Так и живет поэт Владимир Спектор. Живет, собственно, как поэт: главному делу жизни вынужденно уделяя утренние и вечерние недлинные часы, львиную же долю дня употребляя на добывание средств для мало-мальски сносного пробавления семьи.
Впрочем, он не один такой в своем отечестве. Главное то, что он не теряет присутствия духа и считает:
Головокружение – не от успехов –
от весны, от лета, от тепла.
Кто-то улыбается мне сверху.
Жизнь проходит. Но ведь не прошла.
А сверху кто может улыбаться – конечно, только он один, Бог…
Василий Дунин, писатель, член МСПУ
Лирическое, философское осмысление жизни – характерная черта творчества Владимира Спектора, известного поэта из Луганска, заслуженного работника культуры Украины, лауреата международных литературных премий имени Юрия Долгорукого, «Облака» имени Сергея Михалкова, имени Николая Тихонова.
В стихах автора прослеживается судьба поколения, родившегося в 50-х годах минувшего века. Здесь и раздумья о своем месте в жизни, об истории страны, о преемственности поколений, о любви и о вечных нравственных ценностях.
Владимир Спектор председатель правления Межрегионального Союза писателей, сопредседатель правления Конгресса литераторов Украины, член Национального Союза журналистов Украины, член-корреспондент Транспортной академии Украины.
* * *
Стараюсь не делать зла.
И не обижаться на зло.
А спросят: «Ну, как дела?»
Жизнь моё ремесло –
Отвечу, и буду впредь
Жить, избегая обид.
Хотя и непросто терпеть.
Хотя и сердце болит.
* * *
Медальный отблеск крышек от кефира
Остался за границею веков.
Остались там же – очередь за сыром
И пионерский лозунг «Будь готов!»
Другая жизнь, хорошая, плохая,
В которой по соседству – зло с добром.
А для кого-то отраженье рая
В той крышке с её мнимым серебром.
* * *
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
* * *
Откуда рождается злость?
Из зависти или вражды,
Как лёд – из прозрачной воды,
Как из ботинка – гвоздь.
Цепляется грех за грех,
И холодно даже двоим…
От злости лекарство – успех.
Зачем он приходит к злым?
* * *
Добро и зло, любовь и зависть
В наследство каждому достались.
И каждый, начиная с детства,
Пытается войти в наследство.
Успех, богатство, барыши –
Всё отнимает часть души,
Рождая странный иногда итог:
Добро без доброты –
Как без молитвы Бог.